А он буквально всё и понимал. Слушает, бывало, сказку, и страдает:
– Это ж надо, – думает, – козлом было уродиться. Вот, наиграются со мной, а потом съедят. Это уж точно, сожрут. Это и попу ходить не надо.
Вот, как-то прочитала бабка сказку про братца Иванушку. Ну, вы помните, наверное. Это как попил мальчонка воды из козлиного копытца, и козлёночком стал. Бабка сказку прочитала и забыла. Оно и понятно – баба. А козлику эта жалостливая история запала. Вот он ходит и думает себе:
– Если пацанёнок из копытца попил и козлёночком стал, то, наверно, козлёнку тоже преображение выйдет, если из человечьего следа попьёт.
И начал этот козлёночек за пацанятами следить. И один раз выследил. Нашёл след, полный дождевой воды. Нашёл, и воду эту выпил. И что бы вы думали? Тут же мальчиком стал. Таким бойким мальчонкой лет пяти-шести. Посмотрелся этот бывший козлёночек в лужу, как в зеркало. Куда с добром! Красота, кто понимает.
И побежал к деду с бабой. Прибежал, и грядку с морковкой полоть взялся. И так ловко. А тут и баба в огород пришла. Глядь! Мальчонка в грядах возится. Вот, она этого мальчонку в дом.
– Видишь, старый, – говорит деду, – какое дитё приблудилось. Давай его себе возьмём.
– Давай. – говорит дед. И сразу побежал самогонку ставить. Потому что без неё никуда.
Вот, нагнал дед самогону, поехал куда надо и бумаги на мальца выправил. Колькой назвали. Ну, назвали, значит, и стали дальше жить. Живут и радуются. Потому что Колька ихний такой послушный, да работящий, что уже давно таких не бывает.
В школу пошёл – первый ученик. Другие пацаны всё собак гоняют, а наш за книжкой сидит. Вот выучился этот Колька в школе и в институт подался на агронома кончать. И там себя показал. Короче, история эта долгая. Всё не расскажешь. Вобщем, стал этот Колька-козелок учёным по капусте. Всё про капусту знал, да не всем рассказывал. Семью завёл. Деда с бабой схоронил по-человечески. Что ещё нужно? Казалось, живи да радуйся.
Но так вышло, что как-то вызвали этого Николая в нужные органы. И стали в тех органах домогаться: подпиши да подпиши бумагу, что тот-то и тот-то враги, клеветуны и прочие диверсанты. Другой бы подписал, и забыл, как весеннюю любовь. А наш – ни в какую! Упёрся, как рогами. И пугали его и улещивали, и били. Всё впустую. Ну, и сослали бедолагу, куда Макар телят не гонял.
Ну, через какие-то годы вернулся он, конечно. Только зря вертался. Семья от него давно отказалась, на работу не берут, на квартире не прописывают. Вот он покрутился, повертелся и поехал в старую хатёнку, где когда – то дед с бабой жили.
Там он и сейчас живёт, поживает.
– А что? – говорит. – огород здесь хороший. А мне много ли надо? Листок капустный и хлебца ломоток.
И народ его очень уважает. Потому что хоть и родился козлом, но настоящим мужиком вырос. А ведь бывает и наоборот. Сами знаете.
– Вот эта вот история не про козла, конечно – Никодимыч прихлопнул комара на щеке, и стал рассматривать останки кровососа, прилипшие к ладони – за козла и ответить можно. Нет. Это совсем о другом. Да что это я? Сами послушайте…
Вот, жил-был один мужик. Он уже на пенсию вышел, как ударник производства и по возрасту. И жил со своей бабой так скучно, что и не рассказать. Дети поразъехались кто куда. И внучат ему не показывают, чтобы не научил чему-нибудь дурному. Баба всё с подругами на лавочке сидит и прохожих оговаривает. Тоска, одним словом.
Ну и вот. Сидел как-то этот мужик, сидел. Потом глаза от телевизора оторвал – смотрит, а в углу паучок сидит на паутине и муху доедает.
– Ага! – обрадовался мужик – паук – это непременно к письму. Интересно, от кого это письмо будет?
Так вот наш мужик зарадовался, и начал ждать. День ждёт, другой – нет письма и всё. Вот он месяц прождал – всё равно нету.
Словом, ждал мужик долго, а потом его осенило. Такая идея в голову зашла, аж в ушах загудело. И начал мужик эту идею в жизнь претворять. Пошёл на почту, купил бумагу да конверт, и написал письмо. Дескать, помню, милый, наши встречи в городе Париже. И дальше в том же духе с неприличными подробностями.
Вот, сочинил мужик это письмо, подписался «Дорогой Мусей», и сам себе по адресу отправил. Отправил и ждёт.
И это надо же! Через пару дней получает. А это значит, что почта работает, как положено. Без перебоев. Хорошо.
Закрылся мужик в туалете и с большим удовольствием письмо прочитал.
– Ишь ты! – говорит – Сколько времени прошло, а помнит. Значит, зацепило за живое. И взялся тогда мужик каждый день письма писать. И всё из разных городов. Которое из Лондона, которое из Кинешмы, а которое, вообще, из города Берлина.
А чтобы эта переписка в бабьи грязные лапы не попала, и чтоб без скандалов и надругательства, договорился с почтальоном. Мужик этому почтальону раз в месяц поллитра ставит, а тот мужику письма прямо на дом с доставкой обеспечивает.
Ладно.
Вот проходит год, наворачивается другой. Мужик письма из разных непонятных стран получает, и жизнь летит стремительно, как пустая бутылка из окна. И всё бы хорошо. А тут на тебе! Заболел вдруг почтальон, да еще и с постельным режимом. Что-то у него в организме надорвалось. Вот, заболел он и лежит. А вместо него девку поставили. А у девки сколько того разума? Каждому понятно. И вот, по неизвестным причинам, а, может, и от вредности, отдала эта почтальонка очередное письмо прямо в руки мужиковой бабе. Баба эта как раз на лавочке с соседками сидела. Ну, почтальонка и отдала. А мужик в это время на почте был. Писал письмо от Нюры из города Бостона.
Он занят был. Вот и не проследил вовремя.
Вот приходит этот мужик домой, а там его баба блины печёт.
– А ну, паразитская твоя морда, рассказывай! – говорит мужику – Какая такая Сима из Вашингтона тебе пишет про страстную любовь? Ишь, змей подколодный! Яйца сивые, а он туда же! И с такими злобными словами как залепит мужику сковородкой по лысине. Мужик и с катушек долой. Лежит на полу и членами не двигает. Правда, потом оклемался. Встал на ноги. На обе две. Встать-то он встал, но после такого зверского удара горячей сковородой не то чтобы писать, но и читать разучился. Когда пенсию приносят, он вместо подписи крестик ставит. Но, что интересно, больше у этого мужика – ни тоски, ни грусти.
Я вам, мужики, врать не буду и не хочу, – сказал Никодимыч – но тут вот как вышло. Вы и не поверите, но приключилась с одним мужиком такая вот история.
Мужик этот всё мечтал в Париж съездить. Прогуляться, так сказать, по тем местам, где ихние Наполеоны с Луями топтались.
Ну, по молодому делу – это понятно. Я вон, тоже по-молодости мечтал на северный полюс и чтоб приключения. А потом заматерел и понял, что белого медведя я и в зоопарке помотрю. Дёшево и сердито.
А этот мужик до зрелых лет свою мечту мечтал и холил. Даже жениться не стал, потому что деньги на свой Париж копил. А женись, так баба всё, накопленное тяжким трудом и воздержанием, отберёт. Это как пить дать. Правда, мужик этот не всё, что мог, копил. А только то, что после опохмелки случайно оставалось. Оно и понятно – здоровье дороже.
Вот, значит, накопил наш мужик некоторые средства, приобрёл себе путёвку, пиджачок справил да штиблеты, и поехал.
Возвращается мрачнее тучи и без пиджака.
Мужики к нему:
– Да что? Да как? Да с кем? И вообще.
А он молчит себе и разговоры не разговаривает. Только, когда рюмашку принял, в себя пришёл, и изложил всё, как было.
Так что на меня чтобы потом бочки не катить. Я тут ни при чём. За что купил, за то и продаю.
Значит так. Сел этот мужик в самолёт. Естественный страх преодолел. Огляделся. И тут у него первое разочарование получилось. Потому что в ихней группе собравшись одни бабы, да пидорасы. Еле-еле ещё двоих настоящих мужиков отыскал. А раз отыскал, значит их уже трое. Значит, жить можно и прочие удовольствия.
Ну, значит, летели они, летели, и прилетели. Привезли их из аэропорта в гостиницу, и бросили на произвол судьбы.
Понятное дело, бабы и пидорки сразу по-магазинам расползлись, а мужиков с собой не взяли. Но у них ещё были запасы, и они решили акклиматизироваться.
Вот просыпаются они утром. Трубы горят и во рту сохнет. А экскурсовод их бессердечно в автобус гонит. Ничего они на этот факт нарушений прав человека не сказали, и молча пошли. Думают, что где-нибудь по дороге прихватят.
Ну, сели в автобус на свои оплаченные заранее места. Едут. В окошко пялятся. А там всякие французы ходят почём зря. Бабы тощие, носатые, голенастые. Вышагивают, как цапли по болоту. Лягух, небось, выглядывают. А мужики всё куда-то бегом спешат. И нужного магазина не видать нигде. Хоть плачь. А так всё, как было обещано. И башня ихняя, и разное другое. А в газетных киосках, кроме газет, ничего подходящего.
Вот их тягали, тягали и, наконец, объявили свободное время, но чтоб к обеду были, как штык.
