…Вечером мы идем к Мике. Это конспиративная сходка. В записке, оставленной дома, я извещаю Витьку, что мы с отцом ушли в кино.
Опять семейный совет. Мы собрались в том же составе, что и у нас. Тут все, кроме Тети: она лишена вотума доверия…
Они встречают нас в дверях, все трое: Мика, Женя и Лелька. Мы с Женей целуемся — это первая встреча в Новом году. Мика помогает мне снять пальто. Он тоже пытается меня обнять, но я увертываюсь. Я на него зла и еле сдерживаюсь, чтобы не высказать все с порога. Лелька виснет у меня на шее. Она уже в ночной пижамке. От нее пахнет мандаринами, детством, глаженой байкой. Не то что от моего — несет сигаретами, а то и еще чем-нибудь похлестче, — «скинулись и посидели»…
— Идите в кабинет, — говорит Женя. — Я приготовлю кофе, но сперва уложу Лельку…
В кабинете тесно от книжных полок и большого письменного стола, заваленного бумагами — будущими трудами Кибернетика. Даже странно, как удалось втиснуть сюда диван, кресло и журнальный столик.
— Господа, я пригласил вас к себе, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие, — начинает Мика фразой из Гоголя. Он — Мика, а не Гоголь — сидит на краешке письменного стола и покачивает ногой в тапке со стоптанным задником. — Известие таково, что мой ставленник Панин не потянул против ефрейтора Звонцова. А теперь — новости дня в подробном изложении…
И он рассказывает нам все по порядку.
Программист Панин сразу же после окончания работы направил легкие стопы в почтовое отделение номер двести сорок и, обнаружив в отделе телеграмм миловидную блондинку, именуемую здесь и в дальнейшем Светик, подверг ее психологической атаке. Народу возле ее окошка было мало, поиздержались на новогодние пожелания, а после восьми и вовсе ни души. Так что условия сложились идеальные. Лорд Панин, человек добросовестный во всем, за что ни берется, старался изо всех сил. Неотразимое обаяние, ненавязчивый юмор, наигранно-нагловатый тон в сочетании с наигранной робостью… Весь арсенал был пущен в ход. Светик на Панина не реагировала. Самолюбие подсказывало лорду, что пора плюнуть на нелепую затею шефа — закадрить чужую невесту — и с возможным, насколько позволяет ситуация, достоинством удалиться. Но то же самолюбие не позволяло ему уйти ни с чем…
— И тут… — Мика встал и принялся расхаживать по тесному проходу вдоль книжных полок. — Тут он применил запрещенный прием!.. Он спросил, не хочет ли она узнать кое-что про Звонцова. Она словно очнулась. Но лишь затем, чтобы гордо сказать: «Я про него все знаю!» Однако Панину удалось убедить ее, что не все. Вот если она пойдет с ним куда-нибудь посидеть… Когда она оканчивает работу? В двадцать два? Отлично. Он зайдет за ней в двадцать два ноль-ноль… В общем, банальный номер!..
— И эта дуреха пошла? — говорю я.
— Естественно. В кафе «Лукоморье». Кстати, очень приличный кабак. Молодежь его любит, там даже есть поп-музыка. Она с Виктором, оказывается, там бывала не раз и потому сама выбрала это заведение…
— А дальше? — спрашивает Борис. — Как вышло, что Витька их увидел?..
— Ну, уж это бог-случай, — говорит Мика. — Закон пакости. Бутерброд всегда падает маслом вниз… Впрочем, не в этом ли, братцы, была цель нашего эксперимента? Доказать Витьке, что у Светика он не единственный…
— Но ведь это неправда, — говорю я. — Я, например, убедилась в обратном. В том, что эта девчонка его любит!..
— Ты права. Она его любит. Даже лорд Панин заявил, что он пас. А теперь откройся во всем Витьке, и я наживу врага в родном племяннике!..
— Не бойся! Я возьму вину на себя. Скажу, что это моя идея… Только моя! Вы с Борисом можете спать спокойно!..
Шеки у меня пылают. На душе отвратительно. Еще минута — и я разревусь. Какая я идиотка!.. Как я могла допустить этот дурацкий спектакль, эти опыты, это вмешательство посторонних сил!..
— Не спеши брать вину на себя, — говорит Борис. — В юридической практике…
Но тут, слава богу, появляется Женя с подносом. Медный кофейник, чашечки, сахарница с серебряными щипчиками. В этом доме принимают на западный лад. Кофе, гренки с сыром, тарталетки с воткнутыми в них разноцветными шпагами из пластмассы. Не существует даже обеденного стола, за которым можно посидеть большой оравой, налегая на домашние яства, только кухонный и этот, журнальный. Когда случается собирать общество пообширней, заказывают ужин в ресторане.
— Не послушались умного человека, так вам и надо! — говорит Женя.
Ее приход действует на меня успокаивающе. Она такая домашняя, милая в своем кружевном фартучке. Этот декоративный фартучек она привезла из Парижа, куда они с Микой летали в прошлом году. Где только они не побывали! Мои глаза привычно скользят по книжным полкам, по сувенирам и безделушкам; покрытый рыжим пушком, похожий на голову новорожденного кокосовый орех, индийский слоник из зеленого нефрита, африканские маски, японские раковины…
— Я с самого начала была против этой затеи, — говорит Женя, ловко разливая кофе по маленьким чашечкам. — Но справедливости ради согласись, что Мика тут ни при чем! Он забил этот гол с подачи Бориса…
— Это она меня довела, — говорит Борис. — Сплошные истерики!..
— Да, я виновата, — говорю я. — Как это у Островского? Так выпьем за матерей, которые бросают своих детей!
— Ты действительно хочешь выпить? — спрашивает Мика. — У меня есть коньяк.
— Годится, — говорю я. — Я хочу выпить за самого доброго человека в нашей семье… За Тетю!
Они о чем-то говорят, но я не слушаю. Обычный треп, гимнастика языка. Я обдумываю план действий. Завтра же поговорю с Витькой. Главное — выбрать момент. И не тянуть! Чем скорей он узнает, как его Света очутилась в кафе с Паниным…
На сердце стало легко. Впервые за много дней. Может быть, потому, что я представила себе, как обрадуется мой сын. Конечно, он тут же помчится к ней, они помирятся, и все начнется сначала. Ну и пусть! И будь что будет!..
Когда мы подходили к дому, шел мягкий снег. На улице погасли фонари, а на соседнем кинотеатре выключили световую рекламу. В наших окнах тоже было темно. Я невольно ускорила шаг. «Натянула поводок» — так называет это Борис.
Бедняжка, он уже спит…
Борис возится сто лет, нащупывая ключом замочную скважину, потом вытаскивая ключ из замка. Наконец я включаю свет в прихожей. И в глаза мне бросается пустой крюк, на который он вешает пальто. Моя записка лежит на прежнем месте. Вид у нее явно не читанный…
Он приходит спустя полчаса. Веселый. Может быть, помирились?..
— Мать, дай чайку, — говорит он. — Нет, лучше холодной воды. Из-под крана… Погоди, я сам…
Нет, не похоже, чтобы помирились. От него пахнет вином. И говорит он громче обычного.
— «Скинулись и посидели»? — спрашиваю я.
Он кивает.
— Небось и девочки были?..
— Там б-бы-ли д-де-ввочки — Ммар-руся, Р-роза, Р-р-ая, — поет он в ответ.
Мне все это сильно не нравится. Но час ночи не лучшее время для воспитательной работы.
— Ложись спать, — говорю я строго, — завтра поговорим…
Я слышу, как он валится на тахту, и наступает мертвая тишина. А я еще долго сижу за столом, одна, в какой-то каменной неподвижности.
Встаем поздно по случаю воскресенья. Завтракаем втроем. Я включаю радио, передачу «С добрым утром!» — принудительное веселье — «Для тех, кто не выспался»… Витька хмурится и отводит глаза. Небось голова болит с похмелья!..
Я взвинчена предстоящим разговором. Лучше всех чувствует себя Борис — накануне мы с ним условились, что он уйдет из дому под каким-нибудь предлогом. Он преувеличенно громко хохочет, слушая милую утреннюю чепуху. Но я знаю, что его тоже волнует мое объяснение с Витькой. Ему это даже более неприятно, чем мне. Ведь так или иначе все мы будем иметь в глазах Витьки весьма неприглядный вид!..
Борис не торопится. Просматривает утренние газеты. Потом спрашивает, когда будем пылесосить… Я сверлю его взглядом, и он вдруг спохватывается, что должен сходить в аптеку. От себя я добавляю еще несколько мелких, неисполнимых поручений, чтобы он не вернулся слишком быстро…
…И вот мы одни с сыном в квартире. Отступать некуда!..
— Ты занят? — спрашиваю я.
Он сидит на тахте, уставясь в книжку.
— Мне надо с тобой поговорить… Очень серьезно.
— Говори, — отзывается он. И переворачивает страницу.
Я молчу. Он поднимает голову. Какие у него несчастные глаза.
— Если насчет вчерашнего, то не трать красноречия. Я сам решил завязать…
Я сажусь рядом с ним. Только сейчас я замечаю, что в руках у меня кухонное полотенце, которым я вытирала посуду.
— Нет, я не о том… — Он опять смотрит в книжку. И слава богу! — Видишь ли, эта история со Светой…
Он продолжает смотреть в книжку. Только краснеет ухо, обращенное ко мне, и пальцы нервно теребят страницу. И все время, пока я говорю, он продолжает сидеть в той же самой позе. Мой голос звучит слишком горячо, и говорю я, наверное, много лишнего. Но мне хочется объяснить ему… Не оправдаться, нет!.. Просто объяснить, как это все случилось и почему… Пусть потом его мнение о нас упадет ниже нуля. Это его выражение: «Мое мнение о тебе упало ниже нуля»…
