– Бери ручку и записывай! Ленинский, сто тридцать. Горит жилой дом, сильное задымление и огонь тоже сильный. Материал отдай Закирову, пусть вешает на сайт, а ты звони на пятый, чтоб ехали с камерой.
– Погодь, Игорь, – довольство журналиста как рукой сняло, осталась привычная деловитость. – Это же твой дом!
– Да, и я не хочу, чтоб этот сраный пожарник вытаскивал меня и других! Задержи его, если сможешь. Натрави репортера с пятого!
Пот заливал глаза, я вытер лоб тыльной стороной ладони и метнулся в прихожую. Ботинки – на босу ногу, шнурки – на узел, покрепче. К черту бантики! Сорвать куртку с вешалки и заскочить в ванную, полотенце – под кран: обмотать голову и лицо. Оставить щель для обзора.
Проклятье! Я-то надеялся мирно дожить до пенсии, раз уж с молодостью не сложилось. Но сейчас… Меня затрясло. Спокойно! Без нервов! Выметайся из комнаты, пока не сгорел к свиньям собачьим!
Документы, деньги, что там еще? А, телефон! Распихать по карманам. Теперь – к балкону.
Открыть дверь никак не удавалось: шпингалет заело, и пальцы бессильно скользили по железке. В оконной раме торчали кривые осколки: хоть вытаскивай, хоть так лезть – по-любому изрежешься. Вот дерьмо! Зря разбил, при пожаре надо перекрыть огню доступ к кислороду. У-у, бестолочь, не сообразил! Делаешь, потом думаешь. А статейки, значит, писал. Я остервенело дергал ручку. Шпенек наконец поддался, поехал вниз.
Пал Палыч, здоровяк каких поискать, втиснулся в дверной проем. Не вошел, а именно втиснулся – с его-то комплекцией можно рельсы кренделем завязывать. И голову нагнул, чтоб не стукнуться о притолоку. Камуфляж расстегнут, в руках – краги.
– Тут, Олег? – прогудел. На лбу залегли складки, и перчатки тискает, аж вены взбухли. Лицо мертвенно-спокойное, тяжелое. Нехорошее лицо.
Я привстал. Да неужто опять? И не лето ведь – апрель на дворе. Вот тебе, бабка, и Юрьев день – традиционное пожелание спокойных дежурств и сухих рукавов редко сбывается.
Начальник, увидев жену, насупил брови.
– Здрасте, – кивнул. В рыжей короткой бородке запутался солнечный зайчик, высветил серебряные нити. Наши бород не носят: спалишь запросто. А маску надевать? – одно мучение. Но Палычу, упрямцу, всё нипочем. А виски у него… эх. И от возраста, и от боли – своей и чужой.
Машка вскочила, загораживая подступы. Черт бы ее… Прямо наседка над цыпленком. Мать-героиня.
– Что, с ума сбрендили? Он же под капельницей! Два дня постельного режима!
За спиной Палыча переминались с ноги на ногу Андрей и Петр, тоже крупные, широкие в плечах – готовые к выезду.
– Горим, – сказал Палыч, глядя поверх Машки: она ему до груди едва доставала. Я приподнял руку с капельницей, в перевернутой бутылке оставалась четверть желтоватого раствора.
– Эти пожары как грибы после дождя! – завопила жена. – И везде – Олег!
– Ориентировочно взрыв баллона с пропан-бутановой смесью, – начальник ровным тусклым голосом докладывал ситуацию. – В квартирах между шестым и седьмым этажом снесло перекрытия и перегородки, вышибло наружную стену. Разрушения средние: весь подъезд мог взлететь. Еще у какого-то автолюбителя целый склад был – масло, бензин. Вспыхнуло моментально. Как нарочно, рванул стояк с бытовым газом: трубы полопались, огонь вырвался на лестничную клетку и быстро распространился, захватив оба этажа и половину…
– Слышь, Олег, по-серьезному горим! – Андрей, молодой, запальчивый, шумно сглотнул. – Жилой дом, многоквартирный. Сколько мы без тебя вытащим?
– Да вы что? Соображаете вообще?! Он с прошлого раза не оклемался! – Супруга раскраснелась, потрясая сжатыми в кулачки руками, наступала на Палыча.
Я попытался схватить ее за край юбки, но не успел.
– Хватит, Маш, я нормально себя чувствую. Просто режим…
Она подпрыгивала перед начальником, точно моська перед слоном.
– Третий номер, – пробасил Петр. – Дежурные расчеты высланы, скорая подъезжает, милиция. Двадцать четыре машины отрядили, плюс мы. Девять этажей, елки-палки! Ни хрена себе свечка! Ты думай, Олег, крепко думай.
– Мы-то одни – тьфу, ноль без палочки! – выкрикнул Андрей.
Это он, конечно, преувеличил. Но что правда, то правда – бойцы спецотделения, цель которых не тушить, а спасать, не лезут вглубь, в ревущий ад, где обваливаются перекрытия и рушатся стены. Бесполезно. Им, вооруженным и защищенным не лучше рядовых пожарных, не продержаться в огненной стихии и нескольких минут. В ад спускаюсь я – Феникс.
– Молчи, – одернул его Палыч. – Олег, без тебя туго придется, сам понимаешь: три этажа в огне, плотное задымление. Дом шестьсот шестой серии, с пустотными перекрытиями. Боюсь, жертв много будет, не дай бог, до крыши полыхнет. Расчеты в пробках стоят: дачники с утра на огороды свои будто лемминги мигрируют. И сообщили поздно. Нам твоя помощь – позарез! Ты как, в порядке? Выздоровел? – он с надеждой смотрел на меня.
– Ничего не выздоровел! – окрысилась жена. – В реанимацию бы еще приперлись, ума хватит!
Командир уперся взглядом в стоящую напротив – руки в бока, брови нахмурены – Машку. Светлые, почти прозрачные глаза смотрели не мигая. От крыльев носа к уголкам рта пролегли жесткие складки, бородка топорщилась – шерстью на собачьем загривке. Когда Палыч бывает зол и разносит сотрудников в пух и прах, глаза его становятся двумя ледышками, а сам он напоминает великана и истребителя чудовищ Тора. И кресло Палыч не просиживает: дыхательный аппарат за спину, маску на лицо, ствол в руки – и вперед, в самое пекло. Ведет за собой отделение. Это если без меня, со мной – иначе. Но когда я заканчиваю, товарищи продолжают, и командир первым ныряет в огненную круговерть. На поясе – пожарный топорик, карабин; из ствола брызжет тугая струя воды. Сзади толстыми змеями пульсируют под давлением напорные рукава. Чем не громовержец со своим боевым молотом?
Жена невольно отступила, но, пересилив себя и, видимо, специально накручивая, взвизгнула:
– Никуда он не пойдет! Два дня лежать надо. Олежка, да скажи им! Или я врача позову? Он объяснит, втолкует этим…
– Позови.
Сосредоточенно кивнув, Машка выбежала из палаты. Палыч сник.
– Ты че! – Андрей подвинул начальника. – Нам на точке нужно быть, вся газовка давно там, а мы – к тебе! Время теряем. А ты! Да я тебе щас!..
– Молчи, он лучше знает. – Палыч поймал вспылившего молодца за локоть. – Пойдем, огонь ждать не станет.
Обернулся на полпути:
– Поправляйся, – бросил хмуро.
Я чуть зубами не заскрипел: третий – повышенный! – номер вызова, газодымозащитники на месте, операция по тушению уже началась, а мое звено – мое, Палыч формальный руководитель, – делает крюк и едет в больницу, рискуя тем, что за опоздание им здорово намылят шею. Да и служебное расследование… Но командир прав – без меня "спец" превращается в обычное отделение. Ни выучки у меня, как у Палыча, ни богатого опыта, даже образование заочное, и синий диплом института противопожарной службы получен год назад. Я не профи, но отделение сформировано под меня. Когда я работаю – все они на подхвате. И дело тут не в квалификации.
– Ребята, подождите, – я сел, осторожно выдернул иглу из вены. – Одежда за дверью, бросьте кто-нибудь.
– Вот это правильно! – обрадовался Андрей. – Боёвка твоя в машине. Собирайся.
Петр сгреб с вешалки джинсы и рубашку, свитер – кинул на кровать.
Преодолев слабость и ругая непослушные пуговицы, я оделся. Стоило начать двигаться, как закружилась голова.
– Молодец! – Андрей хлопнул меня по плечу. Я пошатнулся и схватился за спинку кровати, перед глазами поплыли сверкающие точки; в ушах звенело.
– Эй, полегче, – начальник оттер самого молодого из команды в сторону. – Видишь, чумной.
За дверью застучали каблучки, и в палату, таща за собой встрепанного, с очками набекрень, доктора, вбежала Машка.
– Олежка! – закричала, мгновенно сообразив, что к чему.
– Вы что? Что вы?! – Врач, поправляя очки, пробивался ко мне между вставшими в проходе Палычем и Андреем. – Олег, вам нельзя! Курс реабилитации не закончен, ваше якобы улучшение – обманчиво. Лечение следует довести до конца! Непременно.
– Знаю, – оборвал его. – Вколите что-нибудь ядреное, а вечером я вернусь, обещаю. Ну, или принесут, – пошутил через силу. – И проваляюсь хоть неделю.
– Не смейте! – завизжала Машка, кидаясь на дежурного врача, но Палыч легонько придержал ее за плечи. Жена билась в руках начальника, как синичка у кошки в лапах. – Не пущу! Не пущу! – кричала, заливаясь слезами.
Евгений Иванович с сомнением глядел на меня, мялся, теребил ворот халата.
– Что, бумагу подписать? Под свою ответственность и так далее? Давайте.
– Олег, вы не понимаете. Нужно строго соблюдать режим, иначе…
– Слушай, дядя! – грубо перебил Андрей. – На Ленинском высотка горит! Там народу – тьма!
Доктор побледнел.
– На Ленинском? Какой дом?!
