— Боречка, ты мне обещал! — говорю я. И смотрю на него умоляюще.
— Не помню такого, — ворчит он. — Я не мог тебе обещать такую глупость! Если кто ненормальный у нас в семье, так это ты…
— Ну и пусть! Сделай это ради меня!..
Он сдается. Достает из ящика с инструментами отвертку и молоток, снимает пиджак. Он трудится в поте лица, чертыхаясь, выламывая замок из двери в ванную. Потом он ставит его на место, но так, чтобы дверь не запиралась. О счастье!..
Я целую его в щеку.
— Прикажете сломать дверь в уборную? — ворчит он. — Пожалуйста, бу-сде!..
Я провожаю его и остаюсь одна. За окнами зимний зелено-желтый закат. Скоро вернется Витька. Он теперь не задерживается на работе. Пожует безучастно и отправится на свою тахту. Курить и слушать музыку. Когда я вхожу, он делает вид, что читает. Все ту же книжку по радиотехнике. Он читает ее уже две недели, и закладка на той же странице — я запомнила на какой…
Если бы я знала, о чем он думает. Может быть, я могла бы ему помочь… До сих пор мне казалось, что я его знаю. И в своих поступках я исходила из этого. Ведь он мой сын! Если я знаю себя и знаю Бориса, то, логически рассуждая, я должна знать и Витьку… Он наше производное. Сумма двух слагаемых!.. Но тут я что-то напутала. Жизнь не математика, у нее свои законы. В результате из двух слагаемых получается Неизвестное…
От этой мысли становится как-то не по себе. Как всегда в такие минуты, я возвращаюсь душой к детству. И мне не хватает моего Коли…
Весной я снова поеду к нему. Каждый год мне приходит оттуда письмо. И я еду к нему.
Все же это прекрасно, что победа пришла весной!.. А такой лучезарной весны, как там, кажется, нет нигде. Там особенно это чувствуешь. Что за каждый цветущий сегодня куст кто-то отдал жизнь.
Они лежат вместе в братской могиле. Есть ли братство более страшное, более кровное!.. Мраморный обелиск на берегу Донца, девятнадцать имен, и первым в списке стоит имя брата, командира взвода противотанковых пушек-сорокапяток…
Еще не стемнело, но в одном окне у Колесниковых уже горит свет. Мне мерещится, что он стоит у окна и видит меня. Или думает обо мне. Сколько можно оттягивать! «Я всегда ждал твоего звонка!»…
Так он тогда сказал.
Я снимаю трубку. И снова кладу на рычаг. С чего я начну? «Нам нужно поговорить!..» Ах, какая это была любовь! Даже не первая, а нулевая! Я для него была слишком мала. Когда я сочинила записку с признанием в любви, он мне вернул ее со словами: «А ошибок! Елки зеленые!» Но сейчас мне скверно. И я рада, что на земле есть он, друг моего Коли.
— Это Наташа! — говорю я, сжимая трубку в потной ладони.
— Здравствуй, Наташа! — говорит он. Его голос звучит сухо. — Спасибо, что не забываешь…
— Как я могу тебя забыть? Это значит забыть Колю…
— Между прочим, я ему часто завидую.
— Как ты можешь!..
— Нет, кроме шуток. Поезд идет под уклон…
— Что-нибудь случилось? — говорю я.
— «Что-нибудь», — повторяет он. В его суховатом тоне проскальзывает горечь. — Со мной случилось все, что может случиться с человеком моих лет.
— Ты считаешь себя стариком?
— Не вполне. Но все же полтинник уже разменял. А разменял — пиши пропало…
— Ну, а все-таки? Что же случилось?..
— С женой разошлись, дочь выдал замуж, а сам — из больницы в больницу… Привязалась какая-то пакость. Другой бы давно отдал концы. Врачи от меня отказались. Вернее, я от них. Вся надежда теперь на травы. Ты лечишься травами?.. Насчет здоровья ты как?..
— Ничего, — говорю я. — Разве что нервы…
— Нервы — причина всему, — говорит он. — Ты попробуй такой состав: пустырник, мята и валериановый корень. Берешь эту смесь в равных дозах, завариваешь крутым кипятком, герметически закрываешь… У тебя есть чем записать?..
Голос его окреп, оживился. Он стал диктовать. Я слушала, не записывая. Я была потрясена тем неожиданным направлением, которое принял наш разговор. И мне уже ни о чем не хотелось его расспрашивать, тем более — говорить о себе…
— Листья крапивы обдаешь кипятком, добавляешь чеснок — сорок грамм… Элеутерококк улучшает сон, повышает аппетит, уравновешивает возбудительно-тормозные процессы…
Положив трубку, я сидела, не в силах шелохнуться. Поговорили! Крапива, лопух, толченый овес. Какая-то электрококка… Ни почему разошлись, ни за кого выдал. И не спросил, как я живу!.. Кто я ему? Сестра друга со своими проблемами…
Прощай, Леха Колесников! Бывший красавец и сердцеед. Независимый мальчик, Печорин с Зацепы… Наш деревянный Дом, скамейка под старым подагрическим тополем…
— Позвони как-нибудь, — сказал он.
— Ладно, — сказала я. — Как-нибудь…
— Слушай, мать! Почему ванная не запирается? — говорит Витька, придя с работы.
— Что-то сломалось, — говорю я небрежно.
Он придирчиво осматривает дверь. Потом достает из ящика инструменты.
— Ты что собираешься делать? — говорю я.
— Буду чинить…
— Ни в коем случае!.. Если хочешь знать, мы нарочно ее сломали…
— Нарочно? — Он смотрит на меня с изумлением, — Это еще зачем?..
— Ты же знаешь, у папы больное сердце… В общем, он стал принимать душ, ему сделалось плохо, еле открыл… И тогда мы решили ее сломать.
— Чудеса, — говорит он. — Отцу плохо, а он уезжает в командировку… И еще перед этим ломает дверь!.. Цирк!..
— Не придирайся, — говорю я. — Ему не сегодня сделалось плохо, а вчера!..
— Цирк зажигает огни, — говорит Витька. И отправляется к себе на тахту.
Когда-то мы с ним любили домашние вечера. Мы дурачились, болтали о чем придется. И друзьям он говорил, что мать у него «свой парень». Так было до армии и немножко потом…
Звонит телефон. Женский голос просит Виктора. Я вру, что его нет дома. Так он теперь велел. Ему даже врать самому лень. Когда-то он мчался к телефону, первый хватал трубку…
Нет, это не Света. Какая-нибудь из тех девиц, с которыми он был в тот раз. «Там были девочки — Маруся, Роза, Рая…» Голос вкрадчиво-развязный. Мне он уже знаком.
— От кого ты прячешься? — говорю я.
— Я не прячусь. Просто мне все надоели…
— И я в том числе?
Он молчит. Делает вид, что читает. Под рукой «ВЭФ-12» первого выпуска, кто-то поет по-итальянски.
— Обратись к врачу, — говорю я. — Человек, которому в двадцать лет все надоело, должен идти к врачу…
Я нарываюсь на ссору. Я устала от чувства вины перед ним, от его пассивности и молчания. От того, что, как выяснилось, совсем не знаю его!.. Нет, я не была такой. И Коля не был. Он бы жил с удовольствием! Вы знаете, что это значит — жить с удовольствием? Это не самодовольство. И не эпикурейство, нет! Это умение находить радость во всех проявлениях жизни, включая сложности. И он в любой беде не стал бы таким, как Леха Колесников: «Крапива, лопух и овес в равных частях»…
Не люблю затяжных молчаливых ссор. Я всегда «иду на грозу»…
Но он молчит. И мне остается только уйти. Я пытаюсь заняться делом. Разработками плана уроков на третью четверть. Занятие тридцать шестое. Тема: обозначение мягкости согласных на письме. Цель: проверка знаний. Диктант: «У пенька пять опят. Олег ел яблоко. В лесу красивая ель. У пенька опять пять опят».
Мелкий сухой снежок шуршит по стеклу. Я прислушиваюсь — какой-то странный звук. Не то плач, не то хохот. Витька смеется!.. С чего это он?..
Он входит и становится у меня за спиной. Не оборачиваясь, вижу, как он стоит, опершись о дверной косяк, — его любимая поза.
— Все же вы с отцом чудаки, — говорит он. — Спросили бы прежде меня!.. Я что, чокнутый? Ничего я с собой делать не собираюсь…
Я сижу, не оборачиваясь. Слезы катятся по моим щекам, капают на диктант. На фразу «У пенька опять пять опят». Не слезы, а грибной дождь…
Телефонный звонок. Как поздно! Витька давно уже спит. На этот раз мужской голос.
— Его нет, — привычно вру я.
— Тетя Наташа? Это Саша Зельцер…
И тут я его узнаю.
— Извините, что так поздно. Я никак не могу его застать… Как он вообще?..
Он называет меня «тетя Наташа», как в детстве. Саша Зельцер! Вот кто мне нужен!.. Что он про это думает? Ведь они были вместе в тот день! Он знает все!..
Я спрашиваю, понизив голос, прикрыв трубку рукой.
— Зельц, миленький, — говорю я, называя его детской кличкой.
— Мы зашли к ней на почту. Витька хотел меня с ней познакомить. Но мы опоздали, и Света уже ушла. Тогда решили зайти в кафе, которое рядом. Народу в зале было полно. Мы стали осматриваться, но тут заиграл оркестр… Все пошли танцевать, а она осталась за столиком… Она и этот парень. И Витька их сразу увидел… Он так побледнел! Я не знал, что живой человек может быть такого цвета… Я испугался, что он умрет… Вы понимаете… Все же он пережил стресс! Он говорит, что сам не рад. Но пока что не может ее видеть… Потому что все время перед глазами столик в кафе и она с тем парнем…
