Правда, конечно, за долг брату пришлось повкалывать, но ведь ничего, выкрутился, опять же занял-перезанял. И Юльке пришлось через год на работу устраиваться, с деньгами-то совсем яма была, а Катьку оставляли на день у бабушек, но и это ничего. Юльке, кстати, неплохая работа нашлась — диспетчером в автохозяйстве, сиди себе, распределяй шоферню куда следует. Не пыльная работа. Все, в общем, обустроилось. Спасибо тебе, Николай Угодник!
Ну а дочка родилась просто прелесть! Да уж тут ничего не скажешь — все пришли на крестины, и все были очень счастливы, и кажется, даже Валеркина мать по-доброму смотреть на сноху стала. Впрочем, снохе теперь не до гуляний в короткой юбке. Ну и слава Богу!
А когда в прошлом году справляли сорокалетие Валерки, то-то был праздник! Мать, кажется, окончательно примирилась со снохой, а младший брат возьми да и прости остаток долга Валерке, правда, там оставалось-то совсем ничто, и Валерка как раз собирался после дня рождения в следующем месяце окончательно рассчитаться, ну да разве от этого поступок брата стал хуже, нет, конечно, и все его оценили, в конце концов в хозяйстве лишних копеек не бывает. Это и был подарок брата. А сестра подарила рассаду со своего огорода. У нее чудесная рассада — это просто здорово, что она догадалась ее подарить. Родители подарили чайный сервиз, а тесть с тещей кухонный комбайн. А Юлька — что за молодец эта Юлька — подарила Валерке шикарные джинсы, самые по моде, и Валерка сразу же надел их и привел всех в восторг, а Юлька еще заставила надеть его рубашку, которая точно подходила к джинсам, и Валерка стал полный король да так и ходил весь вечер в своем королевском наряде. В общем, праздник был на славу, а то, что он так удался была опять же заслуга Валерки, пригласившего своего товарища, с которым когда-то вместе зимовал два месяца в тайге. Надо же — зимовали вместе, а сейчас Валеркин товарищ работает на телевидении! По крайней мере, каждый может видеть, как он ведет телевизионную программу два раза в месяц, беседуя с известными людьми области, то это глава администрации, то успевающий банкир, то директор завода, а однажды он беседовал с каким-то поэтом, и поэт оказался таким занудой и у него были такие скучные и тягучие стихи, что многие в поселке переключили программу, хотя, конечно, если бы они знали, что ведущий друг Валерки и что он появится у него на сорокалетии, то никто бы и не подумал переключать программу, а даже наоборот, те, кто не смотрел телевизор поспешили бы заранее, и уж никто бы не стал из-за скучных стихов говорить, что программа не удалась.
Звали телеведущего Николай, он был почти на десять лет моложе Валерки, полон обаяния и чего-то такого, что можно было бы назвать здоровьем, но это было не одно здоровье, а примешивалось довольство окружающим миром и некоторое величие. Никто толком не знал, как получилось, что двадцатилетний мальчишка оказался на зимовке у охотника Валерки и как они провели там, на зимовье, два месяца, и потому все считали, что это были героические месяцы, хотя спроси кого, что значит, «героические»? — никто бы не ответил, просто говорили: «Представляете, два месяца на зимовье!» «Ах-ах-ах!» Знали только, что именно после этой зимовки, Валерка бросил тайгу и уехал в Ленинград, где и убил человека, а Николай, получается, вернулся в областной город, окончил институт и теперь тележурналист, ведущий популярной программы. Вот такая, выходит, была зимовка.
Но это — Бог с ней, с зимовкой, а Валерка, когда первый раз где-то с год назад увидел Николая в телевизоре, то радостно и вместе с тем удивленно закричал: «Ба! Колька!» И вытащил с кухни жену и стал ей тыкать пальцем в телевизор и как раз талдычить про эту двухмесячную зимовку.
— Здорово вы, видать, позимовали, — подумала вслух Юлька.
— Да, было дело, — ответил Валерка, покачал головой, и, все еще улыбаясь, добавил: — Он меня от смерти спас.
А потом он как-то набрался смелости и написал на телевидение письмо и опять же к великой радости и удивлению получил месяца через два ответ. Ну и перед сорокалетием он возьми и пригласи своего товарища в гости, и хотя никто особо не верил в то, что важный человек найдет время, Николай все-таки приехал. И очаровал всех, ведь мог бы надуться и строить из себя черте что, и это было бы понятно и оправдано, но он, наоборот, вел себя так запросто, словно жил и работал в том же поселке. И с каждым нашел о чем поговорить. С тестем и отцом — о политике, и что удивительно, отец и тесть абсолютно противоположных взглядов, тут вдруг пришли к согласию и требованию запретить педерастам выступать по телевизору. С братом он сделал серьезное лицо и обсудил положение на валютном рынке, и брат, отойдя в сторонку, все что-то подсчитывал, шевеля губами, а потом, шепнув Валерке: «Башковитый у тебя, дружок! — откланялся: — Ну ладно, я пойду, а то тут…» Но он не договорил, что тут, а просто ушел. С женщинами Николай рассуждал о ведении домашнего хозяйства в нелегких рыночных условиях так, словно ведение домашнего хозяйства и очередное вздорожание на десять процентов его волновало куда больше, чем будет ли «Спартак» чемпионом. А Юльке он нахваливал Катьку, с которой тоже успел подружиться и покачать ее на ноге. Нет, он определенно чувствовал собеседника, как талантливый музыкант чувствует свой инструмент, ну ведь недаром же он вел телепрограмму, где беседовал с самыми знаменитыми людьми области! В общем, он решительно очаровал всех. И праздник получился на славу. А Валерка оказался настолько очарован, что выпил несколько больше своих одной-другой рюмки, и гости почувствовали, что пора расходится. Юлька осталась прибирать со стола, а Валерка и Николай вышли на диванчик.
Вечер был тих и звезден, а майский воздух, словно набухшая, готовая вот-вот лопнуть почка, полон дурманящих запахов, казался упругим от ощущения молодости и жизненной силы. Натянуло холод, и Валерка, поежившись, принес себе и товарищу куртки, а еще принес трехлитровую банку.
— Тут у меня свое вино, — сказал он. — С прошлого года еще.
И чего он так разошелся? Это Валерка-то, который обычно если и выпивал, то рюмку-другую…
— Хорошо у тебя, — вдохнул майскую свежесть Николай.
— Приезжай чаще.
Николай кивнул и снова вдохнул полной грудью. А Валерка тем временем снова наполнил стаканы. И чего он, действительно, но его уже понесло, теперь бы его никто не остановил, и он рассказывал про то, какую счастливую жизнь он ведет, и про дом, и про то, как его уважают, и про жену свою замечательную, и как его отговаривали все жениться, а он все-таки женился, и как он теперь счастлив, и они с ней живут душа в душу, ну прямо как брат с сестрой…
— Как брат с сестрой? — улыбнувшись, переспросил Николай.
— Ну да, — подтвердил Валерка. — Я же ей говорю: Юльк, ну как мы с тобой будем этим заниматься, когда Он на нас смотрит.
— Кто смотрит? — не понял Николай.
— Николай Угодник, ты ж видел его икону. Она у меня напротив кровати висит.
— Перевесь, — сказал Николай.
Валерка на минуту задумался, потом замотал головой:
— Нет, ты что-то не то говоришь, как я его перевешу, и что значит перевешу, Он-то все равно видит. Понимаешь?
— Понимаю. А Юлька как?
— А что Юлька? Юлька с понятием. Она же тоже, считай, благодаря Николе от греха ушла. Так-то.
Николай промолчал. Он вообще был мастер молчать, в этом-то, может, и было его очарование. Он молчал, а люди называли его прекрасным собеседником.
И тут появилась Юлька. Ну ладно, Валерка напился, чего с ним уж сколько лет не случалось, а эта-то с чего сбрендила? Никуда, оказывается, не выкинула она свою укороченную «что чуть ли не трусы видать» юбку, а вот она эта юбочка, хранила ее, выходит, Юлька где-то в сундуках для какого-то случая. А каблуки-то зачем было надевать, ну это уж… Как можно в каблуках топтаться по грядке, да еще прокрутиться, так что чуть ли не по щиколотку ввинтиться в рыхлую землю, и при этом подправить рукой распущенный волосы, а потом спросить:
— Ну как?
— Впечатляет, — сказал Николай и потянулся к банке.
Еще бы это не впечатляло! Женщина на огороде — с распущенными волосами в короткой юбке — в голубоватом лунном освещении! Еще бы!
А Валерка обалдело молчал, и когда уже стакан был у него в руке, растерянно пробормотал:
— Вот… моя жена… Юлька… мы с ней как брат и сестра… вот…
Юлька вытянула ввинтившиеся в огородную почву каблуки, и насколько это можно было грациозно, — это получилось как у страуса на прогулке по Сахаре — двинулась к мужчинам. И, нанеся изрядный урон огуречным грядкам, уселась к Валерке на колени. Вид у Валерки был никудышный.
— Вот… — начал опять было он. — Как сестра…
— Скорее уж — дочка, — поправила Юлька и вынула из застывшей валеркиной руки стакан: — Ты бы не пил сегодня больше.
— Да… — согласился Валерка. — Что-то у меня крыша и правда… Я ведь, вообще-то, не пью, — пояснил он Николаю.
