– М-р Бразье-Армстронг встретится с вами в отеле.
– Победа! – воскликнул Фил.
– Когда? – спросил я.
– Если удастся, сегодня. Или завтра.
– А говорила связаться не может, – сказал Мик.
– Брось ты, – одернул его я. – Передайте консулу, чтобы он не забыл о назначенной встрече.
– Вы добились чего хотели! – сказала она дрожащим голосом. – Теперь уходите!
– Если он не придет, – предупредил Мик, – мы снова вас навестим.
– Я вызову полицию.
– Валяй, – сказал Мик. Лицо у него стало темно-красным. – За пятьсот баксов они тебя проводят пинками до самого Бангкока. Я знаю, как в этой стране дела делаются.
Я потащил его к выходу.
– Хватит. Пошли. Мне нужно выпить воды.
– Воды? – переспросил Фил. – Это хорошо.
Жизнь состоит из потерь. Я знавал человека, который потерял семилетнюю дочь. У девочки была редкая форма лейкемии, и отцу пришлось смотреть, как она медленно умирает.
Если у тебя есть дети, ты хочешь, во-первых, умереть раньше, чем они; ведь это безмерное горе, когда приходится хоронить ребенка. И во-вторых, дожить до того момента, когда твои дети вырастут и крепко встанут на ноги. Когда Чарли ушла из дома и перестала с нами общаться, я часто возвращался в мыслях к тому бедняге, у которого умерла маленькая дочка.
Понимаете, он так и не смог пережить ее потерю. Это нельзя пережить. Весь мир стал для него другим. Однажды он сказал мне, на что это похоже: будто из мира за одну ночь пропали краски и отныне все вокруг пронизано сквозным чувством утраты. До того как случилась эта беда, он был довольно высокомерным человеком, навязывал свое мнение по любому поводу; но смерть дочки так его подкосила, что он как бы вообще отказался от собственных оценок и мнений.
На следующий день после скандала в Британском консульстве Фил, словно угадав, какие мысли меня осаждают, сказал:
– Думаю, нам пора помолиться Господу. Ты так не считаешь? Пойдем ко мне в номер, там спокойней.
Помню, я едва мотнул головой, мол, спасибо, без фильтра не курю. Понимаете, я не верю в Бога, так что мне пришлось подавить слабенький внутренний голосок, который звал меня согласиться с сыном и помолиться за здоровье Чарли, за то, чтобы она была жива.
Я отошел в тенек к бассейну, раскрыл ежедневную «Бангкок Пост» на английском и прочитал в ней заметку, от которой у меня на весь день остался неприятный осадок. Речь шла о контрабанде наркотиков. Мать с младенцем на руках арестовали, когда она пыталась выехать из Таиланда. Младенец оказался мертвым. Его тушка была выпотрошена, высушена и набита первосортным героином.
Когда жара начала понемногу спадать, я решил заглянуть в древний буддийский храм, мимо которого мы проходили утром. Честно говоря, я рассчитывал выкроить таким образом пару минут, чтобы побыть одному и спокойно подумать. Я пытался тактично растолковать своим спутникам, что провожатые мне не нужны и что они с пользой могли бы провести этот вечер в городе, но отделаться от них было невозможно.
Храм оказался оазисом тишины среди бестолковой городской суеты. Крыша пагоды литым золотом сверкала в лучах вечернего солнца. Завидев резных драконов у входа, Мик достал фотоаппарат. Мы уже собирались снять обувь и войти внутрь (Фил от этой затеи отказался: он не собирался смотреть на языческих идолов), когда я заметил пожилого буддийского монаха в желтой одежде, сидящего поблизости под деревом. Монах не предавался медитации. Он с удовольствием курил сигарету.
Мик фыркнул.
– А еще монах, – сказал он. – Этим все сказано.
– Неподобающее занятие для духовного лица, – согласился Фил.
Почему «этим все сказано», я не уловил, а Мик, помахивая аппаратом, подошел к монаху. Тот был не прочь сфотографироваться. Затем Мик уселся рядом с ним и тоже закурил. Я воспользовался моментом, снял обувь и шагнул в храм.
– Зайдешь? – спросил я Фила. Он попятился.
– Лучше прогуляюсь.
Фил страшно потел в своих черных саржевых брюках.
– Там прохладно.
– Нет, не пойду.
Меня удивило выражение его лица. Большим пальцем он поглаживал корешок Священного Писания – я и прежде замечал у него это нервное движение. И тут я понял, как он смотрит на все то, с чем нам волей-неволей пришлось столкнуться: наркотики, тюрьма, проститутки, языческие храмы. Фил чувствовал себя в бездне греха. Мы завели его в такое жуткое место, что даже прекрасная древняя пагода вызывала у него страх. Там, где я видел лакированного дракона, он видел резного идола; там, где я чувствовал запах благовоний, он ощущал дыхание змея. Дракон в храме высовывал свой крученый язык, угрожая заразить Фила ядом безбожных суеверий.
Фил помахал мне на прощание Библией и быстро пошел прочь, будто опасаясь продолжения уговоров. Я вошел в храм.
Здесь действительно было прохладнее, и храм внутри был весь залит светом. Его стены сверкали красным лаком. У подножия огромного латунного изваяния Будды горели несколько тонких свечей, отражаясь бликами на полированной груди, щеках и лбу. Я сел на скрипучий тисовый пол.
Подведенные глаза Будды смотрели на меня без гнева, без радости, с выражением спокойного участия. Внезапно у меня вырвался тяжелый вздох. Он был такой громкий и глубокий, что я в смущении оглянулся. В храме больше никого не было. Мне показалось, будто я сдерживал дыхание с того самого момента, как сошел с самолета. Вздох повторился – непроизвольный, как кашель; вместе с ним по телу прошла легкая дрожь, и храм отозвался на нее всеми своими нишами и закоулками.
Два дня я провел, пытаясь отгородиться от кричащего карнавала уличной жизни, от чертова колеса впечатлений, от беспрестанных атак на мой рассудок, от ужаса в ожидании того, с чем мне придется столкнуться в местной тюрьме, от разочарования и тяжелых размышлений. И вот просто благодаря тому, что я зашел в храм, мое страдание наконец нашло выход. Я закрыл глаза и обхватил голову руками.
Прошло много времени, прежде чем я почувствовал, как кто-то подошел ко мне сзади. Я не стал поднимать головы. Если это Мик, я еще не был готов с ним разговаривать. В храме было тихо. Я слышал его размеренное дыхание, по крайней мере до тех пор, пока ритмы наших вздохов не совпали, и был рад, что в кои-то веки у него хватило такта не нарушать молчание. Его рукав коснулся моего. Он просидел со мной минут десять, и его присутствие подействовало на меня успокаивающе. Когда я открыл глаза, вокруг было пусто. Я поднялся и вышел.
Мик ждал меня под деревом. Монаха рядом с ним не было. Я подошел, взял сигарету из протянутой пачки, а Мик, посмеиваясь, принялся рассказывать о монахе. Оказалось, что тот провел семь лет в Бирмингеме и говорил с заметным акцентом. Он прочитал Мику короткую лекцию о буддизме и теперь Мик начал толковать мне о Восьмеричном пути: правильные слова, правильные поступки и все такое. [18]
– Молодец, Мик. Выкурил сигаретку с монахом – и уже дзен-мастер.
Мое замечание его задело:
– Ну ты и язва!
– Пошли, что ли?
Мик встал и сбросил ботинки.
– Дай-ка я сначала в храм загляну.
– А ты что, там не был?
– Нет. Погоди, я быстро.
– А кто туда заходил? Монах? Мик посмотрел на меня:
– Никто не заходил.
– Уверен?
– Да. А что?
– Ничего. Иди.
Мик, наверное, путал. Ведь кто-то сидел рядом со мной. Я чувствовал, как он касался моей одежды. Я слышал его дыхание. От воспоминания у меня кровь прилила к лицу. Я решил, что это от жары. Даже вот голова закружилась.
А насчет монаха Мик, наверное, был прав. Можно ли достичь нирваны с сигаретой в зубах? Мне захотелось вернуться в отель и вздремнуть. Я подождал, пока Мик, получив просветление, втиснет ноги в сандалии, и еще раз спросил:
– Ты уверен, что тот монах не заходил в храм, пока я там был?
– На все сто, – ответил он. – Чего ты дергаешься?
Это непонятное переживание так меня разбередило, что в отеле я решил обсудить его с Филом и тихо постучал в дверь его номера. Впустив меня, он уселся на жесткий стул, на котором, очевидно, коротал время и до моего прихода.
– Фил?…
– Да, отец.
– Фил, сегодня, когда я был в храме…
– Да?
– Как бы ты…
– Слушаю.
– Да нет, ничего серьезного.
– Ничего серьезного?
– Ничего.
Я вышел и прикрыл за собой дверь, оставив Фила в полном замешательстве. Выражение его лица оказалось для меня просто невыносимым.
Позже, в номере, мне снился сон. Я видел старую женщину с резным деревянным лицом. Она звонила в храмовый колокольчик, потом поднесла его к моему лицу. Звон колокольчика превратился в телефонный звонок. Я повернулся на кровати и поднял трубку.
– Да? – просипел я. – Да. Спущусь через минуту. Мик сонно заморгал, уставившись на меня со своей кровати.
– В чем дело?
– Бразье-Армстронг. Ждет внизу. Ты спи. Я с ним сам поговорю.
– Черта с два, – отозвался Мик.
