Образовалось общество любителей продовольственной хирургии. Продотряд в 300 человек дошел до Бела Озера и пытался исцелять за деньги тамошнюю элиту. Но тут случился Ян Вышатич — силовик из центра, сын ослепленного богатыря. Он как раз прибыл налоги подсобрать, и это шаманство ему серьезно вредило. Ян потребовал выдачи волхвов. Мы отказались. Тогда он взял отряд в 12 тяжеловооруженных и одного священника. Пришел на полянку и стал настаивать на разоблачении наших чудес. Мы согласились разоблачать только новорусских баб. За плату.
Произошла великая битва. Священника укокошили легко, а с кольчужниками заминка вышла. Пришлось уходить в леса. Ян вернулся в город и заявил, что поселится здесь с войском, пока белозерчане не выдадут волхвов.
— Теперь точно обожрут! — поняли белозерчане и выдали волхвов. Произошла короткая дискуссия, закончившаяся протягиванием колдунов на кукане по Шексне и повешением на суку. Ночью трупы несчастных еще и медведи сожрали. Тоже с голодухи. А, может, волхвы просто вознеслись в наш языческий рай.
И еще случилось русское Чудо. Один парень явился в Новгород, сказал, что истинный Бог — не еврей ветхозаветный, а именно он. Поклялся перейти Волхов, аки посуху. Видимо, прошел удачно, потому что парню поверили всенародно. Кинулись снимать христианский грех — убивать епископа Феодора. Пришлось Феодору облачиться в златые ризы, взять крест и выйти к народу.
— Которые верят в Христа, — становись к кресту. А которые верят в волхва, — идите за ним хоть под воду.
Князь Глеб и дружина стали под крест, весь прочий народ — в другую сторону. Началась злобная перепалка. Князь Глеб спрятал боевой топор под плащ и спросил мессию с подвохом:
— Знаешь ли, что с тобой сегодня будет?
— Знаю, — отвечал Га-Ноцри новгородский, — Чудо для добрых людей собираюсь совершить.
— А вот тебе и чудо, — ахнул Глеб, рассекая мученика надвое.
Они всегда так. Слабо в дискуссии, — и сразу за топор!
Чисто русские Чудеса продолжали совершаться с прежней регулярностью, особенно с голыми девками в ночь на Ивана Купалу, но мы начали проигрывать прежде всего информационную войну. Вбегаешь ты в рыбные ряды и клянешься, что на зорьке отрыбачил во-от такую русалку! И все тебе верят, но дальше базара твое Чудо не идет, потому что тебя волокут на епископский двор и порят так, что чешуя русалочья, налипшая на штаны, разлетается во все стороны.
А поповское Чудо, мелкое какое-нибудь, фиговенькое, — еще и случиться не успело, а уже ему лучшее место отведено: трубят басом с амвона, нашептывают в кабаках, пишут в многотиражную летопись.
Наши Чудеса стали растворимыми, невесомыми, быстротечными. Вот же, мужик на Чудском озере умел бесов из мешка извлекать! Отец Макарий пишет, что бесы эти демонстрировались новгородцам, предсказывали судьбу и отправлялись обратно, по месту жительства — в бездну. Ну, и хоть одну публичную демонстрацию этого русского Чуда власти допустили? Сами понимаете, что нет...
С тех пор на Руси так и повелось: не тот чудотворец, у кого Чудеса, а тот, под кем телевиденье...
Глава 17
Эгоистическое уединение
Рассмотрим несложную житейскую ситуацию. Допустим, читатель, — ты у нас врач. Или, наоборот, — учитель. Прикончил свой дорогой ВУЗ, надел шапочку с кисточкой, спел гимн Республики ШКИД и поклялся не забывать любимых собутыльников.
Тут тебя заставляют еще раз поклясться по бумажке в каких-то смутных делах. Текста ты сквозь духовные пары не различаешь, а заголовок помнишь прилично: клятва то ли Бегемота, то ли Гиппопотама. В клятве ты обязуешься ничего не разглашать, и лучше удавить своих больных учеников, но не допустить утраты бдительности.
Наутро ты переносишься по распределению за 600 верст и учишь деревенских жнецов ходить в пиджаках. Штопаешь им страдные грыжи. И вдруг обнаруживаешь, что эти уроды необразованные мешают тебе выполнять заветы Бегемота! — самосовершенствоваться, думать о трансформациях души, стимулировать в себе Милосердие и Любовь.
Тогда ты заколачиваешь досками крыльцо больнички-школы, уходишь в лес, поселяешься в уютной землянке, спишь на хвое, мечтаешь без ограничений.
А больными занимаются твои ученики. Второгодники. Режут их без наркоза, парят березовым веничком от всех болезней.
Вопрос по ситуации будет такой:
Что про тебя должны думать больные и убогие крестьяне, не умеющие даже пальцы в кукише сосчитать?
Ответ получается простой: сволочь ты, а не врач; скотина, а не учитель. И сын ты не великого Гиппопотама, а сукин сын!
Вот такой житейский сюжет и вплелся красной нитью в ткань православного сценария. Название этого сюжета — «Монастырское житье».
В монастырь люди уходят от суеты. От мира. От нас с вами. Очень они в нас разочарованы! Мы им мешаем думать, молиться, усмирять плоть.
Казалось бы, — правильный ход! Не хочешь греха — тикай из борделя!
Но не совсем так!
Бог же принял тебя в свой узкий круг? А задача Бога — упорядочить стадо безрогое. И сам он почему-то эту миссию не тянет. Так кому ж, как не тебе, встать в железные ряды воинства Христова?! Кому ж еще, — наставлять нас, безрогих, на путь истинный?! А ты — собственную шкуру спасаешь? Хорош страстотерпец! Трудового пота на дух не выносишь, на кровь у тебя аллергия, мат и кабацкая музыка тебе не нравятся?! А нам — нравятся? Нет, — но мы же терпим?
Короче, монастырское уединение, бегство в клуб себе подобных, отречение от простого народа с его прописными безобразиями, — это ли путь слуги Господа?
Кажется мне, что нет. Отсидеться в блиндаже за чтением Устава, когда фашисты вокруг, — это не подвиг. Это на трибунал тянет.
Однако, христианство понимает монастырский уход позитивно, считает его назидательным примером. В идеале, получается, — весь мир должен разойтись по землянкам и пещеркам, сидеть на подножной хвое. Короче, монастыри и скиты древними отцами церкви приветствуются и плодятся неограниченно.
Особенно распространяется монастырский обиход в краях с умеренным, курортным климатом. Одним из таких удобных мест стала Святая Гора Афон на севере Греции. Она вся была буквально изрыта кельями иноков, постников, скопцов; утыкана монастырями. Удивительный коммунистический муравейник, где каждый сам по себе, но все в едином порыве, привлекал, и по сей день привлекает многочисленных экскурсантов, паломников, историков.
На заре российского православия на гору Афон пришел наш черниговский паренек Антип. Его так поразили расслабленные будни монахов, атмосфера нереальной возвышенности, непрерывного духовного совершенствования, что и он захотел так. Его постригли в монахи под именем Антония и разрешили поселиться в пещерке на вольном воздухе. Антоний вскоре приобрел такой же светлый взгляд, как и самые святые туземцы. Он даже начал их превосходить по многим статьям, так что игумен монастыря сказал:» Иди опять в Россию, и да будет тебе благословение святой горы, ибо многие черноризцы от тебя имеют произойти».
В 1051 году Антоний вернулся в Киев, обошел монастыри в поисках пристанища, но все ему было не то. После Горы Афон наши обители казались убогими и грешными. Но не в миру ж ему жить? Там еще грешнее? Решил Антоний строить с нуля. Возле Берестовской Петропавловской церкви отыскалась пещерка в две сажени, которую местный поп отец Илларион держал для собственного уединения в свободное от службы время. Типа дачи на летний сезон. Антоний, будучи носителем афонской святости, имел право на производство в монахи любого встречного. Он постриг попа Иллариона, и тот сразу приобрел в церкви серьезный авторитет. Да-да! — это получился тот самый Илларион, посаженный князем Ярославом в первые русские митрополиты назло Константинополю.
Антоний унаследовал пещерку выдвиженца и стал ее расширять денно и нощно, рыть ходы по образцу Афонских...
Здесь необходимо сделать прохладительное отступление, спроецировать на обыкновенное человеческое, молодежное понимание тот эмоциональный надрыв, который заставляет человека издеваться над собственным живым существом.
Очень тяжко, просто хреново, — и отец Макарий соглашается с этим, — приходится молодому человеку в подъемном возрасте. Ломает бедолагу при виде противоположных существ, крючит, как мартовского кота. Кота из сочувствия принято кастрировать. Кот становится пушистым и ласковым, предпочитает ночным прогулкам запечный сон.
Мне известен также случай, когда так же поступили с человеком по приговору советского суда. Человек этот потом все время стоял на крыльце с тупой рожей, смотрел на студенток в майских платьях и думал: «Чего за ними я гонялся с топором?». В общем, вы поняли, Любовь человеческая — очень конкретная, химическая и генетическая — не очень управляема ее носителем.
