– Ма-ра-ат! – что означало: «Уйди!»
Дурака Челубеев свалять мог, но дураком он не был. И вправду надо было уходить.
– Меня же ждут… – очень кстати вспомнил он. – Меня же давно ждут, – указал Марат Марксэнович в сторону двери и направился к ней. Но, открыв ее, остановился и вновь обратился к жене.
– Да, а где Машка?
– Я ее в машине оставила, – глухо, бесстрастно ответила Светлана Васильевна.
– А она там не задохнется? – в голосе мужа звучала притворная заботливость.
– Окошко открыто… – прошептала она.
– Ладно, я сейчас, – сказал Марат Марксэнович и наконец ушел, оставив в кабинете кучу незваных гостей.
…Представляется, что, оставшись одни, православные братья и сестры, как все нормальные люди в подобной ситуации, заговорят о том, кто только что вышел, кто эту неприятную и вздорную кашу заварил, – посмеются, понегодуют, перемалывая отсутствующие косточки, но, верно, плохо знаем мы наших православных и, видно, вправду есть в них что-то особенное, что отличает от обычных людей – в лучшую сторону отличает, потому что в отсутствие Челубеева они не просто не стали о нем говорить, но как бы забыли про него.
– А мы тебе, матушка-нат, подарок привезли-нат! – с этим прозвучавшим совершенно по-детски возгласом о. Мардарий, наконец, вскочил, отбрасывая стулья и отодвигая столик, и кинулся к Светлане Васильевне обниматься и целоваться. (О. Мардарий выделял Светлану Васильевну из всех трех сестер, нежно и радостно называя ее матушкой, тогда как Людмила Васильевна и Наталья Васильевна были просто «сестры-нат» и лишь иногда – «сестрички-нат».)
– Подарок! Подарок-нат! – радостно округляя глаза, повторял о. Мардарий, эмоционально пробиваясь к словно отсутствующей здесь матушке Фотинье.
– Какой подарок? – искренне недоумевала Светлана Васильевна, на глазах оттаивая, наполняясь изнутри теплым и живым светом.
– Большой-нат! О-очень большой-нат! – словно ребенок, радовался толстяк, полным таинственности взглядом указывая на завернутый в мешковину предмет.
– Что, да что же там? – с той же детской непосредст-венностью спрашивала Светлана Васильевна.
О. Мардарий прижал к груди руки и даже присел, переживая неописуемый восторг, и Светлана Васильевна замерла, разведя руки и часто и удивленно моргая, – она не знала, что это за подарок, а он не желал говорить, и, наверное, это долго еще продолжалось бы, если бы о. Мартирий не сказал вдруг строго:
– Икона.
В самом деле, какой подарок могут привезти из монастыря два монаха, что может собой представлять подобный укрытый мешковиной квадрат, а если быть точным, прямоугольник? Написанный ими на досуге пейзаж? Или увеличенная до огромных размеров и вставленная в раму парная фотография? Икона, и только икона!
– Икона? – не поверила и теперь уже по-настоящему растерялась Светлана Васильевна. – Мне? Но почему мне?
– Разоблачайте! – словно не услышав вопроса, зычно скомандовал о. Мартирий.
Команда прозвучала несколько странно, но Шалаумов с Нехорошевым, люди служивые, поняли ее правильно и тут же принялись развязывать на веревках узлы.
Если узлы завязывают мужчины, развязывать их приходится женщинам – видя, как мучаются мужья, к процессу разоблачения неведомой иконы тут же подключились Людмила Васильевна с Натальей Васильевной.
– Но… почему именно мне? – в этом продолжающемся вопросе Светланы Васильевны не было ни капли кокетства, она искренне недоумевала – за что, за какие заслуги такой ценный, нет – бесценный подарок монахи привезли из монастыря, привезли именно ей.
– Тебе нужней, – коротко ответил на это о. Мартирий.
– Нужнее-нат, – закивав, присоединился к ответу о. Мардарий, которого прямо-таки переполняла радость от происходящего, и тут же объяснил: – С римлянином живешь-нат!
– С римлянином? – не поняла Светлана Васильевна.
И Людмила Васильевна с Натальей Васильевной тоже не поняли и напряглись – о каком таком римлянине идет речь?
– Ну как женат? – удивился толстяк всеобщей непонятливости. – Сестры твои во Христе-нат, имеют мужей крещеных-нат, вот они стоят-нат, православные-нат, а твой-нат в узилище скорбном ристалища непотребные устраивает-нат, вместо покаяния-нат семена гордыни и зависти сеет-нат. Слова-то чисто бесовские-нат: «В здоровом теле-нат здоровый – дух-нат». В здоровом-нат дух мятежный и горделивый-нат, и никакой другой-нат. Римлянин-нат, одно слово, римлянин-нат!
Тут уж все поняли, о ком речь.
– Это надо же такое придумать – лишаи… – тут же, хмурясь, вспомнила Людмила Васильевна, а Наталья Васильевна с тем же выражением досады на лице лишь презрительно скривилась.
– Лишаи, – тихо повторила Светлана Васильевна и пообещала, мстительно закусывая губку: – Я ему покажу лишаи.
И еще немного поговорили про Челубеева, про его, мягко говоря, странности, и тут приходится признать, что мы, наверное, поторопились заявить о разительном отличии православных от всех остальных. Отличаются, да, но немного, совсем чуть-чуть, да и неизвестно еще – в какую сторону…
А между тем Шалаумов и Нехорошев разоблачили наконец икону и, недолго думая, водрузили ее на подоконник для всеобщего обозрения. И с первого же на нее взгляда Людмила Васильевна с Натальей Васильевной заохали, заахали, запричитали.
– Богородица Дева!
– Царица Небесная!
– Матерь света!
Людмила Васильевна с Натальей Васильевной выражали крайнюю степень восхищения, но восхищение их было искусственным и натужным – говоря языком зоны, где все это происходило, женщины гнали туфту. По всей вероятности, Людмиле Васильевне с Натальей Васильевной представлялось, что монахи привезли из монастыря что-то сугубо монастырское – необыкновенно-древнее, возвышенно-прекрасное, возможно, даже чудотворное, но икона была самая что ни на есть обыденная, чуть ли не фотографическая, убранная в тусклую мишуру, обрамленная блеклыми восковыми цветами в несоразмерно большом и грубом, не так старинном, как старом, не представлявшем не малейшей художественной ценности киоте.
А вот реакция Светланы Васильевны отличалась от реакции сестер – верно, и в самом деле эта икона больше всех была ей нужна.
Как если бы маленькой девочке подарили вдруг даже не ту куклу, о которой мечтала, а ту, о которой мечтать нельзя, которая не продается, – вынули из витрины «Детского мира», протянули и сказали: «Бери девочка, она твоя», а как взять, если от внезапного счастья даже руки не поднимаются? Как та маленькая девочка, Светлана Васильевна стояла перед иконой неподвижно и прямо – пятки вместе, носки врозь, руки опущены, а из ее широко раскрытых глаз сползали по щекам две большие чистые, искренние слезы.
О. Мардарий первым их заметил, подборок его задрожал, и он сам чуть было не захлюпал носом, но все же сдержался и срывающимся голосом умиленно прокомментировал ситуацию на чистом церковнославянском:
– От пречистого образа иконы слезы обои очию, яко струя, течаху и много благодаренья бываху от образа Матери Господней.
А о. Мартирий решительно вдруг поднялся, осенил себя крестным знамением и запел густым тяжелым басом. Просияв взглядом, о. Мардарий тут же подключился, вырвался вперед и повел своим высоким и необыкновенно красивым голосом, а за ними с запозданием и немного вразнобой запели остальные – Людмила Васильевна с Натальей Васильевной и плачущая от счастья Светлана Васильевна. Даже Шалаумов с Нехорошевым – почти не зная слов, выдавая одни лишь окончания, стали подпевать:
– Взбранной воеводе победительная,
Яко избавльшеся от злых,
Благодарственная восписует Ти,
Раби Твои, Богородице:
Но яко имущая державу непобедимую
От всяких нас бед свободи, да зовем Ти,
Радуйся, Невесто Неневестная!
Да, икона была обычная, но что-то совсем необычное, из ряда вон выходящее происходило в тот момент в кабинете начальника ИТУ 4/12-38, все это чувствовали, этого нельзя было не чувствовать, и даже вошедший на последних словах поющегося православного кондака хозяин кабинета это почувствовал, но, разумеется, по-своему.
– Поют… – прокомментировал Марат Марксэнович ситуацию, стараясь придать голосу как можно больше иронии, не теряя при этом делового настроя.
Никого, однако, челубеевская ирония не задела, его как будто не видели, продолжая ощущать редкую торжественность момента.
– Хорошо, что не пляшут. А то, гляди, или потолок обвалится, или пол провалится, – шутливо беседовал сам с собой Челубеев, направляясь к своему рабочему столу, и, усевшись на свое законное место, насмешливо воззрившись на православных, поинтересовался:
– И что это вы здесь без меня пели? Если не секрет, конечно.
О. Мардарий звонко рассмеялся и охотно объяснил:
– Какой же секрет-нат, кондак-нат, первейший византийский кондак-нат, с ним православные люди на бой шли-нат!
Данное объяснение неприятно удивило Марата Марксэновича. «Я вас, значит, принимаю тут у себя, чаем с вареньем потчую, а вы – на бой. Значит, и правда встреча на Эльбе? Сколько вас тут? Раз, два, три… семь? Семеро на одного? Думаете, один в поле не воин? А он, Челубеев – воин! На бой так на бой!» Ищущий повода немедленно ввязаться в драку взгляд Марата Марксэновича наткнулся на икону.
