Спасибо,
что ешь меня
так.
Сложив послание несколько раз, она положила его в маленький нагрудный карманчик и погрозила мне пальчиком. Она сказала, ты снова заговоришь, но давай без комментариев. Теперь я мог очистить апельсин и сжевать яблоко. Снова видеть зелень. Траву и цветущую вишню. Коснутся рукой земли. Наблюдать, как прорастают цветы сквозь мои пальцы. Доктора приходили, подняв в удивлении брови. Кивали головами. Удивляясь, как это я не исчез за поворотом налево в приемном покое и вниз по пандусу, где они складывали штабелем остывшие тела. Роза, я кончаю. Или может тебя называть Джозефиной? Вместо той Апрели, которую я никогда не забуду. С ее точеными ножками, сердце мое замирало каждый раз, когда ее рука касалась чужого лба или она читала чужую карту или улыбалась другому. На чистом листке бумаги я клялся ей, что сорвусь в очередную депрессию. Если она не сократит визиты к другим больным и не останется со мной. Роза, я кончаю. В Апреле. Когда она отсосала мне в полночь и потом еще на рассвете. Я ел в это время бифштекс. Она взяла листок бумаги и написала даже слишком большими, по-моему, буквами.
Ты
здоров
В ответ я написал. Как бык. И она оглушающим шепотом подтвердила. Да. Я выписался как раз перед Рождеством. Завязав мне галстук, она всплакнула в платочек, который положила мне в карман. Было утро. Она была выходная и на ней был светло-серый костюм и светло-голубой свитер. Мне страшно захотелось коснуться ее груди. Она сказала, что заглянула, чтобы посмотреть, как я пойду. И убедиться, что этой ночью я уже больше ее не потопчу. Ну, я и пошел. Вдоль длинного мрачного коридора, весь провонявший смесью лекарств и химикатов. Обнял ее на прощанье и сел в такси. И вот теперь я кончаю. В ее память. Где бы она ни была. В ожидании у большой кружки пива. Рядом с грохотом проносящимся поездом. Темнокожая девушка, поцелуем вдохнувшая в меня белую жизнь. Благодаря ласкам которой я и способен теперь давать семя. Уже проглоченное с ворчанием некоторыми. В честности, Розой. Из моих ног сочится сила. Ее рука шарит в моих яичках. Прошу вас, полегче. Это же очень нежные сфероиды. Их даже пальцами сжимать не следует. Даже когда одно держишь, а два других ощупываешь на подлинность. Апрель, когда изучала эту часть моей истории болезни, специально одевала очки, Я улыбнулся, хотя и умирал. Роза приподнимается, чтобы вдохнуть воздух. Полногрудое создание, стоящее раком под простынями. Смачно облизывает губы. Качает пышными грудями. Готова полностью тебя задушить. С превеликим удовольствием. Но обо мне уже доложили ученым. У меня три яйца. Подсчитала лично Роза. Теперь меня пригласят в отель. Разденьтесь, пожалуйста. У нас с собой калькулятор. Как тот парень, который хотел направить в порт свой огромный челн по подвальным водам. Она ошеломлена.
— Сколько ж у тебя яиц? Я уже и со счета сбилась.
Раз
Два
Три
И все рядком
Хоть и в шутку
Но ладком
Это вам не как-что либо, а
Божий дар.
Между замшелых камней прячутся короткая трава и прибитые ветром кусты. Лазурной массой, грозно шумя, медленно накатывает волна. Вздымается к утесам и рассыпается белопенной лентой. Встретил Торо. Он пасется по другую сторону изгороди, на минутку отвлекается и смотрит на меня налитым кровью бешеным глазом. Жуя, трясет кольцом в носу, а затем снова опускает голову вниз за очередным клоком клевера. Подошел Элмер, чтобы обнюхать его. И еле уворачивается от быстрого хука рога Торо. Солнечное с ветерком утро. Вчера как будто и не было, пока не наступило завтра.
Клементин медленно идет вдоль мыса. По узкой тропке, протоптанной около кромки крутого утеса. Серые скалы нависают над вздымающимся внизу морем. Оглядываюсь назад на юго-восток, на фоне далеких облаков маячат как трубы башни замка. Персиваль спросил, нужно ли поднимать штандарт, если я здесь. Почему бы и нет, подумал я. И вот он развивается красно-зелено-коричневозолотистый. Вытянутая ладонь малиновой руки выглядит особенно хорошо на фоне неба. Так и хочется, чуть подпрыгнув, лихо щелкнуть каблуками.
Взбираюсь вверх по каменистому склону к загадочному черному озеру. За мной параллельным курсом следует Кларенс. Ему надоело прятаться, он встает в полный рост и высовывает из-за скалы простодушное лицо с таким видом, как будто только что родился и не знает, как очутился здесь. Этот новый день снова поднимает дух. Машу рукой Кларенсу. Тот не реагирует. Просто смотрит. Отдаю морской сигнал «Эй, на корабле!». Он разворачивается и мчится прочь. А я опускаю руку в воду и вижу, что она непроницаемо черная и смертельно холодная.
Клементин гуляет по месту, которое, как утверждает Персиваль, когда-то было садом хозяйки. Среди густых зарослей крапивы и эрики торчит циферблат солнечных часов. В конце окруженной аркадами аллеи, за железными воротами виднеется заросший чертополохом сад с хаотично торчащими, покрытыми лишайником ветками. У стены замка огромная куполообразная теплица. Внутри тени тропических деревьев, пальм и папоротника. Все переплелось в борьбе за место и жизнь. А над ними зубчатые стены замка с крошечными прорезями окошек, за которыми могло происходить все, что угодно. Когда сегодня утром я пересекал огромный холл, то заметил Эрконвальда, бодро семенившего по выложенному плиткой полу в белом халате и со стетоскопом на шее. От чего у меня аж мурашки по спине побежали. А выходя из двери, я увидел Тима, который, вынув из нагруженной тележки набитые чем-то сумки, взвалил их на плечи и направился к входу на кухню. Я прикрыл глаза рукой. Чтобы не видеть расходов. Предположим, они хотят только того, чтобы у меня было все. Затем во время завтрака заглядывает Персиваль, чтобы спросить, всем ли я доволен. Ответ не занял и секунды. Так как во мне все еще было ощущение большого пышного тела Розы. И посиневший след от укуса ее зубов на моем пенисе. Она ушла поздно утром, задыхаясь от кашля. Груди тряслись, мотая сосками из стороны в сторону. Она так хрипела легкими, что во время одного из приступов я так отшатнулся назад, что споткнулся о помойное ведро, промочив ноги в носках. Элмер, воодушевленный суматохой, ринулся на кровать и мгновенно прорыл своими огромными лапами дырку в матраце, разбросав по комнате куски ваты, конского волоса и соломы. Придав ей вид обжитой комнаты. Собаки.
От влажного бриза заслезились глаза. Прижался рукой к земле. Трава и скрытые крошечные белые цветочки. Мимо ползет жук. Сегодня утром спросил Персиваля, что обычно делают с таким огромным количеством комнат. Он сказал, не берите в голову, сэр. Еще будет время, чтобы подумать, если одна из них потребуется. Но не заступайте за линии, которые я отметил. Мы с Тимом искали свинью, которую хотели подать к завтрашнему столу, и были почти уверены, что загнали ее в угол, когда вдруг обнаружили, что она провалилась сквозь пол лишь в двух дверях от комнаты хозяйки. Мы, конечно, помчались вниз, сэр, а ее и след простыл, ушла через старую цветочную комнату, что в оранжерее, без сомнения закусив там молодыми крысятами, которые для свиней сплошной деликатес. Ина зашьет обратно всю набивку, так что спать вы будете спокойно. Я невольно улыбаюсь. Персиваль, как всегда, легок на помине.
— О, сэр, а я вас всюду ищу. Там джентльмен с женой к вам пришли. Они живут неподалеку. Можно сказать, соседи. Я сказал, что вы на прогулке.
Возвращаюсь вместе с Персивалем в большой зал. Там двое. Коренастный, плотный огненно-рыжий мужчина постукивает плетью о бриджи. Высокая гибкая девушка с длинными распущенными каштановыми волосами похлопывает охотничьей шляпкой о блестящий черный сапожок.
— Извините, дружище, что заявляемся к вам без спроса, но мы с женой проезжали мимо и не могли не взглянуть на ваш развивающийся флаг.
— О!
— Боже благословенный. Старый замок вновь оживает. Смотрю, ваш человек тут вовсю старается. Старые стены нуждаются в укреплении. Копайте глубже. Приведите их в порядок. Это — Гейл. Я — Джеффри.
— Здравствуйте. Я — Клейтон Клементин.
— О, Боже. Три железы. Глазам не верю. Гейл. Ты знаешь, кто этот человек? Вы — это не вы. Вы под флагом.
— Что?
— По мужской линии, прямой потомок. Того старого мачо с тремя виноградинками на черенке. Нет, это надо отметить. Ваши и мои предки протыкали копьями задницы друг другу. Мы всегда старались срезать у очередного Клементина его камешки, да?
— Я мало что знаю из семейных преданий. По правде говоря, я только что въехал.
— Ну, что ж, тогда надо пропустить по стаканчику и посоревноваться. Гейл и я лишь прошлись легким галопом через сопку. Я взял с собой бинокль, чтобы посмотреть, можно ли засадить пулю в задницу кому-нибудь из этих проклятых браконьеров, а тут ваш флаг. Ты не против, Гейл. Боже, у него же на лице написано, что он из рода Клементинов. Нам, Макфаггерам ничего не стоило, одним ударом отсечь голову одному из Клементинов, зная, что этот жулик с тремя железами доил нас веками. Но, кто старое помянет, тому глаз вон. Что?
