— Не знаю, Вадь. Пытаюсь это себе представить — и не могу. Это же не выходные, не отпуск даже, когда еле успеваешь выгрузить из головы срань эту рабочую, как уже пора загружать ее обратно… — я пожал плечами. — Знаешь, мне кажется, только когда это все закончится, я пойму что-то важное и начнется… ну, настоящая жизнь, что ли. Которую я даже представить себе не могу за всеми этими бесконечными совещаниями-отчетами-докладами-метриками… Наверно, найду другое занятие в жизни. Но потом. Сперва выдохну. Попутешествую. А может, и вовсе свалю из России с концами.
— Это ты зря, — Вадим нахмурился. — Своих держаться надо. Для тебя что вообще значит твоя страна?
— Да не знаю… березки… мама с отцом… интуитивно понятные правила жизни. А так и ничего вроде. Мог бы в граждане мира податься. Но, впрочем, лень. Без разницы, где чувствовать себя никому не нужным — там или тут.
— По крайней мере мы на отечественную экономику пашем, амиго. Даже и под немцами этими сраными. Зарплаты и налоги все равно у нас в стране оседают.
— Так-то оно так, — я допил газировку и долил еще из банки в стакан. Приторный вкус поднадоел, лучше бы пива взяли, жаль, что Вадиму нельзя. — Но ведь я обычный наемный манагер. Любой на моем месте делал бы плюс-минус то же самое. Хотел бы я чувствовать себя нужным. Нет, не так — быть по-настоящему нужным. Делать то, что только я и могу, и знать, что это реально… меняет что-то. Но как-то вот… не выходит.
— Понимаю, амиго, — Вадим отсалютовал мне банкой газировки. — Но ты всерьез думаешь, что типа достаточно бросить работу, и в твоей жизни из ниоткуда, само собой появится что-то настоящее? Уверен?
— Да ни в чем я, блин, не уверен! Знаю просто, что не могу так больше. Тошнит меня от этой работы, понимаешь? Втюхиваем продукт клиентам, чтобы они лучше втюхивали свой продукт своим клиентам. Переплачиваем зажравшемуся хамлу Протасову, а внештатников держим на копейках. И вот на всю эту ерунду я свою единственную жизнь трачу… Мне уже тридцать пять…
— А ты не откладывай жизнь на завтра, — Вадим подмигнул. — Живи здесь и сейчас. Есть тут недалеко одно место… Как бы бар, но без вывески. И без бухла. Зато с особыми правилами.
— Ты же знаешь, я… это… не употребляю.
— Только дурь в голову и приходит? — Вадим усмехнулся. — Есть кое-что получше, амиго. Если с этого не почувствуешь себя живым, тогда уж и не знаю, тогда пора в простыню и на кладбище.
* * *
— Меня зовут Петра, — сказала девушка. — Это означает «камень». А твое имя как переводится… О-лег?
Я пожал плечами. Понятия не имею, как переводится мое имя. А если бы и знал, вряд ли смог бы сказать это по-английски. Деловым английским я владел прилично, но быстрый говорок Петры понимал с пятого на десятое. А ведь она итальянка, то есть для нее английский тоже не родной; но болтает она намного увереннее меня.
Впрочем, может, барьер тут не только языковой…
— Олег означает «неистовый жеребец», — Вадим на секунду оторвался от брюнеточки, с которой целовался вовсю.
— Да ну! Шутишь! — Петра засмеялась, запрокинув голову.
— Не веришь — проверь сама, амигита! — Вадим вернулся к своей брюнетке.
Петра с шумом всосала через соломинку остатки апельсинового сока из стакана. Наверно, там уже и вкуса нет — один талый лед… Первое правило бара «Консент» — никакого алкоголя. Сюда даже войти можно было, только подув в алкотестер, как у гаишников.
«Консент» был дорогущим баром с нарочито убогой обстановкой: бетонные стены в аляповатых граффити, кишки вентиляционных труб под потолком, простая металлическая мебель, эмалированная посуда будто прямиком из задрипанного пионерлагеря моего детства. Считалось, что все это необыкновенно стильно. Ну и заодно позволяло неплохо сэкономить на ремонте и обстановке.
Петра разглядывала меня откровенно, и я догадался, что могу делать то же самое. Как всегда, когда мы с Вадимом кадрили девок, мне досталась более невзрачная. Я бы, конечно, предпочел ту стройную брюнеточку в платье, но она, едва обронив пару дежурных реплик, положила руку Вадиму на колено. Петра же была коренастой полненькой шатенкой в джинсовых шортах. Руки и бедра густо покрыты татуировками, отчего выглядят грязноватыми. Прическа небрежная, но не элегантная, а словно бы волосы непрочесаны. Черный лак на коротких, будто обгрызенных ногтях. И все же, кажется, Петра проявляла ко мне интерес.
Второе правило «Консента» — только взаимный интерес.
— Чем занимаешься в жизни, Петра?
— К черту жизнь, — Петра хрипловато засмеялась. — Сегодня я хочу заниматься только тобой… О-лег.
Голос у нее был красивый, глубокий. Опять же, хотя бы на лице и шее татуировок нет. Кожа смуглая, ровная. При здешнем скудном освещении в барышне можно, пожалуй, усмотреть что-то экзотическое. Большая грудь бодро топорщится под простой белой маечкой — лифчика Петра явно не носит. Коленки круглые, крепкие. Неожиданно изящные для плотного сложения запястья и щиколотки. Что-то в ней есть простое и при этом притягательное. Сойдет, на одну-то ночь…
Третье и последнее правило «Консента» — здесь сходятся только ради секса, причем без продолжения; при баре работала гостиница с почасовой оплатой. Конечно, соблюдение этого правила, в отличие от первых двух, администрация никак контролировать не могла, да и не пыталась. Но именно свобода от обязательств создает настроение — вайб, как назвал это Вадим.
— Ты согласен трахаться со мной сегодня, О-лег?
Однако, какая прямолинейность… Определенно в этой девушке что-то есть.
— Да, Петра, я согласен с тобой трахаться.
— Сегодня, — требовательно уточнила она.
— Да, конечно же, сегодня. Здесь и сейчас.
За номер мы платили пополам. Я бы и сам оплатил, но так уж принято в «Консенте».
* * *
— А в самом деле те, кто сошелся в «Консенте», никогда не продолжают отношения? — спросил я Вадима, пока мы ждали посадку возле гейта.
Вадим улыбнулся и оторвался от телефона.
— Ну конечно же, нет! Наоборот, многие, кто тут знакомится, после чуть ли не женятся. Со временем, конечно. Именно потому, что сразу ничего такого не предполагалось. Не надо казаться лучше, чем ты есть, выпендриваться, лезть из кожи вон. И думать, достаточно ли хороша эта тян, не надо. А меньше думаешь — лучше трахаешься…
— Хм… а кто там у тебя в телефоне, брюнеточка твоя?
— А то!
Я ощутил досаду. Петра мне свой контакт не оставила. А ведь все не так уж плохо получилось! Давненько я уже не шел так бодро на второй заход. Петра сперва несколько обескуражила меня своей требовательностью — так ее трогай, так не трогай, быстрее, нежнее, глубже… но, похоже, все три оргазма были настоящие. Ну зачем ей имитировать, если она больше никогда меня не увидит? Или все же…
— А можешь контакт Петры попросить у своей дамы?
— Фигня вопрос, амиго!
Во время посадки я изучал профиль Петры в популярной соцсети. Она оказалась, ну надо же, младшим программистом. Фото с друзьями, с какими-то пожилыми родственниками — но постоянного парня рядом с ней я не нашел.
— Будьте добры, переведите свой телефон в авиарежим.
Стюардесса улыбалась, но глаза у нее были усталые.
— Сейчас, одну минуту…
«Твое имя лжет. Никакой ты не камень» — написал я Петре и нажал кнопку «отправить».
Едва самолет приземлился и пассажиры вяло зааплодировали — словно в цирке, ей-богу, когда же отомрет эта нелепая традиция — я выключил авиарежим. Смахнул кучу ненужных уведомлений и увидел то, что искал: пользователь Петра прислала сообщение. Сердце предательски екнуло. Приложение загружалось почти минуту, потом стало предлагать какие-то идиотские сервисы… Я не попал пальцем в крестик закрытия окна и мучительно долго пролистывал рекламу удивительного мира общения и самореализации, предлагаемого чертовой софтиной. Наконец открылось сообщение Петры. Она оказалась лаконична: никакого текста, только эмодзи — воздушный поцелуй.
В очереди на паспортный контроль я набирал ответ: «Я хочу нарушить третье правило „Консента“. Я хочу нарушить еще много правил с тобой, Петра».
