Володя принял молчание, как знак согласия. Отобрал у Дениса стакан и снова наполнил его. Потом потянулся ко второму. Тот был полон.
– Ты, что не запиваешь? Ну, ты даешь!
Пока Денис стоял, как окаменелый, Володя бодро налил себе спирта на глоток, сделал глубокий вдох и выпил эту отраву. После чего выдохнул и запил водой из другого стакана. Денис вдруг понял, что пожар в горле надо залить водой, схватил графин и жадно, обливаясь, стал пить прямо из горлышка.
– Ну, вот так лучше, – прокомментировал Володя.
Дениса отпустило, и он на ощупь дошел до кровати. Отсутствие тренировки сказалось сразу, голова кружилась, по груди растекалось тепло. Денис лег на кровать, и ему страшно захотелось спать.
– Ты все? – Ночная пьянка закончилась не начавшись.
– Жаль, – добавил Вова, не услышав ответа.
Он тоже лег на свою кровать.
– Завтра рано вставать, мой шеф из Москвы приехал, – поделился новостью Володя, – Спокойной ночи! – и захрапел.
Утром, когда Денис проснулся, уже светило солнце. Комната была пуста, точно так же, как и вчера вечером. Можно было бы считать все произошедшее дурным сном, если бы язык во рту не шуршал от сухости и не болел бы глаз.
С этого утра Денис перестал смотреть на Россию с пренебрежением, как отсталую страну. Он проникся интересом к России, и ее народу. Скоро он выпустил книгу (под псевдонимом, конечно, профессия не позволяла ему писать под настоящим именем), которая стала бестселлером на Западе. Называлась она «Русские». С Россией он больше никогда связей не порывал и уже после перестройки написал еще один бестселлер «Новые русские». Это словосочетание стало расхожим во всем мире, и у нас тоже. Поэтому, когда вы рассказываете анекдот про новых русских, вспомните ту черную октябрьскую ночь 1977 года, с которой все началось. Последний раз я встретил его в Москве совсем недавно. Он входил в совет директоров то ли Юкоса, то ли ЛУКОЙЛа или Роснефти, не помню.
Утром профессора спокойно сидели в баре у конференц-зала, и пили кофе. Конференция шла своей чередой. Председательствовал Тамм. Изотов послушал первый доклад. После непонятной фразы по-русски делалась пауза и переводчик произносил тоже самое по-английски, от этого понятнее ничего не становилось. Борков своим пронзительным умом уже отметил в материалах конференции пару интересных докладов, прочитал их, а остальное было скучно. Поэтому он не стал мучить Изотова непонятной лексикой, и они пошли пить кофе.
– Я уже подошел к Тамму, нам повезло и Сахаров будет.
– А Сахаров действительно отец водородной бомбы?
– Не совсем. Отец, скорее, Тамм и еще один Виталий Гинзбург. Его кроме профессионалов никто не знает. Он, если и прославится, то через сто лет. (Борков оказался прав, Виталию Гинзбургу дали нобелевскую премию уже в 21-ом веке.) Они авторы идей. Оплодотворили, так сказать. А Сахаров получается мать – он все это выносил и породил.
К ним подошел молодой парень модно одетый и в черных очках. Под очками он, естественно, скрывал синяк под глазом.
– Здравствуйте, это я. Вы узнали меня? Вчера ночью, – в номере, помните?
Изотов не зная, что к чему – широким жестом пригласил парня к столу. Борков не стал возражать. Тот охотно подвинул стул и сел.
– Денис Коротков, корреспондент комсомольской правды, – представился незнакомец.
– А что вы черные очки надели, как шпион?
Дело в том, что в советских фильмах того времени шпионы всегда носили черные очки.
– Это он вчера с Володей столкнулся, – за Дениса ответил Борков. Сам Денис на некоторое время проглотил язык, а душа его оказалась в пятках. Россия все больше и больше удивляла его, и каждый раз наповал.
Чтобы снять неловкую паузу, Изотов заметил:
– А у вас финское произношение. Вы родом из Карелии? Знаете очень интересное явление лексическая конвергенция далеких языков, когда народы живут рядом. Как русские и финны в Карелии. Языки разные, но русские говорят с финским акцентом, а карелы с русским. У нас в Молдавии было что-то похожее. Меня всегда занимала эта проблема.
Размышления Изотова прервал сам Коротков. Он стал рассказывать свою стандартную легенду:
– Вы почти угадали, я из Эстонии. Мы были русская семья, но жили там, где все говорили по-эстонски, даже в школе, хотя школа была русская. Вот и выработался акцент.
– Вот видите, я очень точно определил, – гордый собой сказал Изотов.
Вдруг Борков резко встал и подошел к стойке с кофеварочной машиной. Кофе тогда официанты не подносили. Брать кофе надо было самому у буфетчицы. Даже если ты профессор, или даже академик. Борков заметил, что к стойке подошел Сахаров. Внешне он был очень похож на Боркова, – такой же рассеянный взгляд из-под толстых очков – только лет на двадцать старше. Борков кратко напомнил, кто он и уже через минуту нес чашечку кофе для Сахарова, точно так же как вчера для него носил кофе Володя.
– Позвольте представить вам, Андрей Дмитриевич, это Изотов, профессор философии МГУ.
– Очень приятно, параллельные вопросы меня всегда интересовали, – ответил Сахаров.
– А это наш молодой писатель, – Борков забыл, как представился Коротков. Для Боркова журналистика и писательство были близкими занятиями, и он по профессорской рассеянности перепутал. Для Дениса это представление стало жизненно важным. В эту секунду он понял, что напишет книгу про Россию, которую никто не знает и ее людей.
– Коротков, Денис, – представился будущий писатель.
– Простите, не читал, – ответил Сахаров.
В тот революционный день, когда Сахарова избрали членом Верховного совета, пришедшие его поздравить друзья обнаружили у него на столе книжку «Русские». Сам триумфатор очень советовал им обязательно прочитать эту книгу и очень хотел познакомиться с автором, благо железный занавес уже рухнул. Он так никогда и не узнал, что был как бы одним из авторов этой книги и одновременно ее героем, а с человеком, написавшим эту книгу, он был и так давным-давно знаком.
– А как вам конференция?
– В общем, уровень очень низкий, есть пару интересных докладов. А вы выступаете, Николай Георгиевич?
– С моей секретностью, что вы!
– Да, да. Это пока существует. Я и сам далеко не все могу публиковать.
После дежурных фраз Изотов, наконец, решился сказать главное:
– Андрей Дмитриевич, а вы не думали о том, чтобы заняться политикой?
– Концептуально – да, – не задумываясь, ответил Сахаров. Затем после паузы добавил:
– Самое странное, знаете ли, в том, что я сам об этом подумал буквально сегодня утром. Как-то неожиданно пришла мысль.
– Ну, вот и чудесно. Значит, в воздухе носятся такие идеи, – довольный заметил Изотов.
Борков тоже не скрывал своего удовольствия. Подспудно думая о том, чтобы Сахаров ушел в политику, оба считали, что это практически невозможно. Наверное, они так думали, прикидывая на себя. Никто из них добровольно не отказался бы от любимой научной работы. Они думали, что Сахарова придется уговаривать, приводить примеры и взывать к совести поколения. Рассказывать, что многие академики депутаты верховного совета и так далее. Но ничего этого не потребовалось. Задача была выполнена, больше делать в Дубне было нечего.
Сахарова уже звали в другое место, он интеллигентно извинился и отправился к следующим собеседникам, а Коротков не отпускал свою добычу и пошел за ним. Оставшись одни, наши ученые могли говорить откровенно.
– Как все легко получилось, – не выдержал Изотов.
– Я тоже думаю об этом. Думаю, легкость обманчива.
– Почему?
– Если бы Сахаров занимался своим делом, он никуда бы не ушел. Его сейчас прессуют, за то, что не поддержал Брежнева. А тот в долгу не остался. Дело дошло даже до исключение Сахарова из академиков.
– И что, в самом деле?
– Мне рассказывал академик Александров. Его только недавно выбрали президентом академии наук.
– Я в курсе. И как было дело? Академия не комсомол, чтобы оттуда исключать.
– Александров собрал президиум академии и спрашивает: Можно ли исключить Сахарова из академии. Прямого запрета в уставе нет. Прямого разрешения тоже нет. Был бы прецедент. Прецедента тоже нет.
– И что же академики?
– «Ошибаетесь, Анатолий Петрович.» – говорит старый Капица, отец того, которого по телевизору показывают. «Прецедент есть.»
– По моему, никого из академии не исключали. Даже Вавилова. Расстрелять его не побоялись, а из академиков побоялись. Так и умер академиком.
– Вы послушайте дальше. «Прецедент есть» – продолжает старый Капица. «Академия наук Германии в 1935 году вывела из своих рядов Альберта Эйнштейна.» На этом вопрос с членством в академии Сахарова был исчерпан.
Оба ученых понимающе усмехнулись. Тогда это означало совсем не то, что теперь. Было слишком много тем, о которых вообще нельзя было говорить и многое приходилось читать между строк, слышать между слов и прятать за усмешкой.
