Она допила строгач.
— Пойдемте, доченька, посмотрим фейерверк. Его организовал ваш муж и мой сын. Этим нужно гордиться.
Госпожа Набонид, вздыхая, встает и идет за старухой. Они выходят на балкон и присоединяются к гостям: дюжине знатных лиц обоих полов.
Совсем рядом с Эвелиной стоял Набонид.
Он стоял совсем рядом с ней.
— Ах! Ах! Ах! — закричали все при виде зеленоватой гусеницы, выползающей из искусственного созвездия.
— Великолепно! — воскликнул Лё Бестолкуй.
— Самый красивый фейерверк, который когда-либо устраивали, — сказал Зострил.
— В сороковом году был знаменитый фейерверк, — вмешался эрудит Капюстёр, — но с этим он сравниться не может.
Красочные узоры наверху сопровождались завихрениями толпы внизу, на Площади. Раздавались восклицания. Тщательно выстроенные звезды прорывались сквозь довольно густую тьму. Воздушная масса была теплая и мягкая, но слегка утомленная тяжестью запахов: толпа, алкоголь, бруштукай, пыль. Но прошедший день все же был хорош, и в эти нежные часы полной глоткой вдыхалась первая весенняя ночь.
В небе рассыпается облачко голубых искр.
— Какая красота, — сказала Эвелина своему соседу. — Голубой цвет очень красивый. Вы не находите, гспадин Набонид?
— Очень, — задумчиво ответил тот.
Эвелина взглянула на него:
— О чем вы думаете, гспадин Набонид?
— Если мы поднимемся на третий этаж, будет видно еще лучше.
Госпожа Набонид-мать почесала нос, госпожа Набонид-супруга ничего не заметила.
— Ах! Какой красивый! Красный! — фальшиво и придурковато крикнул Лё Бестолкуй.
На верхнем этаже Набонид открыл окно в кабинете своих сыновей.
— Отсюда видно ничуть не лучше, — заметила Эвелина.
— Не лучше, зато здесь спокойнее[60].
— Это правда, здесь спокойнее. Как они громко кричат. Тихая ночь — это так чудно, не правда ли?
— Несомненно. От этого становишься нежнее.
Он подергал себя за усы и, скользнув взглядом вниз, прошипел:
— А из вас получится хорошенькая невесточка.
— Не будем сейчас об этом, гспадин Набонид. Давайте лучше помечтаем.
— А-а, — заинтересованно протянул он.
И добавил:
— Вот это, по-моему, превосходно.
Речь шла о пиротехническом явлении, которое только что расплылось в атмосфере, после чего пролилось беловатыми подтеками.
— Знаете, Эвелина, — добавил Набонид, — я не особенно привык мечтать.
— Но ведь только что у вас был довольно задумчивый вид.
— Возможно, подобное происходит со мной, а сам я этого не осознаю, хе-хе-хе.
Его рассмешила эта история с привычкой, застигнутой врасплох на начальной стадии роста. И его грудная клетка задрожала, что вызвало самопроизвольное вытягивание рук, одна из которых внезапно обняла Эвелину за талию.
Эвелина легонько затрепетала, чуть слышно ахнула и, переждав сгорание фиолетовых, синих, голубых, зеленых, оранжевых и красных свечей, подытожила:
— Неужели вы лично отбирали все эти красоты, гспадин Набонид?
— Да, — сказал он и добавил: — Эвелина.
И добавил еще раз:
— Эвелина, — ниже модулируя голос и сильнее сжимая ее талию.
В этот момент несколько светящихся букетов разорвали шелк неба. В кабинете, позади них зажегся свет. Эвелина высвободилась и обернулась. Увидев Пьера, она произнесла его имя. Набонид повернулся в том же направлении.
— И что мне дали все эти книги? — усмехнулся Пьер. — Смотри-ка, словарь чужеземного языка.
— Зачем ты сюда пришел?
— Я пойду вниз, — сказала Эвелина.
— Здравствуй, Эвелина, — сказал Пьер.
Он проводил ее взглядом.
Они услышали, как она торопливо зацокала по лестнице.
— Я спрашиваю, зачем ты сюда пришел?
— Чтобы тебя убить.
— Но ты не имеешь права, — возмущенно воскликнул Набонид. — Я — твой отец.
— Я хочу тебя убить. К сожалению, я ничего не принес для того, чтобы это сделать. Ни ножа, ни ружья, ни топора, ни палки.
— В таком случае это всего лишь слова.
— Я хотел тебя об этом известить.
— Ну, хорошо, ты меня известил.
— Да, я хочу тебя убить.
— Интересно, за что?
— Ты вывел меня из себя.
— То, что ты сегодня рассказывал людям, — просто глупость.
— Не глупее твоего фейерверка.
— Но это обычай, малыш.
— Его надо пересмотреть.
— А еще что?
— Убрать тучегон.
Пораженный Набонид оперся о косяк балконной двери и закрыл лицо рукой, в которой унюхал аромат духов Эвелины. Это открытие изменило ход его мыслей, он снова — но уже вслух — подумал про ужас, а вместе с ним и о том, как избавиться от Пьера и попасть на балкон этажом ниже.
Он прочнее уперся ногами в пол, убрал с лица руку и сделал вид столь же отстраненный, сколь и решительный.
— Ну что ж! Как ты говоришь, это всего лишь слова. Тем не менее спасибо за то, что проинформировал! Я пойду к гостям.
— Я убью тебя.
Набонид двинулся вперед и прошествовал перед Пьером, у которого и в самом деле не было никакого оружия. Так целым и невредимым мэр спустился к гостям, а отец — к своей будущей невестке.
Когда фейерверк потух, гости согласились отведать шампанского — шумной, шипучей и хмельной новинки, импортированной Мандасом. Лё Бестолкуй не хотел, чтобы его дочь пробовала, но Набонид поднес Эвелине полный бокал, и та нашла напиток замечательным.
Затем они стали перебирать различные коллективные развлечения и остановились на игре «мы — валун, а в нас кристалл»[61], которая требует большого внимания. Бабка Паулина заснула. Эвелина играть отказалась. Набонид, хозяин, вызвался составить ей компанию, хотя и любил подобные забавы. Они уселись подальше от невинных игроков.
Эвелина поставила свой неимоверно пустой бокал и уже собиралась сказать, что нашла шампанское замечательным (превосходным, изумительным, чудесным или каким-то еще, например освежающим, пока еще не выбрала), но, повернув голову, увидела интенсивно багровеющее лицо Набонида и встревожилась.
— Поль сегодня не вернется?
— Не знаю, — рассеянно ответил Набонид.
Его глаза стали совсем круглыми, а зрачки казались черными, отменно промасленными шляпками забитых под бровь гвоздей.
— Не понимаю, почему его нет.
Набонид, похоже, не слушал. Он схватил руку Эвелины. Эвелина испугалась, что кто-нибудь из невинных игроков обернется. Но тут вошел Поль.
Набонид отпустил ее руку.
Поль улыбнулся.
— Где вы были? — спросила Эвелина. — Я целый вечер вас не видела. Мы могли бы потанцевать.
— Я искал братьев и сестру.
— Но ведь у вас нет сестры, — рассмеялась Эвелина.
— Так говорят. Ладно, пускай будут одни братья.
— Мне не нравятся твои выходки, — сказал Набонид. — Ты должен был присутствовать. Что ты делал? А Жан?
— Жан только что вернулся со Знойных Холмов. И снова отправляется туда вместе с Пьером. Они попросили, чтобы я тебе об этом сообщил.
На Набонида было страшно смотреть. Эвелине тут же захотелось вернуться к коллективной игре. Набонид предложил ей присоединиться к гостям. Она убежала и оставила двух мужчин наедине с их семейными историями.
— Объяснись, — сказал Набонид.
— Когда я говорю Знойные Холмы, я имею в виду конкретно их предел: бабушкину ферму.
— Ну и что?
— Тебе нужны подробности? Все очень просто: мы кое-что обнаружили.
— Это правда?
— Правда.
Набонид растолкал свою мать, которая что-то забурчала сквозь ошметков недоброкачественных снов. Они ушли вдвоем-с. Оробевшие игроки сделали вид, что уходивших не заметили.
Поль подошел к Эвелине.
— Теперь потанцуем?
— Что произошло? — спросила она, тряхнув локонами.
— Мы переживаем исторические времена, — ответил Поль.
Она взглянула на него:
— Ну, скажите, мой дорогой Поль. Расскажите мне все.
— Нет, — ответил Поль.
Он посмотрел на нее еще раз и повторил:
— Нет.
ЖАН:
Зарождался день, и бедствие с ним, и я направился в горы:
Под предел поржества похитителем патер позорным прочь припустил;
И я знал, почему он бежал и что собирался делать.
Я познал его план, удел и побег, его цель, его путь.
И отправился в горы к знойным холмам, едва занималась заря,
С утренним ветром прохладным по дороге пустынной, что к ферме вела,
К неминуемой первой стоянке, к первой отметке на траектории безупречной,
К первому сроку расплаты.
Пьер преследовал также отца-беглеца, но блуждал по путаным тропам,
За отшельником гнался отшельник,
Ведомый только местью своею и жаждою смерти чужой,
