Сделав указующий жест зонтом, он опять захихикал. Крэнли, который продолжал жевать фигу, отвечал с громким чавканьем:
— Добрый? Ага. Вечер добрый.
Коренастый студент серьезно посмотрел на него и с мягкой укоризной помахал зонтиком.
— Я замечаю, — сказал он, — что ты намерен говорить самоочевидные вещи.
— Угу, — промычал Крэнли, протягивая к собеседнику на ладони остатки недоеденной фиги и поднося их к самому его рту, как бы предлагая доесть.
Тот не стал есть, но, проявляя свое специфическое чувство юмора, важно спросил, по-прежнему подхихикивая и помогая речи зонтом:
— Не подразумеваешь ли ты, что…
Он сделал паузу, указал в упор на изжеванный огрызок фиги и произнес громко:
— Вот о чем мой намек.
— Угу, — повторил свой звук Крэнли.
— Ты подразумеваешь это, — продолжал коренастый, — как ipso facto[137] или же, так скажем, как нечто иносказательное?
Диксон, оборачиваясь в сторону от своих собеседников, сказал:
— Глинн, тебя тут Гоггинс ждал. Он пошел в «Адельфи» искать Мойнихана и тебя. А тут что у тебя такое? — спросил он, хлопнув по портфелю, зажатому у Глинна под мышкой.
— Экзаменационные работы, — ответил Глинн. — Я экзаменую их ежемесячно, чтобы убедиться в полезности своего преподавания.
Он тоже похлопал по портфелю, деликатно кашлянул и улыбнулся.
— Преподавание! — грубо вмешался Крэнли. — Это ты, стало быть, про босоногих детишек, которых обучает этакая хренова обезьяна, как ты. Сохрани их, Господи!
Заправив в рот еще кусок фиги, он отшвырнул прочь огрызок.
— Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне[138], — сказал Глинн дружелюбным тоном.
— Хренова обезьяна! — с напором повторил Крэнли. — Да еще богохульствующая хренова обезьяна!
Темпл встал и подошел к Глинну, толкнув неуклюже Крэнли по пути.
— Эти слова, что вы сказали сейчас, — объявил он, — это ж из Евангелия, насчет не препятствуйте детям приходить ко мне.
— Давай-ка спи дальше, Темпл, — сказал О’Кифф.
— Так я что хочу сказать, — продолжал Темпл, адресуясь к Глинну, — раз Иисус не препятствовал детям приходить к нему, чего же ихняя церковь всех отправляет в ад, кто некрещеным помрет? Это почему, а?
— А ты сам-то крещеный, Темпл? — спросил чахоточный студент.
— Нет, вот почему их в ад отправляют, если Иисус говорил, чтобы все к нему приходили? — настаивал Темпл, стараясь заглянуть в глаза Глинну.
Глинн кашлянул и отвечал вежливо, с трудом сдерживая нервное хихиканье и помогая каждому слову зонтом:
— Если такие обстоятельства, по вашему замечанию, налицо, то я усиленно задаю вопрос, откуда эта наличность.
— Да оттуда что церковь жестока, как все старые грешницы, — сказал Темпл.
— Вполне ли ты правоверен в этом вопросе, Темпл? — вкрадчиво спросил Диксон.
— Это святой Августин сказал, что некрещеные дети пойдут в ад, — отвечал Темпл, — потому как он сам был старый жестокий грешник.
— Снимаю перед тобой шляпу, — сказал Диксон, — но мне все-таки помнится, что для таких случаев существует лимб.
— Да брось ты с ним спорить, Диксон, — грубо отрубил Крэнли. — Не спорь и не гляди на него. Возьми да отведи домой на веревке как блеющего козла.
— Лимб! — воскликнул Темпл. — Тоже вот отличная выдумка, под стать аду.
— Только без его неудобств, — заметил Диксон.
Он повернулся ко всем с улыбкой и сказал:
— Надеюсь, я выражаю мнение всех присутствующих.
— Ты прав, — сказал решительно Глинн. — Ирландия в этом вопросе единодушна.
Концом зонта он пристукнул по каменному полу колоннады.
— Ад, — сказал Темпл. — Эту придумку серолицей супружницы сатаны я могу уважать. Ад, тут что-то есть римское, такое как стены римские — мощное, уродливое. А лимб — это что?
— Уложи-ка его в люльку обратно, Крэнли! — крикнул О’Кифф.
Крэнли быстро шагнул к Темплу, остановился и, топнув ногой, прикрикнул как на курицу:
— Кыш!
Темпл тут же подался в сторону.
— А знаете, что такое лимб? — закричал он. — Знаете, как такие штуки у нас называются в Роскоммоне?
— Кыш! Пшел вон! — закричал Крэнли, хлопая в ладоши.
— Ни тебе задница, ни локоть! — презрительно крикнул Темпл. — Вот это что, ваш лимб.
— Дай-ка мне твою палку, — сказал Крэнли.
Рывком он завладел тростью Стивена и ринулся вниз по лестнице, но Темпл, услышав звуки погони, помчался в сумерках как ловкий и быстроногий зверь. Тяжелые сапоги Крэнли загромыхали по квадрату двора, а потом грузно простучали обратно, раскидывая гравий при каждом шаге.
В походке его был гнев, и гневным, резким был жест, которым он сунул палку обратно в руки Стивена. Стивен чувствовал, что у этой разгневанности есть иная причина, но, изображая спокойствие, он слегка тронул Крэнли за руку и кротко промолвил:
— Крэнли, я ведь сказал тебе, что мне надо с тобой поговорить. Идем отсюда.
Крэнли посмотрел на него и после небольшой паузы спросил:
— Сейчас?
— Да, сейчас, — сказал Стивен. — Тут мы не можем говорить. Идем отсюда.
Молча они пересекли дворик. Со ступенек колоннады, оставшихся позади, послышался негромко насвистываемый мотив птичьего зова из «Зигфрида». Крэнли обернулся: и Диксон, тот, кто свистел, крикнул им:
— Друзья, вы куда? А как насчет той партии, Крэнли?
Перекрикиваясь в вечерней тишине через двор, они стали сговариваться о партии в бильярд в отеле «Адельфи». Стивен продолжал путь один, выйдя на тихую Килдер-стрит. Напротив гостиницы «Под кленом» он остановился и снова стал терпеливо ждать. Название гостиницы, бесцветное полированное дерево, бесцветный и безразличный фасад кольнули его как чей-то презрительно-вежливый взгляд. Он с гневом смотрел в мягко освещенный холл гостиницы, рисуя в воображении гладкую и безмятежную жизнь населявших ее ирландских патрициев. Мысли их занимают военные поставки, управляющие поместьями — на дорогах страны им кланяются крестьяне — они знают названия разных французских блюд и отдают приказания своим кучерам крикливыми голосами, провинциальность которых пробивается сквозь накрепко заученный выговор.
Как пробиться ему к их сознанию, как подействовать на воображение их дочерей, прежде чем они зачнут от своих эсквайров, — чтобы они вырастили потомство не такое жалкое, как они сами. И в сгущающемся сумраке он чувствовал, как помыслы и желания народа, к которому он принадлежал, мечутся будто летучие мыши на темных деревенских проселках, под кронами деревьев и по берегам ручьев, над болотами и прудами. Женщина поджидала у дверей, когда Давин проходил ночью, она дала ему кружку молока и почти зазывала его к себе в постель — потому что у Давина были кроткие глаза того, кто может сохранить тайну. Но его женские глаза никогда не зазывали.
Кто-то крепко взял его под руку, и голос Крэнли сказал:
— Поелику трогаем.
Они зашагали молча к югу. Потом Крэнли сказал:
— Этот треклятый идиот Темпл! Клянусь Моисеем, когда-нибудь я этого парня прикончу.
Но гнева уже не было в его голосе, и Стивен спрашивал себя, вспоминает ли он, как она поздоровалась с ним в портике.
Они повернули налево и пошли дальше. Пройдя так некоторое время, Стивен сказал:
— Крэнли, у меня была сегодня неприятная стычка.
— С домашними? — спросил Крэнли.
— С матерью.
— Насчет религии?
— Да, — ответил Стивен.
Крэнли немного помолчал и спросил:
— А сколько лет твоей матери?
— Не так много, — ответил Стивен. — Она хочет, чтобы я причастился на Пасху.
— А ты?
— Не стану.
— А собственно, почему?
— Не буду служить, — ответил Стивен.
— Такое заявление уже делалось, — спокойно заметил Крэнли.
— А вот теперь снова делается, — произнес Стивен с жаром.
— Не горячись, старина. Ты дьявольски возбудимая личность, знаешь ли, — сказал Крэнли, крепче прижав к себе руку Стивена.
Эти слова его сопровождались нервным смешком; дружески и участливо он заглянул в лицо Стивену, говоря:
— Ты знаешь, что ты возбудимая личность?
— Уж как-нибудь знаю, — отвечал Стивен, тоже смеясь.
Их отчужденность последнего времени вдруг исчезла, и сознания их стали вновь близкими друг другу.
— Ты веришь в евхаристию? — спросил Крэнли.
— Нет, — сказал Стивен.
— Значит, ты отрицаешь эту веру?
— Я не верю, и я не отрицаю веры, — ответил Стивен.
— Сомнения бывают у многих, даже у верующих, но они их преодолевают либо отодвигают в сторону, — сказал Крэнли. — Или твои сомнения в этом пункте слишком сильные?
— Я не хочу их преодолевать, — отвечал Стивен.
Крэнли в минутном замешательстве извлек из кармана очередную фигу и было уже собрался ее сунуть в рот, когда Стивен остановил его:
