Пройдя улицу, лиса вернулась по берегу реки и очутилась на околице. Тут путь ей преградил колючий плетень, в котором была дыра. Собачьи следы вели внутрь двора.
Она осторожно прокралась, залегла в снег за плетнем и долгое время слушала.
Перед ней был низкий мазаный хлев. За ним высилась громада веток, заготовленных на корм. Вокруг курился свежий навоз, чернела колода с забитым в нее топором. Человеческие следы вели к новому неоштукатуренному дому, на каменных ступеньках которого был оставлен фонарь.
Лиса подошла к дверям хлева и потянула носом. Внутри кто-то вздохнул и тяжело ударил в стенку. Послышалось кудахтанье разбуженных кур. Петух успокаивающе пропел: «Коо-ко-ко!»
Лиса попробовала просунуть голову в щель между створками дверей, из которой тянуло теплым духом. Но щель была слишком узкой. Тогда она принялась рыть под дверями, но скоро поняла, что это бесполезно. Обойдя хлев со всех сторон, она забралась на кучу веток, а оттуда спрыгнула на крышу.
Тут снега было немного. Дыхание животных и теплые испарения навоза растопили снежный покров. В одном месте чернела небольшая дыра.
Лиса разрыла солому, перегрызла несколько сухих прутьев и, расширив дыру, сунула голову внутрь. Горящие как фосфор глаза ее в мгновенье ухватили сидящих на насесте кур и рядом двух волов, спокойно жующих в темноте жвачку.
Она прянула назад, побоялась прыгнуть. Тело ее задрожало от нерешительности. Но добыча была так близка, что она не выдержала, скользнула в дыру и исчезла.
Куры с оглушительным криком бросились врассыпную. В темноте полетели перья и солома. Петух бился в стену хлева и орал во все горло. Волы встали и неодобрительно замычали.
Лиса поняла, что попала в западню. Она заметалась из угла в угол в поисках выхода.
Во дворе залаяла собака. От дома донесся человеческий голос. Лиса кинулась под ясли и замерла в ожидании. В противоположном углу продолжали кудахтать куры. Только волы удивленно смотрели на нее своими большими глазами.
Снаружи заскрипел снег. Желтый свет закачался за дверями хлева и узкой полоской проник в щель. Глаза зверя на миг блеснули как изумительной красоты изумруды. Двери скрипнули и отворились. Облако пара обволокло человека. Он вошел, поднял перед собой фонарь и окинул взглядом хлев. Следом за ним шмыгнула огромная, лохматая собака и остановилась у его ног. Свет фонаря промелькнул над волами, как большая желтая бабочка, и осветил угол со сбившимися в кучу курами. Крестьянин пробурчал что-то, взглянул наверх и увидел дыру в свесившейся с крыши полове. Он выругался, заметил собаку и пнул ее.
В ту же секунду лиса выскочила из-под ясель и молнией метнулась к дверям, которые крестьянин оставил открытыми. Отброшенная пинком собака и вякнуть не успела. Из пасти ее мигом позже вырвался дикий рев. Она кинулась за лисой, уже добравшейся до плетня и змеей скользнувшей через него. Собака заливалась лаем, а крестьянин бежал с фонарем и громко ругался:
— А-ах, дьявол! А-ах, сучья дочь!..
Оказавшись далеко от деревни, лиса поняла, что никто за ней не гонится, но все равно бежала трусцой и поскуливала от страха. Только в ивняке у реки она остановилась и облизнула свою острую мордочку.
В деревне еще лаяли собаки и слышался крик человека. Лиса несколько раз обернулась назад, вышла из ивняка и побежала вверх, к лесу.
Близился рассвет. Все отчетливее чернели стволы деревьев. Вода в реке посинела. Горизонт стал шире. Показалось низкое свинцовое небо. В холодном воздухе кружились легкие снежинки. Туман навис над засыпанным снегом лесом.
Полянку крупными прыжками пересек заяц, стараясь оставлять как можно меньше следов. Но лиса не обратила на него внимания. Она бежала медленно и отрешенно. Спину ее покрыл иней. На опушке леса она вдруг остановилась, посмотрела на деревню и хрипло протявкала…
Потом пошла к дикой яблоне и, утолив голод, залезла в нору и заснула, свернувшись калачиком.
Время от времени она вздрагивала и тихонько скулила. Ей чудилось, что она в хлеву. Вот идет крестьянин с фонарем, гонится за ней огромный лохматый пес…
Косуля
© Перевод А. Полякова
Небольшая лошадка резво бежала по ровной дороге. Пофыркивая, она время от времени взмахивала головой, словно хотела чихнуть, и трясла своей лохматой гривой. Оттопыренные защитные крылья расшатавшегося фаэтончика хлопали в темноте, а старые рессоры жалобно поскрипывали.
Двое путников находились в веселом настроении, как обычно бывают веселы охотники после удачи. Сбоку козел висела крупная темно-коричневая косуля. Отброшенная назад ее головка задумчиво уставилась остекленевшими очами в навалившееся на землю небо, усеянное мелкими осенними звездами. Седоки то и дело поглядывали на нее, словно желая убедиться, что она надежно привязана, и жадно вдыхали влажный осенний воздух, пахнущий палым листом и конским потом, который сопровождал пролетку на всем пути.
По обе стороны дороги простирались голые, раскисшие поля. Там-сям темнели рощицы, сивый туман скопился в низине, где шумела река, а крохотная мутная луна все убегала назад и пряталась в безлистых ветвях вязов у дороги.
Путники оживленно обменивались воспоминаниями о необыкновенных происшествиях, случавшихся с ними на охоте, говорили о собаках, ружьях, подшучивали над обидчивым кучером, хозяином лошади, но вдруг один из них как-то сразу сник, умолк и спрятался в воротник своей шубы, будто намереваясь вздремнуть.
Другой посмотрел на него удивленно, поудобнее устроился на сиденье и тоже прикрыл глаза.
Осенняя ночь была прохладной и безмолвной, дорога — пустынной. Старая коляска скрипела и кряхтела. Одно ее колесо пискливо жаловалось на что-то, видно, сердилось на однообразное цоканье лошадиных копыт.
Так проехали с километр.
Зашипела зажженная спичка. Один из охотников закуривал.
— А я подумал, ты спишь.
— Свежо. Если засну, то уж по-настоящему. Нет. Дело не в этом.
— А что случилось?
— Да вспомнил кое-что, глядя на косулю, которую мы убили сегодня.
— Какое-нибудь занятное приключение?
— Так… воспоминание. Впрочем, давняя история. В то время я служил инженером в одном затерянном в горах городишке, примечательном старой турецкой башней с часами да скукой. Но окружавшие его леса поистине кишели дичью.
Он заметно взбодрился и взволнованно продолжал:
— Прекрасными были эти леса и тихие, ясные осенние дни, полные сладостного томления. Чудесная пора!.. Весь край объят удивительным спокойствием. Сам старинный городок — идиллический, умиротворенный. А окрест его — небольшие деревушки и поселки, укрывшиеся в пожелтевших, как лисья шуба, лесах; замолкнувшие водяные мельницы на берегах унылых речушек и опустевшие дороги, которые в это время года пахнут пылью и навозом.
Однажды подстрелил я годовалого детеныша косули. Собака погнала его мать. Та увела гончую далеко за гряду. Видимо, какое-то время и козленок бежал рядом с матерью, а затем отделился и повернул обратно. Я заприметил его, когда он осторожно спускался по глинистому склону. Ну точь-в-точь как испуганный ребенок! Он часто останавливался и, тяжело дыша, оглядывался назад. Там, за покрасневшими, застывшими лесами, все еще раздавался лай собаки.
Когда козленок добежал до опушки поляны и вышел на меня, я выстрелил. Он упал подогнув под себя ноги, как обыкновенно падает смертельно раненное животное.
Я вытащил трофей на середину поляны, положил его рядом с собой и дрожащими пальцами зажег сигарету. Потом долго звал свою собаку, чтобы поделиться радостью с нею. Она все не появлялась. Было похоже, что опытная матка постаралась увлечь гончую как можно подальше.
Но я все равно ждал своего верного помощника до тех пор, пока солнце не прикоснулось к вершинам холмов и их тени не распростерлись на низинах. Небо прояснилось и засияло спокойной бездонной синевой. Дивный воздух пьянил и разнеживал до боли. Мне доставляло огромное удовольствие созерцать эти осенние закаты, от которых веяло сладостной тихой печалью. А позолоченные леса в воцарившемся безветрии стояли недвижны, точно очарованные собственной монументальной красотой.
Затем закинул добычу себе на плечи и спустился в темный овраг, где проходила старая заброшенная просека.
Там разрослись густые дебри высокого, рыжего папоротника. Сырость и бурьян буквально заполонили дно оврага, так что это место напоминало уголок, оставшийся от минувшей эры. Здесь утренняя изморозь еще поблескивала на прогалинах среди зарослей темного папоротника.
Оставил козленка на просеке, а сам завернул в лес, где с краю выбивался из-под земли родничок. Утолив жажду, вдруг услышал позади себя тихий топот. Верхушки папоротника раздвинулись, и оттуда показалось серое туловище довольно крупной, взрослой косули.
