— Фрэнсис Элберн? Этот слюнтяй?
— Вообще-то он даже больше в ее вкусе, — сказала Барбара.
— Да у него волосы вьются!
— Ну и что?
— Фрэнсис Элберн. Господи Иисусе!
— Не поминай имя господа всуе, — сказала Барбара.
Коди дождался, пока все ушли из школы, и отправился домой один. Он выбирал улицы, где не мог встретить ни Эдит, ни ее друзей. Случайно свернул в какой-то незнакомый переулок, и вдруг его осенило: он до сих пор чужой здесь, не знает даже своего района. Большинство его одноклассников родились и выросли здесь, в Балтиморе, между ними завязалась дружба, о которой он, Коди, и мечтать не мог. Вот, например, два его лучших друга: их родители вместе ходят в кино, матери перезваниваются по телефону, а его мать… Коди пнул ногой столб. Все бы отдал, лишь бы она походила на других матерей: сплетничала бы на кухне с подругами, они бы накручивали ей волосы на бигуди, делились разными косметическими секретами, дулись в карты, забывая о времени. «Боже, вы только посмотрите на часы! А ужин не готов. Да муж убьет меня! До свиданья, девочки!» Так хотелось, чтобы у матери были какие-то личные интересы, знакомства за стенами их мрачного дома.
А отец? Все эти его бесконечные переезды. Он то и дело перетаскивал семью с места на место. Вырывал их с корнем, едва они приживались, и бросал в новую незнакомую среду. Где же он был сейчас, когда Коди жаждал, чтобы его, Коди, вырвали с корнем именно отсюда, когда на нем клеймо дурной репутации и он отчаянно стремился уехать куда глаза глядят и начать все сызнова? Отец искалечил им жизнь во всех отношениях, подумал Коди. Хорошо бы вызнать, где он, заявиться к нему и сказать: «У меня беда. И все по твоей вине. У меня никудышная репутация. Мне необходимо уехать из Балтимора. Ты должен взять меня к себе». Но это будет всего лишь очередной незнакомый город, очередная незнакомая школа, в которую ему придется идти одному. И там его отметки наверняка поползут вниз. И соседи начнут жаловаться. А учителя тоже будут считать его виновным в любой проделке. Потом появится Эзра, как всегда, упорный, серьезный и увлеченный, и все будут говорить Коди: «Ну почему ты совсем не похож на своего брата?»
Он вошел в дом, со вчерашнего дня здесь стоял запах капусты. Уже почти стемнело, и Коди казалось, что ему приходится преодолевать сопротивление густеющего воздуха. Он устало поднялся по лестнице. Миновал комнату Дженни — она сидела за уроками в маленьком тусклом круге желтого света от настольной лампы. Худенькое личико Дженни было в тени; она не взглянула на брата. Он прошел к себе и включил свет. Только положив на стол учебники, он заметил в комнате Эзру: спит, как всегда, свернувшись калачиком на кровати, с ворохом тетрадей. О медлительный самодовольный Эзра! Он мог спать в любое время суток. Рядом довольно мурлыкала его кошка Алисия.
Коди встал на колени, вытащил из-под своей кровати недопитую бутылку кукурузного виски, пустую бутылку из-под джина, пять пивных бутылок, надорванную пачку сигарет и коробку с солеными крендельками и ловко разложил все это вокруг Эзры. Потом спустился в прихожую и достал из стенного шкафа отцовский фотоаппарат «Сикс-20-Брауни». С порога комнаты он навел объектив и нажал спуск. Просто поразительно — Эзра не проснулся. (Вспышка была такой ослепительной, что перед глазами еще несколько минут плавали темные круги.) Но кошка встрепенулась. Она поднялась и громко зевнула — вот это был зевок! Мог бы получиться потрясающий кадр: бездельник Эзра и его драгоценная Алисия, оба с разинутыми ртами. Вот если бы она проделала это еще раз!
— Зевни! — приказал он кошке и перевел кадр. — Алисия, да зевни же!
Кошка фыркнула и снова улеглась. Он зевнул сам, для наглядности, но, очевидно, такие примеры на кошек не действуют. Коди опустил фотоаппарат, подошел ближе, потрепал Алисию по голове, почесал у нее под подбородком. Ничего не помогало.
— Да зевни же, черт тебя подери! — прикрикнул он и попытался силой разжать ей зубы. Она резко выгнулась, глаза сверкнули дико, свирепо. Эзра проснулся.
— Твоя кошка — кретинка, — сказал ему Коди.
— Что?
— Не могу заставить ее зевнуть.
Эзра машинально протянул руку и обнял кошку, та зевнула, заурчала, уютно пристроилась возле него, и Эзра опять заснул. Но Коди уже не стал их снимать. Этот Эзра вечно испортит любую затею.
Коди, Дженни и Эзра отправились в магазин за рождественским подарком для матери. Каждый из своих карманных денег сэкономил за неделю по сорок центов, а у Коди в придачу был еще доллар — он стащил его из среднего ящика стола мисс Сондерс. Всего у них набралось два доллара двадцать центов; можно купить матери теплые перчатки, решил Коди. Но Дженни сказала:
— Перчатки — это очень скучно, — и предложила вместо них кольцо с бриллиантом.
— Вот балда! — воскликнул Коди. — Пора бы знать, что за два доллара двадцать центов кольцо с бриллиантом не купишь.
— Да не настоящее, а со стеклышком вроде бриллианта, — пояснила Дженни, — или еще что-нибудь такое — красивое, не обязательно полезное.
Им пришлось пойти в магазины неподалеку от дома, чтобы не тратиться на проезд.
Была середина декабря — время предпраздничных покупок. Мимо беспрестанно шли люди, целые толпы нагруженных свертками людей, в морозном воздухе их дыхание превращалось в белые клубы пара. В центре города витрины огромных универсальных магазинов сверкают сейчас, как ларцы с драгоценностями. Возле больших магазинов звучат рождественские песни, звенят колокольчиками Санта-Клаусы, светофоры разукрашены блестящей мишурой. А в их квартале — магазины поменьше, победнее, и в витринах красуются лишь венки из еловых веток или картонные Санта-Клаусы с блоком сигарет «Честерфилд» в руках. Солдаты, получившие увольнительную, рассеянно брели по двое, по трое, пешеходы с покупками, даже те, кто несли самые яркие свертки, мрачно и решительно устремлялись вперед, готовые смести любого на своем пути. Чтобы Дженни не потерялась, Коди ухватил ее за рукав.
— Нет, серьезно, — продолжала она. — Я не хочу покупать ничего теплого, ничего необходимого, ничего…
— …полезного, — добавил Эзра.
Они дружно рассмеялись.
— Кстати, если мы купим кольцо, она расстроится, что мы зря истратили деньги, — сказал Эзра. — Вряд ли она останется довольна таким подарком.
Коди терпеть не мог этого просветленного, серьезного выражения, которое иногда возникало на лице Эзры: смотрите, мол, какой я внимательный и заботливый.
— А ты бы чего хотел на рождество? — грубо спросил Коди. — Мира во всем мире?
— Чего-чего? Я хочу флейту, — сказал Эзра.
Вместе с группой военных моряков они перешли улицу на перекрестке.
— Ну так никто тебе ее не подарит, — сказал Коди.
— Знаю.
— Ты получишь шерстяную шапку с ушами и вельветовые брюки.
— Коди, — упрекнула Дженни, — ну зачем ты ему сказал…
— Да неважно, — отмахнулся Эзра.
Они обошли женщину, которая надевала ребенку варежки.
— А раньше нам дарили на рождество игрушки и конфеты. Помнишь, как весело было на прошлое рождество?
— В этом году тоже будет весело, — сказал Эзра.
— Помнишь, как мы жили в Виргинии и папа купил нам санки, а мама сказала, что это глупо, потому что там почти никогда не бывает снега. А наутро после рождества мы проснулись, а кругом — снег.
— Вот было здорово, — сказал Эзра.
— Во всем городе только у нас одних были санки, — сказала Дженни, — и Коди за деньги давал другим ребятам прокатиться. Папа научил нас, как натирать полозья, и мы залезли на самую верхушку той горы… Как она называлась? Как-то смешно…
Дженни вдруг остановилась посреди тротуара. Прохожие со всех сторон толкали их.
— Знаете… — Она запнулась. Коди и Эзра посмотрели на нее. — Он ведь к нам никогда уже не вернется, правда?
Они промолчали. А минуту спустя пошли дальше, все трое рядом. Теперь Коди ухватил за рукав и Эзру, чтобы толпа не разделила их.
Коди разбирал почту. Он отложил несколько адресованных матери конвертов, похожих на рождественские поздравления. Выбросил какой-то рекламный проспект и письмо из своей школы. Конверт с кливлендским штемпелем сунул в карман. Потом поднялся к себе в комнату и включил лампу возле кровати; дожидаясь, пока она нагреется, Коди посвистывал и смотрел в окно; но вот он дотронулся пальцем до лампочки — достаточно ли она накалилась, — обернул вокруг нее конверт и медленно сосчитал до тридцати. Распечатал конверт и вынул оттуда листок бумаги и чек.
«…говорят, что в июне 1945-го они достигнут проектной мощности, — сообщал отец. — Извини, что чек на меньшую сумму, чем я рассчитывал: у меня были некоторые…» Ничего нового, его обычное письмо. Коди сложил листок и сунул обратно в конверт — ради такого письма не стоило и стараться. Внизу хлопнула входная дверь.
