— Скажи мне, что ты думаешь… ты. — Он повернул голову к Анил.
— Ну… мы с Саратом кое в чем расходимся. Но оба согласны, что скелет, которому принадлежит этот череп, современный. Он был найден в тайнике рядом с костями девятнадцатого века.
— Но позвоночник в шейном отделе сломан недавно, — заметил старик.
— Он…
— Это сделал я, — вмешался Сарат. — Два дня назад.
— Без моего разрешения, — добавила она.
— Поступки Сарата всегда имеют вескую причину, он ничего не делает просто так. Он избегает крайностей, всегда.
— Назовем это провидческим решением, принятым в пьяном виде, — произнесла она, стараясь говорить спокойно.
Сарат смотрел в пространство между ними, не возражая против этой формулировки.
— Скажи мне что-нибудь еще. Ты. — Он снова обернулся к Анил.
— Меня зовут Анил.
— Да.
Сарат покачал головой и усмехнулся. Не ответив на вопрос Палипаны, она смотрела в темную глубину хижины, где он жил.
Вокруг не было зелени. Аскеты всегда выбирали голые скалы и снимали верхний слой почвы. Только крыша была из тростника и листьев. Его хижина с крышей из пальмовых листьев. Старые отчаявшиеся аскеты.
И все же здесь было спокойно. Громко стрекотали невидимые цикады. Сарат сказал, что, когда впервые посетил лесной монастырь, ему не хотелось уезжать. Он догадался, что, удалившись от мира, его учитель выберет себе одну из хижин, крытых листьями, которыми изобилуют окрестности Анурадхапуры, традиционное жилище монахов. К тому же Палипана как-то сказал, что хочет, чтобы его похоронили в этом месте.
Анил прошла мимо старика, остановилась у колодца и заглянула вглубь.
— Куда она пошла? — донесся голос Палипаны, в котором не было ни капли раздражения.
Из хижины вышла девушка с соком маракуйи и нарезанной гуайявой. Анил быстро осушила стакан. Потом повернулась к старику:
— Вероятно, его перезахоронили. Важно, что второй раз его закопали в закрытой зоне, куда имеют доступ только полиция, военные или правительственные чиновники высокого уровня. Вроде Сарата. И никто другой. Так что, похоже, преступление совершено не простыми смертными. Я знаю, во время войны убийства совершаются и по личным мотивам, но вряд ли убийца мог позволить себе перезахоронить жертву. Мы обнаружили скелет, от которого этот череп, в пещере близ Бандаравелы. Нам нужно выяснить, не идет ли речь о преступлении, совершенном правительством.
— Ясно.
— Микроэлементы в костях Моряка…
— Кто такой Моряк?
— Так мы назвали скелет. Микроэлементы в его костях не соответствуют составу почвы, в которой он был обнаружен. Мы не сошлись в определении точного возраста костей, но уверены, что в первый раз его похоронили где-то еще. То есть он был убит и похоронен. А затем его выкопали, перевезли на новое место и там захоронили снова. Не совпадают не только микроэлементы почвы, мы подозреваем, что и пыльца, приставшая к нему перед первым захоронением, происходит из совершенно другого региона.
— «Пыльцевые зерна» Вудхауза…
— Да, мы пользовались этой книгой. Сарат обнаружил такую пыльцу в двух возможных местах: одно близ Кегалле, а другое в районе Ратнапуры.
— Там находятся повстанцы.
— Да. Там во время кризиса исчезло множество людей.
Палипана поднялся и протянул череп, чтобы кто-нибудь его забрал:
— Похолодало, теперь можно поужинать. Вы останетесь на ночь?
— Да, — ответила Анил.
— Я помогу Лакме приготовить еду, мы готовим вместе. А вы пока можете отдохнуть.
— Я бы хотела как следует помыться, — сказала она. — Мы с пяти утра в дороге. Можно?
Палипана кивнул.
Сарат зашел в темноту хижины и лег на циновку на пол. Он выглядел усталым, долгая дорога утомила его. Анил отправилась к машине, достала из сумки два саронга и вернулась на поляну. У колодца она разделась, сняла часы, обмоталась куском тонкой ткани и опустила ведро в колодец. Далеко внизу раздался глухой всплеск. Ведро, утонув, зачерпнуло воду. Анил несколько раз потянула за веревку, вытащила ведро и ухватилась за нее около ручки. Потом опрокинула ведро на себя. Холодная вода мгновенно обожгла ее, принеся ощущение свежести. Она снова опустила ведро в колодец, подняла наверх и опрокинула на голову и плечи; потоки воды пропитали тонкую ткань, омыв живот и ноги. Она поняла, почему колодцы бывают священными. Они соединяют простую необходимость с роскошью. Анил отдала бы все свои серьги за час у колодца. Вновь и вновь она повторяла эту мантру жестов. Потом сняла с себя мокрую ткань, постояла обнаженной на ветру в последних лучах заходящего солнца и надела сухой саронг. Потом, наклонившись, стряхнула воду с волос.
Через некоторое время она проснулась и села на скамье. Услышав плеск воды у колодца, обернулась и увидела Палипану. Девушка лила воду на его обнаженное тело. Он стоял лицом к Анил, опустив руки. Худой, как потерявшееся животное, уподобившийся идее. Лакма продолжали лить на него воду, и они жестикулировали и смеялись.
Утром, в половине шестого, те, кто проснулся в темноте, уже прошагали милю, оставив позади улицы, и вышли в поле. Они задули единственный на всех фонарь и теперь уверенно двигались в темноте, ступая босыми ногами по земле и траве. Ананда Удугама привык ходить во тьме. Он знал, что вскоре они подойдут к разбросанным по полю навесам, грудам свежей земли, водяному насосу и отверстию в земле шириной около метра — входу в шахту.
В темно-зеленом утреннем свете казалось, что люди плывут в открытом пространстве. Они слышали и мельком видели птиц, которые вспархивали с земли с какой — нибудь живностью в клюве. Люди начали снимать с себя майки. Все они работали на шахте по добыче драгоценных камней. Вскоре они спустятся под землю, будут, стоя на коленях, вкапываться в породу в поисках чего-то твердого — булыжника, корня или драгоценного камня. Они будут перемещаться под землей — в тесноте, шлепая босыми ногами по воде и грязи, погружая пальцы в мокрую глину и сырые стены. Смена длится шесть часов. Одни спускались под землю в темноте и выходили на поверхность при свете дня, другие вновь погружались во мрак.
Теперь мужчины и женщины стояли у насоса. Мужчины подоткнули саронги и повесили майки на перекладины навесов. Ананда набрал полный рот бензина и впрыснул в карбюратор. Когда он потянул за шнур, мотор, подпрыгнув, пробудился к жизни, с глухим стуком ударяясь о землю. Из шланга полилась вода. В полумиле отсюда затарахтел еще один мотор. Через десять минут из предрассветного мрака выступил пейзаж, но Ананда и еще трое мужчин уже спустились по веревочной лестнице под землю.
Прежде чем они полезли в шахту, через метровое отверстие в земле на стометровую глубину спустили на веревке корзину с семью зажженными свечами. Свечи не только освещали темноту, но и давали знать, что воздух в шахте безопасен. Со дна колодца, где горели свечи, расходились три туннеля, исчезавшие в глубоком мраке, в который отправятся мужчины.
Оставшиеся на поверхности женщины начали готовить плетеные корзины для промывки породы, через пятнадцать минут, услышав свист, они принялись поднимать корзины с землей из шахты. Когда в полях совсем рассвело, вся равнина района Ратнапура пробудилась к жизни под тарахтение моторов — насосы качали воду из колодцев, женщины промывали породу, а твердый осадок отправляли дальше, чтобы проверить, нет ли там чего-то ценного.
Мужчины под землей работали согнувшись, мокрые от пота и грунтовых вод. Если кто-нибудь ранил руку или ногу мотыгой, в свете туннеля кровь казалась черной. Если свечи из-за вездесущей жидкости гасли, люди лежали в воде, пока тот, кто был ближе к выходу, не доберется до него в темноте и не отправит свечи наверх, на вольный воздух, где их зажгут и снова спустят вниз.
Смена Ананды кончалась в полдень. Он и другие шахтеры карабкались вверх по лестнице, задерживались в трех метрах от поверхности, чтобы привыкнуть к яркому солнцу, а потом продолжали подъем и выбирались наверх, на открытое пространство. Поддерживаемые женщинами, они подходили к грудам земли, и там их с головы до ног окатывали водой из шланга, которая стекала по их полуобнаженным телам.
Они одевались и шли домой. К трем часам дня в деревне, где он жил с сестрой и ее мужем, Ананда напивался до бесчувствия. Скатившись с соломенного тюфяка, на который его уложили, он выползал, привычно скорчившись, во двор и мочился, не в силах подняться или даже посмотреть, не видит ли его кто-нибудь.
В тусклом полумраке хижины, крытой пальмовыми листьями, Анил сумела различить единственный блестящий предмет — наручные часы Сарата. На полу лежали две свернутые циновки и стоял маленький стол, на котором по-прежнему, несмотря на слепоту, писал Палипана. Эта большая, волнующаяся, словно море, рукопись была наполовину повествованием, наполовину торжественной церемонией — границы между ними стерлись. Там он сидел почти каждое утро, пока мысли его витали где-то далеко, а потом находили себе приют в темной комнате.
