Ну, по крайней мере, я выяснил: его поведение меняется от чего-то, что связано с процессом рисования, тайной творчества. Как еще можно объяснить его явное презрение к моему рисунку, который, по совести говоря, по крайней мере так же приятен для глаза, как и некоторые рисунки уличной художницы, за исключением того, что этот дьяволенок знал, что я мошенничал? Я удовлетворен. Я сделал еще один шаг.
Сегодня ночью я заснул, бормоча: «Но что это значит?»
Ну почему всегда так? Чисто случайно, когда меньше всего ожидаешь. Раз в неделю кого-то в отделе назначают дежурным по «ЧП», и он весь день не может покинуть офис ни при каких обстоятельствах. Миссис Нокс никогда не отступает от своего правила. У вас дома может быть настоящее ЧП. Ваш отец, мать, брат, сестра, жена, ребенок могут заболеть, на них могут напасть, изнасиловать, они могут умереть, но в день, когда вы назначены дежурным по «ЧП», вы не должны покидать офис. Миссис Нокс вам этого не позволит. Какое счастье, что сегодня я был дежурным по «ЧП». Конечно, это бы произошло, так или иначе. Бродски уже посеял семена. Они уже дали ростки внутри меня. Вопрос в том, когда растение взойдет и зацветет.
И сегодня после обеда это произошло.
Как всегда, все началось с Матери. Кажется, чем больше времени я проводил с Бродски, тем больше она становилась жадной до денег, делая меньше работы. В последнее время вдобавок к моим обычным обязанностям по дому: уборке квартиры, размещению картин и регулировке падающего на них света, протиранию пыли и глажке белья, стирке и даже приготовлению пищи, я принял также добрую порцию ее обязанностей как работника, обслуживающего на дому. И она знает это. По вечерам, даже когда она дома, это я купаю малыша и затем укладываю его в постель. Конечно, я использую эти часы с пользой для себя. Например, я понял, что в ванной он реагирует на рубенсовскую наготу не больше, чем на цветную вклейку в журнале: эротическое воображение полностью у него отсутствует. Но он все же реагирует на прикосновение. Когда я ласкаю его интимные места и вижу, что его член увеличивается в размерах, это нельзя отнести на счет воображения: он морщит лицо, закрывает глаза и радостно визжит, причем кажется, что все его тело превращается в клубок сконцентрированного удовольствия, и даже мне не удалось бы так громко выразить свое довольство: он просто завывает от наслаждения. Теплая вода и мыльная пена (из лучшего мыла), прикосновение моих рук к его телу – все это он любит. Если даже у него отсутствует эротическое воображение, то тактильное у него, без сомнения, имеется. Возможно, он просто не знает, как мысленные образы связаны с сексом. В конце концов, у него же не было такого опыта. Мои прикосновения (как и Матери) – это единственное сексуальное наслаждение, которое он знает. Должен признаться, что когда я поглаживал его, я тоже испытывал некоторое наслаждение. Хотя его вряд ли можно назвать сексуальным. Такое же, хотя и не столь сильное, чувство я испытываю, когда держу бабочку за крылья, в то время как она порывается лететь, или давлю ее пальцами, в зависимости от моей прихоти.
Когда Мать пришла в офис сегодня днем, объяснив это тем, что она не получила чек за работу на дому, я очень удивился, потому что она взяла с собой Бродски. Она могла бы отнести его к подруге, но когда почтальон сказал: «Чека нет», ей, видимо, стало так невтерпеж, что она решила не тратить на это время. Это хорошая иллюстрация того, как далеко зашли ее жадность и недовольство. Еще два месяца назад она на коленях умоляла меня не брать его на улицу. А теперь, значит, вот как. Из-за нескольких паршивых долларов она демонстрирует его подонкам из центра социального обеспечения. Впрочем, я не протестовал и не читал ей нотации. Это мне не свойственно. От этого никакой пользы. Вместо этого я взялся одной рукой за ручку инвалидного кресла, другой подхватил под локоть Мать и направился из приемной к своему столу, уверяя ее по дороге, что все будет в порядке. В отделе я познакомил ее с миссис Нокс. Впервые моя начальница (и остальные сотрудники, таращившие от удивления глаза, – несмотря на то что это был не их ЧП-день, они не спешили к своим подопечным) познакомилась с миссис Ривера и Бродски, и даже ей было немного не по себе. Какой-то проблеск человечности мелькнул в ее глазах.
Обращаясь к миссис Нокс, но говоря достаточно громко, чтобы слышали все, я сказал:
– Обратите внимание, миссис Нокс. Разве это нормально? Вот женщина, работа у которой тяжелее, чему любого другого, а Управление ей не платит.
Миссис Нокс поднимается из-за стола, подходит ко мне и приказывает сходить и принести бланки по возмещению потерянных чеков, а тем временем она позаботится о том, чтобы поудобнее разместить мою клиентку. Выходя, я услышал, как она сказала: «Не беспокойтесь, миссис Ривера. Все, что вам необходимо, – это подписать бланк, и наш нотариус заверит вашу подпись. Как только вы это сделаете, мистер Хаберман сможет вернуть ваш чек».
После возвращения к своему столу с необходимыми бланками я проводил миссис Ривера на другой этаж и помог отыскать нотариуса. Бродски был оставлен в отделе. В лифте я продолжал ее успокаивать, говоря то, что, как я знал, ей необходимо слышать:
– Нет, мамаша, я ни капли не осуждаю вас за то, что вы сюда пришли. За то, что хотите получить деньги. Это самая нужная вещь в жизни. Фактически, я восхищаюсь вами. В сегодняшнем мире мать должна быть сумасшедшей, чтобы посвятить всю свою жизнь детям. За это не дождешься благодарности. Теперь от детей никакого проку. Стоит им вырасти, и они вас бросают. И даже не оглянутся. Да вы посмотрите на себя. Он не исключение. И подумать только, всю любовь и заботу вы растрачиваете на этого неблагодарного. Всю жизнь вы принесли ему в жертву. Говорю вам, мамаша, лучшее, что вы можете для себя сделать, – это пожить оставшиеся годы в свое удовольствие. Не беспокойтесь за Бродски. Он сам может о себе позаботиться. Или, вернее, у него есть такой дурак, как я, чтобы позаботиться о нем. И подумать только, еще несколько месяцев назад он даже не знал о моем существовании.
Спустя час Бродски и Мать (чек благополучно лежал уже в ее кошельке) собирались покинуть офис, когда произошло нечто совершенно непредвиденное.
Началось с того, что миссис Нокс, нарушив свои жесткие правила неукоснительно следовать политике Управления, порекомендовала выдать миссис Ривера и Бродски талон на проезд.
– Но, миссис Нокс, – воскликнул я в крайнем недоумении, – вы знаете, что мои клиенты живут в двух шагах от Центра. Нам запрещается давать им деньги на проезд.
– Проявите немного понимания, мистер Хаберман, – ответила миссис Нокс возмущенным тоном. – Уже поздно. Скоро совсем стемнеет. Кроме того, вы ведь не ожидаете, чтобы такая пожилая женщина шла пешком, да еще везла своего ребенка в инвалидном кресле. – Она остановилась. Еще какие-то соображения? Желает подстраховаться? – Я хотела бы сказать вот что, мистер Хаберман. Идите и поговорите с вашим офисным координатором. Скажите мистеру Беккеру, что если он решит, что все в порядке, то и я буду так считать.
Удивительно? Я был слишком шокирован, чтобы удивляться. Но я ведь всего лишь простой социальный работник и не могу спорить с моей начальницей.
Ганс Беккер – еврей из Европы, он был в концентрационном лагере. На руке у него голубой номер, подтверждающий это. Из австрийской аристократии – в Освенцим. Полная перемена образа жизни. После того как Беккер увидел гибель Старого Света, он каждый свой нерв посвятил тому, чтобы перестать сожалеть о том, что оставил, и начать новую жизнь. Жители Гарлема извлекают пользу из этой историко-синаптической связи.
Когда-то он занимал высокий пост директора, но потом был понижен до рядового сотрудника с номинальной должностью: офисный координатор. Его тяжкое преступление состояло в том, что он всегда говорил «да». Всякий раз, когда у него спрашивали; «Могу я дать миссис Смит безвозмездную субсидию для возмещения домашних расходов?» Да. «Расходов на транспорт?» Да. «На зимнюю одежду?» Да. «На летний лагерь?» Да. «Арендную плату за три месяца вперед, залог и агентское вознаграждение?» Да. Финансовые аналитики Главного управления чувствовали, как дрожь пробегает по их коллективным хребтам. После проверки безвозмездной помощи, оказанной за восемь месяцев Центром социального обеспечения, возглавляемого Гансом, и сравнения полученных показателей с показателями других центров по всему городу в городскую администрацию была направлена докладная записка, в которой говорилось, что Ганс стал единственной причиной того, что город Нью-Йорк не вылезал из хронической задолженности. Это Ганс его разорял. Теперь же единственное, по поводу чего ему разрешалось говорить «да», – это просьбы о талонах на транспорт. Он мог санкционировать не более одного или двух.
