…и под мирный звук работающего главного двигателя уснула. Да не просто уснула, а ещё какой-то сон ей приснился. И слышит она какие-то шлёпающие звуки, а когда открыла глаза, то пришла в ужас: яма была полной до края смесью воды с углём и представляла чёрное озеро! Она пишет, что в полубессознательном состоянии кинулась в подвал, включила двигатель насоса откачки пульпы, вернулась на основное место, подняла крестовину с ножами-мешалками и остановила двигатель привода:
"… ещё бы минут десять сна, и ножи-лемеха упёрлись бы в бетонное основание колодца, и чем бы это всё для меня кончилось — Богу было бы известно"
Тётушка приступила к сокрытию результатов "халатного отношения к порученной работе и нарушения трудовой дисциплины при работе на вверенном ей объекте" То есть, убирать угольную жижу немедленно и в темпе. Она относилась к породе таких людей, которые на переживания рода "делать, или расстраиваться" выбирали первую позицию. И ещё она хорошо знала наши пословицы и поговорки: "глаза боятся — руки делают" и вдохновлённая ими, приступила к работе:
"…работаю, горит карбидка, ночами запрещали включать электричество: "светомаскировку" соблюдали.
Для проверки соблюдения правил светомаскировки по двору ночами ходил полицейский из немцев. Увидел у меня свет, зашёл и ещё больше увидел: на полу станции чёрная жижа блестит!
— Во ист…
— Шлам!
— Шлам!?
— Я, я!
— Кто есть мастер?
— Во ист мастер.
— Русишен фрау мастер!? — взялся за голову и ушёл. Хорошо, что был водопровод и специальный колодезь, куда весь смыв уходил, а если бы не это — я бы и до утра не убралась"
Её менял немец, "интернациональный" был коллектив на той станции:
"…хороший был сменщик, спокойный человек. Никогда и ничего по работе не спрашивал, знал, что я в немецком языке "ни гу-гу". Не придирался при сдаче смены, посмотрит мельком, махнёт рукой — иди, мол, и принимает рабочее место. А в то утро пришёл менять, посмотрел на меня и засмеялся! Наверное, догадался, что у меня произошло. Обошлось. Поняла тогда: техника — это техника, и спать с ней в обнимку — рискованное занятие. Так и стала работать мастером.
Курить начала в Германии, там пристрастилась. Так тот охранник немец, что за голову брался, увидев мой "технический грех" в ту ночь, потом частенько заходил на станцию, когда дежурил в ночь, покурить. Сидим, толкуем о всякой всячине и прекрасно понимали друг друга: мои два десятка немецких слов, да его с полсотни русских нам вполне хватало для того, чтобы поругивать всё то, что принесла война: нехватки, бомбёжки"
Бог ты мой! Представители враждующих сторон сидят ночами, курят и ругают своих "отцов-командиров"! Как это всё нужно было понимать!? Кого они ругали? Только ли немецкое начальство? Эх, почему я не медиум? Почему я не могу спросить тётушку:
— Скажи, вы ругали только одну из воюющих сторон? Немецкую? В адрес другой вы выражали восторги?
"Я курила. После смены лампу сдавала, а в ламповой работал уборщиком поляк, крепкий мужчина. Любил ехидно поддевать, курение моё ему не нравилось. Тот самый, Михель, что над пленными издеваться любил. И я его "любила":
— Мина филь раухен! — "поддевал"
— Я! Их раухен фрау арбайтен мастер, ду — манн арбайт уборщиком! Баден пол"! — тётушке ещё бы пару лет работы на шахте — и её немецкий был бы неотличим от русского.
Беседу тётушки с Михелем переведу с искажённого немецкого языка на понятный:
— Да, я много курящая женщина работаю мастером, а ты, мужчина, работаешь уборщиком! Моешь пол! — тетя, скажи, зачем так ответила? Тебя распирала гордыня? Почему мы быстры на ответы в гневе?
Наблюдался явный прогресс: тётя стала применять немецкие слова! Вот оно, возвышение! Куда от него деваться!? Нужно ли было от него уклоняться? "Служить врагам верой и правдой"?
И нет ни единого слова в её воспоминаниях о том, какие иные аварии случались на её шахте в Эссене? Взрывы метана? Пожары? Обвалы в штреках? Диверсии со стороны советских пленных? Было:
"… и вот однажды фильтровочная станция "приказала долго жить": её "угробил" немец, поломал лемеха. Как он ухитрился это сделать — не спрашивала. Поставили станцию на ремонт, а я возвратилась к Хенкину работать на конвейере. Работники фильтровочной станции подчинялись мастеру с завода, и он не хотел отпускать меня на конвейер к Хенкину. Пришёл в барак и уговаривает, чтобы я пошла работать к нему на завод по производству брикетов. Бывала я там, завод тёмный и грязный, он сразу не понравился.
— Не пойду! Конвейер и Хенкин — лучше! — и отправилась в туалет. Нужды не было, просто от мастера решила спрятаться в туалете: авось, отцепится! Села на столбик и сижу. А мастер не уходит, стоит и уговаривает к нему пойти работать. Видите ли, у него на одном агрегате работал парень, так он заболел и ему некого поставить на ответственное место. А обо мне сказали, что я хорошо понимаю технику, вот он и просит моего согласия на работу на том агрегате"
Бог ты мой! Рабыня с востока диктовала условия! А где плети и побои для непокорных и упрямых!? А в зубы не хочешь!?
"…разговор его не понимаю, сижу и не сдаюсь. Тут девчата вмешались и стали помогать мастеру:
— Тётя Нина, ну как же так!? Мастер вас уговаривает, а вы даже внимания на него не обращаете! — "ну — думаю, ведь всё равно от меня не отстанет". Вышла из "укрытия" и пошла с ним. Пока шла на новое место, что-то обидно мне стало, и принялась я слёзы лить! Пришли на место, там всё железное, села на площадку и реву! А мастер принёс дощечку, положил рядом и показал: "сядь на дощечку, мол, металл холодный, простудишься…"
Враньё! Пропаганда немецкого гуманизма! Не стал бы немец-мастер заботиться о старой русской рабыне с востока! Тётушка всё придумала! Приукрасила! Наделила человечностью врагов! Немецкий мастер портит общую картину о врагах и нарушал все каноны о немцах! Но для чего рабыне приукрашивать своих рабовладельцев? Читаю дальше:
"…позвал девушку, работницу, она немецкий знала, и та мне его слова перевела:
— Не плачьте, он вас не заставит выполнять тяжёлую работу, а как только станцию отремонтируют, то он вас вернёт туда. Он доволен вашей работой на станции"
Что мне оставалось делать?"
Тётя описывает технологические процессы изготовления брикетов из угольной пыли и свою новую работу. Она, в самом деле, оказалась лёгкой:
"стояли громадные котлы в одном цехе, в другом — сита. Уголь просеивался и смачивался, Теперь я знала, откуда поступала пульпа на мою станцию. Чан, куда впервые попадала смесь воды и угольной пыли, нужно было постоянно продувать, чтобы уголь не слёживался в плотную массу. Меня поставили в отделение, где стоял какой-то агрегат с большим ящиком, а в ящике — батареи. Внизу проходил жёлоб со скребковым конвейером, и на этот конвейер сыпался мокрый уголь. Я должна была следить за тем, чтобы уголь не застревал в приёмном отверстии. Работа лёгкая, пустяковая, но мне не нравился сам завод. Не помню, сколько дней там проработала, но только однажды в вечернюю смену из отверстия, лента скребкового транспортёра вдруг хлынула грязная вода! Да так сильно, что выбила у меня из рук лопату, свалила ящик с батареями! Я перепугалась и побежала за мастером:
— Филь вассер, ком шнеллер! — мастер вскочил и побежал на второй этаж и я за ним. Подумала тогда, что он от воды спасается. Прибежали мы на второй этаж, а там наша дивчина работала, заснула и не продула чан с пульпой. Пульпа застряла на выходе из чана, вода скопилась и хлынула через край! А мастер говорит той девчонке:
— Смотри, что ты наделала! — повёл её показывать залитый нижний этаж. А что с ней делать? Заснула — ну и заснула!
Пришлось попыхтеть! Всю ночь мы занимались уборкой, и мастер нам помогал ликвидировать следы аварии. Всё бы ничего, но из угольной жижи вода быстро уходила, а вот мокрую угольную пыль убирать было трудно. Ил!
Утром пришли электрики, просмотрели и протёрли все батареи. Никто не был наказан"
Глава 18. Продолжение возвышения.
А что Марк?
"…определили моего мальчика работать с одним русским, Николаем звали. Работа такая: поднимут из шахты вагонетку с углём, и ту вагонетку они должны отсортировать на уголь и породу, а результаты определяла лаборатория. Анализы в лабораторию носил Марк, он уже хорошо немецкий язык знал. Николай был за бригадира у подростков, что работали на шахте. Занимались подростки тем, что пилили ломаные шахтные стойки для крепи. Бригадир любил увиваться за девчатами, от работы особенно не "горел". Хвалился тем, что начальство его очень уважает, что у него желудок больной и ему отпускают обеды с немецкой кухни.
И вот как-то Марк говорит:
— Попрошусь в шахту работать!
— С чего так?
— Николай бьёт, вон, шишку наставил.
— Чего молчал?
