Ярослав Мудрый вообще довольно многое отобрал у новорожденной церкви. Он как раз писал свой гражданский кодекс «Русская правда», и ему очень смешным показалось, что здорового человека судит княжеский суд, а больного — уже церковный. То есть, подследственный очень легко может закосить под убогого и перескочить туда, где меньше светит. Церковный суд, и правда, был тогда полегче, — существовала четкая такса «выкупа вины», а физических наказаний церковь не назначала вовсе.
Стоило Ярославу поправить законодательство в части церковных прав, как на него посыпались стоны о скудности владык и служб. Тогда Ярослав начал компенсировать «убытки» из своего кармана — жертвовал на церковь, что попросят. Но денег все не хватало, и в течение нескольких лет на Руси завелась традиция «пользоваться добровольными приношениями прихожан», чего поначалу стеснялись.ладык и служб. вовс От Владимира церковь удерживала широкие права по преследованию язычников. Вот, например, шпионы доносят, что ты «молился под овином, или в роще, или у колодца», то есть, присел отдохнуть с умиротворенным лицом, — и тебя уже волокут к епископу на суд. Еще церковная братия контролировала меры веса, объема и прочие физические эталоны. Оно и правда, — кто у нас тогда в цифири разбирался? Так что, церкви было отдано и все научное поле.
Первоначальное влияние церкви доходило до абсурда. Вот приходят к Владимиру епископы и начинают давить, чего он столь милосерден к разбойникам — берет за убийство денежную компенсацию.
— Боюсь греха, — отвечает легковерный князь, — вы же сами говорите: «не убий!».
Эти начинают вертеться:
— Ты на казнь злым поставлен от Бога, тебе следует казнить разбойников!
— А как же моя душа? — ноет князь.
— А ты казни с «испытанием».
Стали пытать заключенных для спасения княжеской души. А уж потом «казнить смертию».
Через некоторое время приходят те же учителя и уговаривают вернуть все на старый, языческий лад.
— С чего это вдруг? — удивляется князь.
— Да понимаешь, доходы казны снизились, а нам как раз оружие и коней закупать — печенеги у ворот!
Вот вам и мораль христианская, — что дышло.
Короче, с приходом на Русь православия начался длительный, многовековой период подспудной борьбы, возни под одеялом между церковью и государством. Церковь резонно полагала, что Духовное в ее лице — первично, а Материальное, мирское, казенное в лице князя — вторично и должно подчиняться власти духовенства. Как католические короли подчиняются власти Папы.
Но у нас эта ползучая революция не прошла. То есть, не пролезла.
В литературе можно обнаружить некую границу, разделяющую церковную власть на две половинки — влияние духовное, мистическое, и влияние прагматическое. Первое церковь удерживала достаточно прочно, второе — с переменным успехом. Но фокус состоит в том, что и поныне внутри самой власти, будь она церковной, будь светской, имеется грань преображения; все понимают: мистика — мистикой, душа — душой, официальная мораль — моралью, а жизнь конкретная — сама по себе. Со всеми ее прелестями, войнами, взятками, грабежами, казнями, ненавистью, сволочной мстительностью. И ничего страшного! Чем больше наубиваешь младенцев, тем легче выжать из собственных желез покаянную слезу. Чем страшнее награбишь, тем больше пожертвуешь церкви во спасение души. Оборотни в коронах с подающей стороны. Оборотни в ризах — с берущей.
Короче, церковь оказалась удобным экстрасенсорным инструментом: красивый антураж, четкая иерархия, стройная философия, контроль массового сознания, возможность оправдания любых конкретных действий, то есть — универсальное моделирование и гибкое толкование ситуаций во власти и вокруг нее. Одно плохо, — кроме претензии на управление совестью, церковь неизменно претендовала и претендует на управление всей жизнью вообще. Эти претензии в русской истории удовлетворялись с переменным успехом. Можно даже научный график начертить.
По оси Y откладываем процент владения властью, — как в футболе откладывают процент владения мячом, — а по оси X — наши скорбные годы, все одиннадцать веков. Кривая церковного владения вскакивает в 988 году мелкой шишечкой, достигает формальных 10%, и потом вьется тонкой змейкой, то подскакивая вверх, то спадая до нуля. Подскоки можно наблюдать в правление особо набожных персон типа Андрея Боголюбского, Алексея Михайловича, Бориса Годунова, Михаила Федоровича. А спады церковного влияния (в годы реформации практически до нуля) — при Лжедмитрии, Петре I, Петре III, вообще — в Новое время.
Вся практика княжения и царствования на Руси показывает, что по-настоящему, до обморока, до принципиальной пылинки, до самопожертвования на гвоздях почти никто во власти в Бога не верил! И если случались отдельные порывы у отдельных персон, то в перемешку с обычными грешными делами. А чтобы непрерывно, от первого осмысленного поступка — до последней исповеди, в сплошном милосердии, — это нет, не наблюдается. Нет этого в должностных инструкциях царей и президентов.
И здесь возникает вопрос: но мы-то, — простые русские, — в Бога верили исправно? Православие вошло в нашу жизнь, культуру, мораль?
Вошло. Отдельно от государства. В значительной степени — отдельно от церкви, и, кажется мне, — очень отдельно от исходной еврейской сказки про Парня Распятого.
Глава 15
Скромный набор Чудес
Итак, христианство сделало шаг на север, резко увеличило территорию Любви и Мира. Резонно было полагать, что христианские, или хотя бы православные народы должны жить в Любви и Мире друг с другом?
Ну уж нет! Нам воевать охота! А с кем — все равно, лишь бы добыча получалась.
В 1048 году православная Византия вероломно напала на православную Русь — свою младшую сестру в семье народов Христовых. Неожиданность агрессии была ошеломляющей. Князь не успел провести мобилизацию и выслал навстречу вражеским отрядам отборную дружину и все наличные войска. Любимый воевода Ярослава киевский дружинник Вышата и 800 богатырей сгоряча попали в плен.
Милостивый Император Византийский велел выколоть русским братьям глаза и пустить их восвояси. Пришествие Вышаты и 800 его слепцов в Киев вызвало у населения обморочный шок. Впору было отказаться от морока фашистской Греции, вернуться к родным Богам, отомстить грекам по этническому признаку. Ответить им оком за око — по новенькой «Русской правде». Но промедлили. От стыда ли, или от старости, но скончался только один грек — митрополит Киевский Феопемпт.
Русскому Православию на тот момент было лет 70. Мы такие режимы скидываем легко. Но в тот раз не стали. Единственное, что позволил себе мудрый наш князь, — это бросить пресмыкаться перед Константинополем. Он решил без спросу назначить своего митрополита. Нечего в рот живодерам смотреть!
И вот, в 1051 году митрополитом Киевским был прямо на месте избран Илларион. Он даже утверждаться не поехал. Так что, власть Константинополя над нами снизилась до уровня заката Золотой Орды. За утверждением послали заочный, письменный запрос. Благополучно его получили. А еще в извинение за 801 ослепленного были присланы три константинопольских певца — учить нас, придавленных на ухо, складному церковному пению. С тех пор пение стало у наших слепых основным занятием.
Отношения с ослепительным Царьградом восстановились, и после Иллариона к нам снова стали присылать греческих митрополитов, но они на русский вкус казались какими-то вялыми. Сестра Владимира Мономаха поехала в 1089 году навестить греческую родню по материнской линии и привезла к нам Иоанна III. Мы вышли встречать нового митрополита, но оказалось, что он мертвый какой-то, туповатый, косноязычный. Церковное начальство оправдывало недостатки Иоанна кастрацией, будто бы совершенной в невыносимой борьбе с происками плоти, но мы этого объяснения не приняли. Иоанн скончался через год безо всякого авторитета.
Единственным, что извиняло в наших глазах назначение преосвященства из-за границы, было ожидание привозного Чуда. Должны же были нам, в конце-концов, показать что-нибудь широкоформатное под Dolby surround?! Наш Перун регулярно гром и молнии метал по 120 децибелл!
Но нет. Все чудеса митрополитов и епископов ограничивались возведением монастырских стен, размножением вручную служебных книг и сбором пожертвований во имя Господне.
Случались скорее античудеса. То в 1123 году принародно красиво рухнула церковь в Переяславле, то там же была построена невиданная каменная баня.
В общем, реальные Чудеса нам не показывали; в лучшем случае о них сообщали устно. Святой епископ Новгородский Никита, например, рассказывал, что чудесным образом избежал жестоких искушений плоти, понятных при пострижении с юных лет. Однажды в Печерской обители к нему явился светлый ангел. Никите показалось, что это шикарная блондинка с объемным местом для креста, но при ближайшем ознакомлении, выяснилось, что это не кто иной, как лично Диавол!
