– Мы все стали умнее, старее и морщинистее, но, несмотря на всю мерзопакость этого года, я ему рада, потому что в этом году я встретила папу Андрея, – говоришь ты.
«Интересно, – думаю я, – я встретила Андрюшу чуть больше года назад, но не стала бы говорить об этом в президентской речи, и почему ты ничего не сказала обо мне?»
– За то, чтобы в этом году заразить всех чесоткой и СПИДом! – объявляет Андрей, подняв бокал с шампанским.
– За славных товарищей! – говорю я.
После бешеных танцев под самую неновогоднюю музыку, которую нам удалось найти, мы засыпаем: я и Андрюша – на одной кровати, ты – на другой.
Ночью мне снится кошмар, в котором Андрей превращается в огромную черную курицу. Он ловко прыгает на твою кровать и клюет тебя до тех пор, пока от тебя не остаются только ногти и зубы. А самое страшное в этом сне то, что ты и не думаешь сопротивляться и, кажется, даже улыбаешься.
На следующий день мы должны ехать ко мне. Я радуюсь тому, что мы с тобой наконец-то сможем остаться вдвоем: сходим в лес к нашему дереву и к твоей давно проданной даче, где навсегда упокоилась черная королева Стиффи, будем сидеть на моей кровати до глубокой ночи и придумывать разные истории о нашем королевстве. Подумав обо всем этом, я говорю, что не хочу знакомить Андрюшу с мамой, поэтому он с нами не поедет. Андрей возмущается, так как всерьез считает себя моим парнем, а ты начинаешь дуться и нудеть:
– Давай возьмем папу, давай возьмем папу!
Двое против одного, ничего не поделаешь, мне приходится согласиться.
Самое смешное, я догадываюсь, что наша клятва всегда быть вместе, данная у самого древнего дерева, означает ни что иное, как всегда быть вдвоем. Мы же вдвоем больше не были, нас теперь трое, и я чувствую что-то неправильное во всем этом. Ты больше не стремишься проводить как можно больше времени со мной. Зато ты всегда охотно присоединяешься ко мне и Андрюше, что начинает здорово раздражать. Андрей же почему-то считает, что я слишком много времени провожу с тобой, хотя почти постоянно торчит с нами.
– А тебе не кажется, что ваше общение с Лерой все-таки какое-то странное? – как-то заявляет он мне.
– Нет, не кажется. Что ты вообще имеешь в виду? – мгновенно злюсь я.
– Ну, вы же все время вместе: живете вместе, ходите везде вместе, ничего друг без друга делать не хотите, все время что-то скрываете, шепчетесь.
– Во-первых, это неправда, – возмущаюсь я, – вот сейчас мы тут сидим с тобой вдвоем и Леры тут нет. А во-вторых, тебе-то какая разница, что в этом такого ужасного по-твоему?
– Ничего. Немного волнуюсь за тебя.
– С чего бы это, интересно?
– Просто люди взрослеют, начинают с кем-то встречаться, жить вместе, что-то планировать… А ты, кажется, вообще ничего не стремишься менять в своей жизни.
– Тебя что, твой нудный старый друг покусал? – негодую я. – Не ожидала от тебя такое услышать! Может, еще с родителями познакомишь?
– Могу и познакомить. Правда, тебе они не понравятся.
– Нет уж, спасибо. Обойдусь как-нибудь без таких знакомств.
– Не злись, дочка. Я желаю тебе только добра. Ты как будто собираешься всю жизнь жить у Леры, с Ведьмаком и сектантами. Вряд ли ты этого заслуживаешь.
– Ну допустим, без Ведьмака и сектантов я бы с радостью обошлась. Но почему бы мне не жить всю жизнь с Лерой?
– Не знаю. Ты не думала, что, может быть, она этого не хочет?
– Если бы не хотела, то сказала бы мне, – с уверенностью говорю я.
– Так сильно ее любишь?
– Конечно.
– Видимо, меня ты любишь меньше.
Я смотрю на Андрея, его глаза такие грустные, что ему можно почти поверить. Но я вижу, как где-то в их глубине разрастается черная пустота. Этой пустоте нужна я. Нужны мы. И вот тогда она насытится.
Я стараюсь вести себя с Андрюшей прохладно, чтобы он не воображал о себе слишком много, и даже прошу его не целовать меня в общественных местах, потому что это мерзко. Я не знаю, чем это может помочь нам с тобой, но стараюсь делать хоть что-то, чтобы Андрей не стал кем-то слишком важным. Наши разговоры с ним становятся примерно такими.
– Во сколько завтра? – спрашивает он, прощаясь со мной на автобусной остановке.
– Не знаю.
– Ну, в три или в четыре?
– А если пойдет дождь? – всерьез надеясь на такую возможность, спрашиваю я.
– Ну что за отстой, а?
– Что?! – возмущаюсь я.
– Знаешь, такое ощущение, что ты, увидев меня, как, например, сегодня, думаешь: «Опять он, чертов кретин». В твоих глазах – никакой радости, заботы, любви или хотя бы желания.
– А что мне, от счастья прыгать? Кажется, ни ты, ни я не фанаты такого поведения.
– Еще это твое отношение к публичному проявлению чувств, – не реагируя на мои слова, продолжает Андрей, – уверен, если бы ты испытывала любовь, тебе бы было все равно на любую публику.
– А я и испытываю.
«Только не к тебе», – добавляю я про себя.
По пути домой, глядя в запотевшее окно маршрутки, я думаю о том, что, возможно, мое сердце слишком маленькое и просто не может вместить любовь к двум людям сразу, или же я не умею разделить любовь так, чтобы всем досталось поровну. Поэтому я предпочитаю любить только тебя.
* * *
Чем больше я пытаюсь отдалиться от Андрюши, тем сильнее он липнет ко мне. Если мы с тобой собираемся в кино, то перед кинотеатром нас непременно ждет Андрей.
– А он что здесь делает? – спрашиваю я у тебя, потому что точно знаю, что я ему не говорила.
– Я его позвала, подумала, что втроем будет веселей.
– Да уж куда еще веселее, – бормочу я.
Мы смотрим «Гадких лебедей» Лопушанского и выходим из зала совсем грустными. Андрей говорит, что мрачным быть хорошо, а вот веселеньким и довольным жизнью – убого. Я думаю, что лучше всего быть сильным, поэтому решаю наконец-то избавиться от Андрюши. Предлагаю ему прогуляться вдвоем. Вижу, что тебе эта идея не очень нравится, возможно даже, ты чувствуешь себя лишней, но это ненадолго, скоро мы опять будем вместе.
С Андреем я иду в сторону парка, туда, где деревья спрячут нас от посторонних глаз – кажется, он что-то подозревает. Не удивлюсь, если он читает мои мысли. Я представляю, как было бы хорошо, если бы люди просто исчезали, – это спасло бы от невыносимых попыток объяснять что-то, чего сам до конца не понимаешь. Нужно перестать думать и начать читать стихи, чтобы он не смог влезть мне в голову, но остановиться так сложно.
Мы прыгаем по камням через ручей, я захотела пойти сюда, потому что некоторые разговоры лучше всего начинать у воды, особенно если знаешь, что она течет из нашего королевства, а значит, придаст сил, если я вдруг вздумаю струсить.
Вижу, как Андрей поскальзывается на камне, переходя через ручей, его длинные тонкие руки описывают нелепую дугу, и он падает в воду. Вода смешивается с кровью из пробитой головы и что-то шепчет ему. Наверное, говорит, чтобы он успокоился, потому что нет ничего особенного в том, чтобы умереть в такой ясный осенний день, самому превратиться в воду и уплыть куда-то далеко. Темные волосы Андрея превращаются в водоросли, краска из его глаз выливается, и он весь становится прозрачным и легким.
Все, что остается от Андрея – это его пальто, которое так и будет лежать в ручье, биться в предсмертных конвульсиях вместе с течением.
– Ты не можешь быть равнодушна и испытывать такую злость! – доносится до меня спустя полчаса разговора.
– Я испытываю злость, потому что вообще не хочу говорить.
– А я хочу! Обидней всего, что ты так распорядилась этими, возможно, самыми лучшими моими чувствами. – Голос Андрея начинает звучать как-то неестественно, и мне становится гораздо более грустно, чем я могу себе позволить.
– Ну ты еще заплачь, просто не будем общаться какое-то время и все.
