Солнце на тосканском побережье влетает в копеечку, но тут все честно, без подставы, ведь район называется Арджентарио.[99] Это полуострый полуостров.
У них с баблом
бывает облом,
но им не в лом
казенный дом.
Неподалеку отсюда, в Тарквинии, Маргерит Дюрас играла в лошадки в 1953 году. Мне хочется запомнить все места, где мы были влюблены: запечатленные в этой книге, они войдут в историю. Наша любовь умрет, а книга будет жива.
Вторник
Странная история. Расставшись с женой, Людо открыл для себя свою дочь. Что, ему жалко было любить одновременно мать и ребенка?
– Сейчас, – говорит он, – мы ходим в Ботанический сад, я ее защищаю, когда всякая мелкота отбирает у нее ведерко, и я ловлю ее, когда она съезжает с горки. Покупаю ей ванильное мороженое, которое она размазывает по щекам. Вернувшись домой, мы танцуем под «All for You» Джанет Джексон. Она обожает танцевать. Она сама ставит диск, и мы начинаем кружиться, нацепив на нос солнечные очки. Поиграв в гостиной минут пятнадцать в вертящихся дервишей, она пьянеет, спотыкается, смеется, тянет кота за хвост, и это так освежает, словно чистый прозрачный источник после долгой летней прогулки.
– Смотри, она пробуждает в тебе талант.
– Подожди, это еще не все. Она требует, чтоб я ее чмокнул, а поскольку я целую ее в губки, она мне говорит спасибо, потом показывает у себя между ног и говорит: «Пипка, пипка!».
– Можно подумать, твоя дочь не такая, как все бабы! Насколько я понимаю, ты пытаешься мне доказать, что ты стал хорошим отцом для своей дочери с тех пор, как расстался с ее матерью?
– Именно так. Почувствуйте разницу. Я стал отцом в тот день, когда ушел от матери!
Я мог раз десять заснуть, выслушивая эту нудную похвальбу новоиспеченного отца семейства, но, поди знай почему, Людо меня восхитил. Не каждый день видишь, как твой приятель влюбляется в собственную двухлетнюю дочку. И потом, в кои-то веки мы не касаемся запретной темы – Франсуазы… Я не в претензии, что он клеил ее за моей спиной, я бы поступил точно так же на его месте. Но как же он упустил ее после того, как она ему отдалась? Наш роман снова делает ее привлекательной в его глазах: классический эффект любовного треугольника. Я не собираюсь накладывать на нее лапу, даже если ревную как бешеный. Каждый за себя, Франсуаза для всех! Ей решать.
Суббота
Этим летом мы с Людо поменялись жизнями. Теперь он холостяк, а я при бабе. Может быть, я реинкарнация Бурбона Бюссе? Я пытаюсь всех обдурить, делаю вид, что свободен, но вы-то понимаете, что я больше не верю в припарки донжуана из Шестого округа. Сердце мое занято. Надо будет связаться с издательством «Арлекин»[100] и предложить им напечатать «Романтического эгоиста».
Понедельник
Сидел всю ночку в одиночку. Where did you sleep last night?[101] (Ни в коем случае не задавайте этот вопрос, поставленный «Нирваной» вслед за Лидбелли: осторожно, занудство!) Я предпочитаю «Never explain never complain»,[102] даже если потребуется недюжинная выдержка, чтобы не заорать от боли, когда не знаешь, где твоя любимая женщина провела последние 24 часа.
Фраза недели принадлежит Манюэлю Каркассону – издателю, но другу (по прочтении легких заскоков Уэльбека в журнале «Лир»):
– Уэльбек – это мыс Агд в Бертесгадене.[103]
На что Марк Ламброн возразил:
– Вовсе нет: Уэльбек – кельтский друид. Панорамикс у «Криса и Маню»![104]
Если хотите, пусть будет ничья.
Среда
Рассказы пишут, когда нет времени на романы. Статьи пишут, когда нет времени на рассказы. А когда нет времени даже на статьи, ведут дневник.
Четверг
Париж стоит обедни Бьорк в Сент-Шапель. Я явился на бульвар дю Пале без билета. Благодаря какому-то читателю, а по совместительству директору фирмы грамзаписи, мне удалось войти. Последний раз я приходил сюда разводиться.[105] Вот Лионель Жоспен: из Троцкого в тролли. Вот Ив Симон и Стефани Шеврие, Элизабет Кин и Зази, Бертран Канта из «Нуар дезир» и Ален Башунг из «Алена Башунга». Сейчас наисландимся. Я как заведенный прикалываюсь по поводу пантеизма Бьорк и этой идиотской ситуации: весь Париж пришел в церковь, хотя исландка верит только в снег. Но как только она входит в крипту, ее детский голос пробуждает странные чувства в этом святом месте. «Музыка, – сказал Мальро, – это мыслящий шум». Хрен знает что: это не шум, и ни о чем он не мыслит. Музыка – это плачущее волшебство. Думаю, Господь был не против этого языческого концерта. Но когда эскимосочка прошла мимо меня, распевая «All is Full of Love» а капелла между рядами, мне расхотелось шутить. Редко приходилось мне испытывать чувство такой причастности чуду. В конце долго не смолкали аплодисменты. Бьорк не певица, а врата восприятия.[106]
Пятница
В Париже вновь открылся «Вип». Этим летом женская часть их клиентуры значительно помолодела. Раньше тут снимали младших сестричек наших подружек, теперь их дочек.
– Ты случайно не мамин бывший любовник?
Этот вопрос охлаждает пыл.
– Послушай, твоя мама была очень хороша собой двадцать лет назад, но у нее был тот же недостаток, что и у тебя: язык без костей.
И вообще, не больно-то и хотелось: изменять Франсуазе у меня пока особого желания нет, хотя я и не удосужился отказаться от своей «разгульной жизни» (как она выражается).
Суббота
Ужинаем в «Нобу» на улице Марбёф. Проблема номер один: мой заказ потеряли. Номер два: никто меня не узнает. Номер три: все узнают Фабьена Бартеза и Линду Евангелисту за соседним столиком. Номер четыре: официанты приносят блюда одно за другим, ровно через три часа ожидания. Номер пять: окружающие галдят больше, чем мы. Явный перебор с МПБ (мегапроблемами богачей). Что свидетельствует о том, что ты разбогател? Постоянные жалобы на жизнь.
Воскресенье
Любовь делает тебя непобедимым. Невозможно сдержать влюбленного человека: не вздумайте встать у него на пути. Наконец я достиг своей цели: просыпаюсь по утрам нефтяным королем.
Понедельник
Начиная этот дневник, я хотел стать Оскаром Уайльдом, но, закончив его, стану, возможно, не более чем гетеросексуальным Армистидом Мопином.[107]
Вторник 11 сентября 2001 г.
Рухнули башни-близнецы. После обеда бассейн.
Среда
Марк-Эдуар Наб читает в Интернете отрывки из Апокалипсиса. Конец света в прямом эфире. Надо бежать от начинающейся войны, но куда? Рембо выбрал Абиссинию, но сегодня в Эфиопии неспокойно; Сэлинджер затаился в Корнише, но Вермонт по-прежнему в Америке; Сид Барретт залег в Кембридже, но это союзная территория; Бобби Фишер прячется в Японии, которая кишит опасными сектами; Гоген в свое время обосновался на Таити, но с тех пор это место стало радиоактивным; Уэльбек переехал в Ирландию, но там идет местная религиозная война. Так куда? Остается только Швейцария, по стопам Бальтуса и Годара. Швейцария – единственное антиапокалипсическое убежище. Пора бы уже открыть там счет.
Мы загипнотизированы катастрофами. Некоторых журналистов заносит, они сыплют эпитетами «потрясающая», «невиданная», «поразительная», «сногсшибательная». Что и выдает их жажду ужасов. Они любят смерть в картинках. Таково их ремесло. И они правы: это прекрасно, как «Ад» Данте, «Сад пыток» Октава Мирбо и полотна Фрэнсиса Бэкона. Не надо стыдиться того, что этот кошмар завораживает. Дж. Г. Баллард: «Насилие – это поэзия XXI века».
Четверг
На Западе скоро исчезнет определенный образ жизни. Мы станем менее свободны в наших передвижениях, за нами будут пристальнее следить. Нам придется выбирать между свободой и безопасностью. От чего мы готовы отказаться, чтобы все время не помирать со страху? Вот конкретный пример: почему последние сорок лет так легко было пробраться в кабину пилота? Поскольку любой «боинг» или аэробус – это оружие массового поражения, уже давно пора нанять охранников для защиты бортпроводников и прекратить всякий доступ к пилотам. Каждой стюардессе – по телохранителю! Надо поставить бронированные двери между салоном и кабиной пилота, которые, как правило, разделены простой шторкой! Как можно было не подумать об этом раньше? Это нелепо и преступно. В компетенцию летчиков не входит борьба с пиратами. Вопрос уже не в том, «есть ли пилот в самолете», а «есть ли кто-нибудь, кто защитит пилота»?
Пятница
Вечером после падения башен в ночных клубах было пусто. Но на следующий день разразилась тотальная тусовка. Рассуждали просто: раз мы все равно скоро склеим ласты, погребенные под горящими корпусами самолетов и расплавленными фюзеляжами, так оттянемся же напоследок. Третья мировая война – мощный афродизиак. Чтобы закадрить кого-нибудь в наше время, советую начинать так:
