— Но…
— А вот теперь мне придется оприходовать ее по полной программе, — пресек его возражения Иванченко. — И даже не исключено, что и ребятам придется поучаствовать. Никто из нас не горит желанием, тем более, что она страшна, как моя жизнь, но позволить подумать этому засранцу, что мы в игрушки играем, я не могу. Он же сдаст нас в ментуру! Нет, он должен бояться… И это все благодаря твоему «рыцарскому порыву»… Подумай об этом, Володя. Вместо слабенькой статьи «самоуправство» ты повесил на нашу бригаду изнасилование. Подумай об этом. Хорошо подумай!
Иванченко резко повернулся и вышел, а Врублевский устало опустился на стул и потер рукой висок, в который тупой иглой вонзилась боль.
«Скромное обаяние мафии, — горько усмехнулся он про себя. — Ребята, читающие Эжена Сю, буднично готовящие рагу и фанатично занимающиеся спортом. Симпатичные, опрятно одетые, с чувством юмора и бытовыми семейными проблемами. Да, пираты и разбойники должны выглядеть несколько иначе. Воображение рисует небритого дикаря с безумным выражением глаз и грязными, обгрызанными ногтями… Но не будем забывать, что все мои принципы остались в той, прошлой жизни. Здесь есть только цель, которая выше всех принципов. Ты должен заработать себе состояние. Ты не можешь быть лучше и честнее всего государства. Если страна сошла с ума, то человек, пытающийся сохранить трезвость рассудка, оказывается в положении юродивого. Если уж собрался жить в этом мире, то не осуждай его. И не отворачивай брезгливо физиономию, чтобы не видеть то, что делают твои руки. Принимай все так, как оно есть… Ну же!..»
Он встал и решительно направился в комнату. Иванченко уже натягивал брюки, а Прохоров и Кочкин удерживали на стуле извивающегося коммерсанта. Заправив рубашку в брюки, Иванченко подошел к коммерсанту и сорвал с его губ пластырь.
— Ну, будем говорить, или продолжить? Нас тут пятеро, это надолго затянется. Выдержит ли она?
— Сволочи! — захлебываясь слезами, простонал «челнок». — Гады…
Иванченко отвесил ему увесистую пощечину, и коммерсант запнулся на полуслове.
— Тогда продолжим, — решил Макс. — Давай, ты следующий, — кивнул он Кочкину.
— Нет! — закричал коммерсант. — Нет, не надо! Подождите! Я покажу, где деньги! На кухне, в банке с гречкой. Там мешочек с валютой.
— Ну, ты и садист! — возмутился Иванченко. — Есть деньги, а девчонку страдать заставляешь… Изверг! Говори дальше.
— Это все, что у меня есть, — простонал «челнок», — две с половиной тысячи долларов.
— Продолжай, — кивнул Иванченко Кочкину.
— Стойте! В горшке! В цветочном горшке, — заторопился мужчина. — В горшке… У-у! Ненавижу!..
— Не вой. Что уж теперь убиваться, — похлопал его по плечу Макс. — Раньше надо было думать, когда люди за тобой бегали, уговаривали должок вернуть, когда тебя по-хорошему поделиться просили. А теперь скули — не скули, но дело уже сделано. Игорь, посмотри в соседней комнате. Сдается мне, он далеко не все нам сказал.
— Там заперто, — подергал дверь Прохоров.
— Ну так возьми ключ! — раздраженно отозвался Макс. — Где ключ, «барыга»?
— В вазочке, на серванте…
Прохоров достал из хрустальной вазы ключ и отомкнул замок двери. Заглянул вовнутрь и присвистнул.
— Да здесь целый склад! — весело удивился он. — Кожаные куртки, кроссовки, магнитофоны…
— Собирайте и несите в машины, — распорядился Иванченко. — Что там в горшке?
— Золотишко, брюлики, — отозвался отряхивающий выпачканный землей мешочек Евдокимов. — «Тонны» на четыре баксов потянет…
— И я нашел «лаве», — сообщил вернувшийся с кухни Кочкин. — Две с половиной «тонны» зеленых, как он и говорил.
— Отлично, — похвалил Иванченко. — Но должны быть и «деревянные». Где они, ласковый ты наш?
— За ковром, с обратной стороны булавкой приколоты, — безвольно ответил окончательно сломленный коммерсант. — В мешочке полиэтиленовом…
— Возьми, Володя, — распорядился Иванченко. — Сколько там?
Врублевский отцепил от ковра пакет с деньгами и, пересчитав, назвал сумму.
— Мало, — задумчиво глядя на «челнока», покачал головой Макс. — Это только должок и наши проценты. А ведь мне еще об эту «пепельницу» мараться пришлось, что тоже моральной компенсации требует. Развяжите ему руки, дайте ручку и бумагу… Значит так, «барыга», сейчас ты напишешь мне расписку на две тонны баксов и сроком отдачи укажешь следующий месяц.
— Я не смогу отдать, — убито отозвался коммерсант. — Вы же все забрали… Мне не на чем даже раскручиваться…
— Но я же только что дал тебе две тысячи долларов, — «удивился» Иванченко. — Вот на них и раскручивайся. Неужели мало? Могу еще пару тонн «дать»… Заметь: без процентов ссужаю. Я не такой жлоб, как ты… Пиши!
Забрав расписку, Иванченко внимательно прочитал ее и, сложив, засунул в нагрудный карман.
— Я к тебе через месяц зайду, — пообещал он. — А если вздумаешь рыпаться… Ты понимаешь, что с тобой будет, да? Сегодня ты еще легко отделался, а вот если сбежать вздумаешь, или, чего доброго, в милицию пожалуешься — лично глаза повыкалываю. Тебе нужны глаза, «барыга»?.. Вот и хорошо. Своей кошке, когда она в себя придет, объяснишь, что к чему, и предупредишь, чтобы держала рот на замке. А я за тобой присмотрю. Все понял?.. Тогда пока, акула бизнеса, не заблудись в море капитализма. И дверь незнакомым людям больше не открывай, а то мало ли что… Сейчас время такое… опасное… Пошли, ребята.
Они вышли из квартиры и спустились к машинам. Иванченко взглянул на наручные часы и досадливо поморщился:
— Все. Не успел к Наташке. Ох, и получу я завтра по ушам. Тут уж рестораном не отделаешься. Но ничего, ревностью помучается, крепче любить будет… Володя, не сиди нахохлившимся воробьем, гляди веселее. Или, может быть, ты на меня обиделся за то, что там, на кухне, я на тебя накричал малость? Так я же не со зла…
— Я никогда не обижаюсь, — сказал Врублевский. — Обида, в моем понимании, это когда пистолета под рукой нет. Или когда тебя из танка «козлом» назвали, а ты гранаты дома забыл. Вот тогда обидно. А во всех остальных случаях я делаю выводы.
— Ну, и каковы же эти выводы? Не жалеешь, что пистолета под рукой нет? — усмехнулся Иванченко.
— Нет. Просто мне нужно время, чтобы переварить все это и начать воспринимать, как должное. С первого раза тяжеловато.
— Вот это верно, — подтвердил Иванченко. — Но ничего, привыкнешь. Человек ко всему привыкает: и страдать, и мучить. Главное, не забывать, что это всего лишь работа, и не увлекаться особенно. А то есть некоторые деятели, которые от этого процесса кайф ловят. К примеру, те же «шерстневцы»…
«Суть-то одна, — подумал Врублевский. — Оправдания разные, а суть одна. Интересно, почему, когда смотришь на подлость объективно, аж тошно становится, а если субъективно, то коль не прощаешь, то по крайней мере понимаешь причины? А от понимания не так далеко до оправдания. Ведь «шерстневцы» тоже наверняка находят какие-то оправдания. И если их послушать, то все выглядит не так уж и страшно. И они тоже выглядят как обычные люди, тоже говорят женщинам ласковые слова, беспокоятся, опаздывая на свидание с ними, готовят обеды и читают книги. Наверное, потому-то это и не так страшно, что не укладывается в стереотип. Бандит — это же человек с обликом Франкенштейна… Да, поднагадил старик Ламброзо со своей теорией. Или просто выразил общее мнение? Дело не во внешности, а в душе. В готовности к совершению преступления».
— Поехали ко второму, — повернулся он к Иванченко. — К тому парню, что квартирами занимается. Если уж сегодня выдался удачный день, то его нужно выжать до конца. До последней капельки удачи.
Иванченко пристально посмотрел на него и расплылся в понимающей улыбке:
— Вот это уже другой разговор. Так мы с тобой кашу сварим. Сейчас заедем на квартиру, забросим вещички, и поедем в гости к «застенчивому» коммерсанту. Попытаемся уговорить его не стеснятся своего увлечения квартирками, а делиться смело и решительно… Володя, ты не стесняйся, выбирай себе куртку по размеру и по вкусу, а то ты в своей джинсовой куртенке смотришься как… скажем так: плохо смотришься. Кроссовки себе там присмотри, пару спортивных костюмов. Бери, это подарок от нашей бригады. Не считая того, что с первого захода на твою долю «накапало» чистоганом триста баксов. Неплохо, да? Полчаса — и месячный оклад офицера в кармане.
— Если бы месячный, — вздохнул Врублевский.
— В этом-то и есть наше преимущество, — сказал Иванченко. — Мы за риск платим, не скупясь. И «задержек зарплаты» у нас не бывает. А сейчас мы поедем зарабатывать тебе на радиотелефон… Или на золотую цепь… Что тебе сейчас больше хочется?
Этот вечер действительно был для них счастливым. Визит ко второй жертве занял куда меньше времени, и «уговоры» прошли куда более успешнее. На вопрос: «Кто там?», Прохоров уверенно ответил: «Милиция», двери доверчиво распахнулись, и перепуганного торговца недвижимостью буквально на кулаках внесли в квартиру. Худощавый двадцатилетний парень был так напуган одним только видом бравых «внуков Остапа Бендера», что физического воздействия к нему применять не пришлось. Заикаясь от страха, он показал тайник с шестью тысячами долларов, написал расписку еще на пять тысяч и попытался даже впихнуть Иванченко свой бумажник с какой-то звенящей мелочевкой внутри, за что и получил единственную за весь «визит» оплеуху.
