— Хе-хе, хитер, хитер, — еще более сощурились глаза Тимура. — Выиграешь эту партию — твоя. Проиграешь, как условились, твоя башка за дерзость слетит тотчас. Ну а ее, прекрасную, — он провел пальцами по ее шелковистым волосам, — не ублажит меня — поутру… Так что, ходи.
Некрасивое, изможденное лицо Несарта все испещрено морщинами, а теперь он так внутренне напрягся, что посерел, и на лбу меж глаз какой-то сгусток кожи возник. Он тяжело стоял, опираясь руками о стол, переминаясь с ноги на ногу, и все же не выстоял. Когда фигур на столе оставалось совсем мало, он пал на колени. Однако на это почти никто не обратил внимания, потому что его колюче-буравящий, неотступный взор витал над доской, все более и более прижимая противника.
Было далеко за полночь, совсем темно, под порывами холодного, резкого ветра со стороны Каспийского моря накрапывал мелкий осенний дождь, когда по едва различимой разжиженной дороге, петлявшей вдоль реки, удалялись от лагеря Тимура две торопливые тени.
— Быстрее, быстрее, — дергал Молла Несарт руку девушки, если дорога шла по наклонной. На подъеме они менялись ролями.
— Не могу, не могу, — задыхался старик, — ноги ватные, будто не мои, я ведь двадцать лет в каморке ютился.
Так, порой скуля, порой подбадривая и поддерживая друг друга, они преодолели какой-то путь, да далеко не ушли, и на очередном подъеме старик упал и сил у него уже не было.
— Вставай, вставай, — причитает над ним девушка.
— Не могу, — как у выброшенной на берег рыбы, широко раскрыт его беззубый рот. — Может, одна убежишь?
— Боюсь, — она вся дрожит.
— Да-да, — словно способен ее защитить, все еще не выпускает он ее руки. — Мне кажется, за нами следят. Сейчас, чуть отдохну и тронемся. Преодолев еще один подъем, они резко свернули с дороги; пробираясь сквозь небольшой лес и колючий, густой прибрежный кустарник, вышли к каменистому берегу реки.
— Насколько я помню, где-то должен быть брод. Подожди здесь. — Молла Несарт немного отошел вниз по течению. Река по осени немноговодная, да все же кавказская, говорливая, на перекатах ворчит, и то ли показалось ему, то ли так оно и было — девичий визг. Бросился обратно.
— Шадома! Шадома! — изо всех сил завопил он; в ответ — лязг копыт по камням. — Сволочи! Гады! Изверги! — его ноги подкосились.
* * *
Как и все великие люди, Тимур мало спал. Пробудившись на заре в приподнятом настроении, он не без усмешки вспомнил изречение друга детства: «Старое вино — юная девушка». И действительно, чувствуя прилив сил, он решил развеяться на природе — приказал спешно организовать охоту. Ему доложили, что недалече, в живописном займище реки, дичь по осени разжирела: утки — стаями, косули — табунами, а вепри совсем людей не видели, даже не боятся.
Поутру дождь перестал, и хоть солнца из-за туч не видно, все равно светло и красочно. Для Тимура, кочевника пустыни, краски осеннего Кавказа — как благодатная кисть Бога! Нравится ему Кавказ, хорошее у него настроение, торопится он к охоте, впереди свиты скачет, и тут неожиданно из кустов выскочил какой-то старик, размахивая руками и крича: «Ты обманул ме…». Он уже чуть было не ухватился за узды коня самого Тимура, как несколько плетей с разных сторон сшибли его с ног, а копье пригвоздило к земле.
— Это ты? — Повелитель узнал Моллу Несарта. — Что, свобода уже надоела? — По его жесту орудие от старика отвели, но он еще лежал в грязи, и, видимо, вновь осознав сложившееся положение, он повторил то, что хотел изначально сказать, правда, совсем в ином виде:
— Повелитель, девочку мою ночью отобрали.
— Был бы мужчина, не отобрали бы, — Тимур дернул поводья, через пару шагов коня остановил, презрительно глянув на старика: — Раз с утра повстречался этот урод, охота будет неудачной. Бросьте обратно в тюрьму.
Однако в этот день охота удалась на славу: сам Повелитель поразил не одну дичь, и, вернувшись в лагерь в очень хорошем расположении духа, он захотел сыграть в шахматы и, вспомнив Несарта, потребовал доставить его; он не только жаждет реванша, ему нужен достойный соперник.
— Молла, — милостив тон Тимура, — я думал, что если я, выезжая на охоту, встречу человека с таким лицом, то удачи мне не видать. А вышло все наоборот. Поэтому я помиловал тебя и освободил.
— Благодарю, Повелитель, — склонился Несарт. — Позволь мне задать один вопрос, — и, увидев снисходительный кивок, — утром, посчитав меня зловредным человеком, ты бросил меня в тюрьму, хотя, как оказалось, охота была очень удачной. А я встретил тебя и мне не повезло — вновь тюрьма, голод, холод. Теперь скажи по совести, кто же из нас приносит несчастье?
— Ха-ха-ха! — хлопнул ладонями Тимур. — Сам подумай, я только раз тебя посадил, зато дважды из тюрьмы вызволил. Так что, смотри, будешь еще дерзить — счет уравняю… справедливости ради.
— Ты всегда справедлив, Повелитель, — за эти неполные сутки, что Молла добился свободы, он усвоил одно — как положено преклоняться.
— Ну что, сыграем в шахматы? — спросил Тимур.
— А вчера, Повелитель, ты предложил сразиться.
— Да, и ты заслужил свободу, — констатировал Тимур. — Разве ты не пресытился ею?
— Есть вещи, которыми не пресыщаются.
— Назови же их.
— Глаза — взглядом, ухо — новостями, женщина — мужчиной, пламя — дровами, ученый — знаниями, сама жизнь — свободою.
— Мудро, — оценил Тимур. — Но хватит болтать, давай играть.
Они довольно быстро провели две партии на большой доске, и в обеих победил Тимур.
— Может ты поддаешься? — спросил он.
— Играю, как могу, — ответил Молла, — просто нет стимула.
— О каком стимуле ты говоришь? — суров стал голос Тимура. — Быть рядом со мной — для любого человека счастье и честь!
— Это так, Повелитель.
— Отныне ты при моем дворе, — постановил Тимур и бросил взгляд в сторону визиря воды. Тот, поняв приказ, склонил голову. — Любое твое пожелание будет исполнено. Только смотри, начнешь в шахматах поддаваться, пеняй на себя, башку снесу.
Под этот заклад они начали третью партию, игра была равной, напряженной, вряд ли кто посмел бы Тимура побеспокоить, если бы не сверхважное донесение — над ухом Повелителя склонился начальник тайного сыска.
— Да ты что? — удивленно воскликнул Тимур. — Немедленно ко мне.
Из зала всех, даже визиря воды, удалили. Начальник сыска вопросительно посмотрел в сторону Моллы Несарта.
— Его оставь, — повелел Тимур, — мы доиграем. Он все равно ничего не поймет.
Вскоре двое охранников, держа за руки, доставали крепкого, очень смуглого мужчину зрелого возраста, с ясно выраженными монголоидными чертами лица, который с готовностью стал на колени, поцеловал край ковра.
— Ну, иди ко мне, иди ко мне, дорогой Едигей, — очень доброжелателен Тимур.
— О Властелин! — бросился к нему гость. — Как я счастлив лицезреть твое Величие! Ты мне заменил отца! — Теперь он припал к ногам Повелителя, целуя его красные кожаные башмаки, отделанные шелком, в который вкраплены золотые нити.
— Едигей, ты мне тоже дорог как сын, — под поцелуи и объятия полилась заливная восточная лесть. Но это длилось не бесконечно; с тюркского, который Молла Несарт прекрасно понимал, они перешли на монгольский, и моментально любезность с их лиц исчезла, и языка знать не надо, идет торг, сделка, предательство и вероломство, называются страны, города и исторические личности, против которых будет направлен их сговор, их армия, где они овладеют несметными богатствами, — это Северный Кавказ, вроде провинция Золотой Орды.
— Там, от Каспийского до Черного моря, — описывает цель Едигей, — земли жирные, черные, на них хлеба колышутся, словно золото. А стада там тучные, кони стройные, сивогривые. А люди богатые, свободолюбивые, красивые, мяса мало едят, больше мед, зелень, икру. В рабство продать — в двадцать раз дороже персов или негров стоят. А какие там города — в роскоши и зелени утопают!
— А твой брат, Иса-бек, как он?
— Повелитель мира, Иса-бек — мой старший брат, и ты знаешь о нашей сплоченности. Без его согласия я не явился бы к тебе.
— Да, — согласился Тимур.
Делая вид, что вновь увлечен игрой, он подошел к шахматному столу, надолго задумался, а думать о чем было, ему предстояло принять очень важное решение и при этом опираться на такого коварного, далеко не глупого и очень влиятельного человека, как Едигей, и его братьев.
Конечно, Тимур понимал — сегодня (да и вчера) Едигей боится его, раболепствует, вроде верно служит. Но служит ли он ему одному? Ведь его брат Иса-бек — один из приближенных людей Тохтамыша, да и сам Едигей только из Золотой Орды прибыл. Не хотят ли они его заманить в ловушку и там истребить?
А с другой стороны, оттолкнуть Едигея, просто уничтожить тоже нельзя. Как семья Тимура была во главе отюреченного монгольского племени барласов, так и семья Едигея стоит во главе такого же промонгольского племени мангыт. И хотя это племя не является прямым потомком Чингисхана, да оно еще древнее, могущественнее, а в данный момент мангытский юрт стал столь многочисленным и сильным, что к нему примкнули многие монгольские племена, такие как уйсуны, канглы, кипчак, найман и, наконец, великие кереиты. И не только Тимур, но и Тохтамыш понимают, что Едигей — хитрая лиса и ведет свою игру, пытаясь не в первый раз столкнуть лбами двух правителей и надеясь обоих обессилить, чтобы самому захватить власть в Чингисхановом улусе.[38] Однако поделать с этим, по крайней мере, пока, ничего невозможно. Дело в том, что в армии и Тохтамыша, и Тимура служат и с той, и с другой стороны по тридцать-сорок тысяч соплеменников Едигея, меж которыми традиционное кочевничье родство, которые, в случае чего, могут ударить в спину Тохтамыша, и тем более Тимура, ибо он, в отличие от первого, не является потомком Чингисхана. И эти головорезы и смутьяны бескрайних пустынь верно служат Тимуру лишь потому, что его полководческий гений пока что постоянно утоляет их алчную жажду к добыче, схватке, насилию, разгулу и разврату. Вот и приходится даже такому великому завоевателю, как Тимур, изворачиваться, вести тонкую дипломатию, порой льстить.
