Поэтому теперь имелось удручающее банальное ощущение: будто вышел из длинного лабиринта – ну вот, что ли, и простор. Но только без антропоморфных сравнений типа «оказался в чистом поле без бутерброда и не понять, куда деваться». Тут пока непонятно, как тут именно и что вообще: дидактическим метафорам нет основы возникнуть. Разве что только про само состояние: что-то не доигралось, дверь открывается, еще не открылась, и ты еще по ту сторону. Чайник закипает, еще не закипел; стиральная машина отработала, но белье вынуть не дает. Что-то еще в меня догружается или уже загрузилось, а теперь устанавливается. Но вот вопрос: я ведь уже практически вписался в этот город, почему они тут не принимают меня за своего? Толкутся возле Würstelhütte, покупают вюрстели, сидят с вином вокруг столиков под солнцем наискосок от очередного оттовагнера (который весь в красных майоликовых цветочках), и все. Но, собственно, как же не принимают за своего, когда они ровно это и делают, не обращая на меня никакого внимания?
Stimmt, годится. Но тогда, если я тут на общих правах и моя чувственность пришла в соответствие с местной, разделяя ее интересы, есть вопрос о функциональности моего нахождения тут. Раз уж я здесь, то должно же у меня сегодня быть тут какое-то дело? Не так чтобы непременно произвести то, что в Вене не делал никто, но просто отработать в качестве местного, пусть и временного жителя этот день, 28 марта 2009 года. Ну вот вчера меня интересовала недвижимость: что ли съездить в Зиммеринг, посмотреть предложения оттуда, и день не будет потрачен зря? Stimmt, но это я успею позже, а пока еще только два часа дня.
Но эта линейка – тоже дело: та, где слева тушка, а справа – существуешь как таковой, даже в своем отсутствии. Когда держишь ее за оба этих безусловных края, то у тебя появился вариант манекена. Как уж именно ее держать – как получается; раз уж такая идея возникла, то уже и держишь. Мне это удается все утро после выхода из дома. Функционирую как манекен – чуть задумчивый и обидчивый, но все же: все транзакции воспринимаются как отчужденные, убегающие от меня волны субстанций; субстанций, довольно бессмысленно трущихся друг о друга, однако – норовящих схватиться фактически как бетон, замуровав меня своим окоченением. Так что субстанция – это не так cool, как могло показаться. Точнее, не она сама по себе, а механизм окисления, который действует на всё и заодно съедает и тебя. Как только ты вообразил/понял, что субстанция существует, так она уже и лично твоя, а окисление накидывается на нее, стараясь выжечь до дна. Тут ему, конечно, нужна дырочка, чтобы пролезть внутрь сквозь созданную им же раковину, но эту дырочку ты сам же ему и предоставил, приняв эту схему и удерживая ее в уме. Вопрос о том, как ему не даться, надо обдумать позже.
Зато чем хорош манекен? В нем нет ничего лишнего. Хоть трись & стирайся обо все окрестности до дыма чресел, не обращая внимания на посторонние дела. Такая методика хороша, когда надо коммуницировать с людьми, чьи промежуточные параметры вовсе не должны приниматься во внимание. Но приятным такой процесс будет лишь тогда, когда и на другой стороне действует такой же манекен. Но это редко, а с остальными не очень-то охота входить в отношения вообще, пусть даже методика позволяет экономить чувства и иные ресурсы (ну мало ли какие).
Свободное от нормальных существ пространство можно оценивать по-разному, но логичнее считать его местом для развлечений: если, конечно, развлечением можно считать постоянную борьбу с наваливающимся тестом. Но и борьба, что поделаешь, может стать приятной – если у тебя есть преимущество, которое состоит в обладании верными методами. Поэтому линейку надо изучать дальше. Да, путеводитель: хороший кофе есть неподалеку от предыдущего места действия. Уже в продуктовой части Нашмаркта, по ту сторону узкого проезда, который отделяет продуктовую часть от Flohmarkt’а. Сразу слева (если лицом к Карсплац), в стороне (не в ряду начинающихся продуктовых лавок, еще до них, совсем сбоку, перед парковкой). Будка темно-зеленого цвета, первое, что там видно, – ящики с бутылками. Небольшая вывеска «COFEE TO GO», но Kleiner Brauner можно взять и в чашке и сидеть за столиком, глядя на людей и рынок.
Что там по линейке, если компактно? Там три куска и два разрыва. Слева направо: отрезок, зона, где только окислы. Разрыв. Отрезок, где еще жива субстанция, которую как-то можно понять, в основном – через личные шаблоны, которые превратят смутные ощущения в элементы частной жизни. Окисляя, то есть, себя вручную. Ну, можно же сделать какой-нибудь сон фактом своей биографии. Или фиксировать любое чувство через «как говорится». Или привычно юзать Freud’а. Разрыв. Правее область уже настолько смутных ощущений, что их не всегда даже опознаешь как свои ощущения. К ней примыкает территория, где нет уже и субстанции: это зона твоего отсутствия, которое одновременно и наличие именно тебя. Конечно, это самая крайняя, уже четвертая зона, так что перед этой территорией есть еще и третий разрыв, но физлицо понять его не может. А представить, почему нет – вот он тут только что и представлен, пожалуйста. Kein Problem!
Но вот где тут развлекаться и, собственно, как? Ну, допустим, производя фигурки и схемы из недоокисленной субстанции. Еще можно веселиться, глядя на то, как выкручиваются остальные, не знающие о том, как все устроено. Но это, конечно, нелепое удовольствие, да и быстро наскучит.
Вообще, дурные художники работают не то что не с отсутствием, а даже всего-то со своим смутным личным: между первым и вторым разрывами. Перетаскивают себя из этого промежутка, переводя свою личность в общественное и материальное пространство. Они уже и начинают на границе окислов. Для публичного успеха креатива заимствуя из сопутствующей общественной жизни еще и какую-нибудь идеологию. Те же леваки, скажем. Художники тут только для наглядности, причем они хотя бы еще чуть-чуть до окислов, а остальные уже просто так и живут с левого края.
Теперь, как не дать себя замуровать? С первым разрывом поладить просто: там понятно, откуда что взялось. Сложнее со вторым, где граница между смутным, как-то сформулированным, и смутным, не формулируемым. Эта граница может сдвигаться (в зависимости от образованности общества) туда-сюда, но в каждый конкретный момент – это та точка, где справа еще исходный вариант чего-то, а слева он же уже окислился своим предъявлением. Да, схватившийся цемент, что еще. Ну алюминий. Нет, тот окисляется мгновенно, а здесь все же процесс.
Вот они, гады: отчужденные волны субстанции, субстанций, плотно трущихся друг о друга, желая включить тебя в себя. Как им не даться, ведь они заберут тебя как свою часть – как если бы на свете существовал один тотальный спинной мозг, уверенный, что он один во всех позвоночниках. Общее Окисление этого тотального позвоночника поймет тебя как кусок технологической массы, из которой немедленно произведет какой-нибудь предмет, тебя – ах, такого отдельного! – не учтя. Оно же знает только субстанцию, которую надо высушить. Да, оно хочет только ее, но что же, отказаться от собственной субстанции, и все обойдется? Но это означает вернуться к прискорбной жизни непросветленного существа! Как только ты понял устройство жизни, то выхода уже нет? Впрочем, в этот момент можно наблюдать вселенскую форму Кришны.
Есть вариант: считать себя коммуникатором. Ну, ты тут особо и не сам по себе, а промежуточное звено, которое почему-то (тем или иным способом) связывает элементы разных участков этой линии, различной природы. Для этого и нужна любая схема, сводящая такие элементы вместе. Да, ты сам создал себе этой схемой угрозу, но она же и позволяет отойти от нее в сторону. То есть специально-то коммуницировать совершенно неохота, но придется, чтобы не съели заодно с остальными. Ставя, то есть, себя в отдельную позицию. Да, это не безупречно морально, но кто же виноват, что мироздание устроено так бесчеловечно?
Тут могут помочь и любые предметы: вот об этом, оказывается, я и думал, когда размышлял о штуках, которые мог бы купить на барахолке. Конечно, правильный, правильно выбранный предмет в такой рамке изменит свое качество и станет излучать что-нибудь дезинфицирующее. Даже картина на голубом фоне, где темная собака сидит рядом с красным георгином. Так что не все так аморально. Но это общедоступный вариант.
Другой вариант, изнутри: коммуникатор производит вход в переживание, навязывая уже свои трактовки того, как именно надо окисляться. Это вариант посредника, как в этом тексте, – он же сам вытаскивает пункты, которые и ставит рядом. Но только лишь упомянуть их мало, надо оформить легенду, предъявив ее изнутри. Как именно? Намеренным производством затруднений при чтении, возможно. Гладкие истории не годятся, они линейные и пишутся на фанере, а надо ввести свою меру и динамику в окружающую реальность. Небольшой участок, который сложнее остального и потому его собой определит. Так можно упорядочить любой хаос, не организуя его директивно и структурно в целом. Если тут что-то чуть-чуть опережать своим отсутствием, то окисление не съест.
