— Итак, Михаил Петрович, давайте поступим по-умному и совершенно просто для нас обоих, — постепенно инициатива оказывалась за ней. — Вы сейчас в офисе?
— Да, — машинально ответил он, хотя и не думал соглашаться и видеть эту особу в рабочее время, когда у него полно и других забот, требующих куда более оперативного решения.
— Вот и чудесно! — обрадовалась Марина. — Если я подъеду к вам, скажем, через час, я вас застану?
— Да, я на работе до самого вечера, — Михаил Петрович откашлялся. — Ну, если вам так хочется поговорить именно со мной, то приходите. Вы работали когда-нибудь домработницей?
— Нет, — со смехом выдавал Марина.
— Интересно, — Михаил Петрович насторожился. — А кем вы вообще работали?
У Марины кольнуло сердце: «Только бы не проколоться, только бы он не начал что-то подозревать».
— Знаете, это не телефонный разговор. Примерно через час, может быть, через полтора, я буду у вас. Вполне возможно, что многие вопросы отпадут сами собой.
— Ну, хорошо, — Михаил Петрович явно сдавался, — до встречи.
В телефоне послышались короткие гудки: он сам повесил трубку, не желая продолжать разговор. Марина захлопала в ладоши, зааплодировала сама себе. Нет, не на шаг, а сразу на два она стала ближе к своей цели. Все было даже проще, чем обычно. Не нужно было придумывать ни повода для знакомства, ни искать повода, заговорить о деньгах, о работе, о вполне приземленных материальных делах. Здесь все это читалось между слов, в длинных паузах, вдохах и шелесте бумаг, доносившихся с другого конца.
На пару секунд Марина закрыла глаза. Какой он, это Михаил Петрович? «Статный, элегантно одетый, брюнет, аккуратно подстриженный и ухоженный, — заключила Марина. — По голосу так, а как на самом деле, скоро узнаем. Ну, держись!»
Открыв глаза, она поморщилась. Обстановка комнаты показалась ей гораздо более убогой, чем была на самом деле.
— Что за черт? Почему я должна гнить здесь, в этой отсталости, в грязи, когда у кого-то есть особняки, хорошая работа, нормальные условия для жизни? Чем я хуже? Что за несправедливость? — Марина вздрогнула, она говорила вслух, и в коридоре это могло быть слышно.
Марина сердится. Все ее мужчины обожают, когда она сердится. Не потому, что при этом она становится какой-то необыкновенно красивой или что-то в этом духе — все, что пишут в дешевых бульварных романах, по большому счету, сущая ерунда, выдумка. Когда Марина сердится, она становится собой: эксцентричной, вспыльчивой, нетерпимой, ей не нужно притворяться и изображать покладистость и спокойствие.
Самой Марине тоже нравится сердиться, но у нее на это свои причины. Однажды увидев ее в таком состоянии, мужчины делают для себя нужные выводы. Они довольно просты: во-первых, сделай все для того, чтобы больше этого с Мариной не повторилось, а, во-вторых, если и повторилось, то побыстрее закончилось. Вообще-то Марина отходит от обид и прочих невзгод довольно быстро. Но если бы это знали ее ухажеры! Сердитую маску Марина может не снимать не то, что часами — целыми сутками. Она знает свое дело. Дорогие духи, букеты и прочие приятные мелочи буквально сыплются к ее ногам, остается лишь, образно говоря, остановиться, нагнуться и подобрать то, что причитается именно ей. Но и здесь Марина не так проста, как могла бы быть. Она делает вид, что все это ей не нужно, не нравится. И так может продолжаться до бесконечности.
— Бойся Марину в гневе, — сказал как-то Бадри, спустивший на прихоти Марины изрядную долю прибыли от своего маленького сомнительного бизнеса.
Надо идти, собираться. Марине хочется спать.
«Что со мной такое? Вот вечно тянет в сон в самый неподходящий момент. Соберись, подруга, соберись сейчас же! Нас ждут грандиозные дела!»
Из коридора послышалась отборная ругань. Ругался Иван, даже топал ногами.
— Дура старая, чтоб тебя! Всю жизнь тебя терплю, ни одной минутки покоя нет! Дура!
— Да ты на себя посмотри, на что ты похож, как себя ведешь! Мне стыдно за тебя, ей-богу. Понимаешь, стыдно! — твердила его жена. — Пора бы уже хоть что-то начать соображать, в твоем-то возрасте!
— Уйди, старая, не мешай, — бросил Иван.
— Ты куда еще собрался?
— В магазин, скоро вернусь, — кряхтел Иван, слышалось какое-то движение.
— Ты снова? — завопила соседка. — Снова пьешь? Ах ты, зараза! Ненавижу тебя! Сколько ты будешь испытывать мое терпение, сколько тебя надо умолять? А ты все как будто один живешь, только себя замечаешь. Ненавижу тебя!
Она, как обычно, била его полотенцем.
— Римма, Римма, прекрати, ну, договоритесь вы как-нибудь, — соседка, что накануне просила открыть форточку, когда на кухне взорвалась скороварка, выглянула из своей комнаты.
Иван вызывал сочувствие у всех, кроме собственной жены. Даже Марину, холодную и непробиваемую, беды Ивана трогали. Марина считала, что ей в жизни вообще-то везет. И еще раз убеждалась в этом, слушая очередные разборки Ивана с женой.
После того, как скрипнула входная дверь, и Иван ушел туда, куда собирался, что-то загрохотало.
— Маринка, а Маринка, выходи, разговор есть, — Римма явно была не в себе.
— Чего надо? — грубо спросила Марина, не собираясь открывать дверь.
— Ты мне еще поговори! В таком тоне с кем угодно, но не со мной! — рявкнула Римма.
— Надо чего? — повторила Марина, неторопливо собираясь и разглядывая себя в зеркало.
— Разобраться с тобой хотела, вот что! Ты Ивану вчера водки дала? А он у меня подшитый был, понимаешь? — от обиды Римма ударила в дверь кулаком. — Он у меня три года не пил, все было хорошо. Я столько сил положила, чтобы он не пил! А ты, ты…
— Что я? — захохотала Марина. — Это же он пьет, а не я! С ним и разбирайтесь. Не хотел бы — не пил бы, а у меня важные дела и мне нужно собираться. А я тут стою несобранная и слушаю эти бредни. Отстаньте! Своими делами займитесь. Слышите?
Марина нисколько не вышла из себя. Происходящее представлялось ей очередным маленьким приключением, которое скоро останется в прошлом, и не только потому, что забудется, но и по причине смены ею среды обитания. Все-таки жизнь в коттеджном поселке — это не прозябание в трущобах, коими она считала старые кварталы в центре города.
— Как вы мне все надоели, даже не представляете, — бросила Марина соседкам, выходя их квартиры. — Как я буду рада, если вы друг другу перегрызете глотки! Надоели ваши выяснения отношений. Это что, жизнь?
— Мариночка, зачем ты так… — вздохнула соседка, та, что знала Марину еще ребенком. — Одумайся, это все мелочи, мы же не со зла друг на друга и на тебя кричим.
— Ага, еще бы вы на меня кричали! — Марина внимательно осматривала себя в зеркало. — Да плевать мне на вас! Живите, как хотите!
Марина всегда была спокойна и говорила такие вещи в лицо, отчеканивая каждое слово, от чего все сказанное звучало во много раз обиднее. Она убивала людей не словами, а своим невозмутимым спокойствием и отношением к жизни, которая должна была ей принести несметные богатства лишь за то, что она о них ненароком подумала и захотела ими обладать.
По указанному на визитке адресу на Кронверкском оказался старый дом, вход в который скрывался за чугунной решеткой и детской площадкой. Пройдя через калитку, Марина разглядела маленькую табличку «Агентство недвижимости».
Офис был на первом этаже. Массивная металлическая дверь с трудом поддалась. Показался длинный, плохо освещенный коридор. Пахло дешевым освежителем воздуха и растворимым кофе. Пройдя по коридору, Марина попала в приемную — помещение с маленьким окном, со вкусом обставленное. На стенах висели картины — какие-то круги, квадраты с вписанными треугольниками, лишь на одной были изображены подсолнухи.
— Чем я могу вам помочь? — поинтересовалась женщина в брючном костюме, сидевшая за столом и сыпавшая сахар в чашку с кофе.
Марина вздрогнула: когда она вошла, ей показалось, что в приемной никого нет. Марина посмотрела на секретаршу испепеляющим взглядом, ни одна деталь не ускользнула от ее внимания. За сорок, безвкусно одета, накрашена дешевой помадой, тени нанесены неумело, волосы плохо прокрашены, видны седые корни, пьет растворимый кофе — как любила выражаться Марина, случай очень тяжелый.
— Я к Михаилу Петровичу, уважаемая, — недовольно ответила Марина. — И мне нужно попасть к нему как можно быстрее.
— У вас назначена встреча? — спокойно спросила секретарша.
— Какое вам дело, назначена или нет? Мы с ним договаривались, и мне нужно его видеть, чего тут непонятного? — Марина не умела скрывать свою неприязнь. Если с мужчинами она умела быть скрытной, притворяться, чтобы добиться своего, то с женщинами обращалась бесцеремонно.
— Вам придется немного подождать, — секретарша закончила помешивать кофе. — Присядьте вон туда, на стул. Чай или кофе? Все перед вами.
