— Шадома… Шадома, — негромко позвал Молла Несарт. Она не среагировала.
— Шадома, — повторил он. Она медленно, лениво повернула прекрасную головку в его сторону. В ее огромных очах туман, ничего не понять, смотрит, словно в никуда.
— Шадома, дочь Атчароя, — уже без надежды печально произнес старик.
На миг в ее отрешенных глазах вспыхнула какая-то жизнь и сразу же погасла, оставив на юном румянце щеки короткий, влажный след. Но это была лишь искра, а потом вновь в глазах пустота, беззаботная дрема, блаженная сонная одурь, стойкая наркотическая пелена, бездушье.
* * *
Духовный наставник Тимура Саид Бараки прислал из Самарканда очередное послание-наставление. Кроме прочего, а это общее положение дел в столице и вокруг нее, завершается письмо следующим выводом: «Нет для Правителя ничего лучше, чем ум и знание. Ведь недаром сказано «Вещи украшаются людьми, а люди украшаются знаниями и возвышают их достоинство умом.» Самый лучший Правитель — это тот, кто общается с учеными и поэтами».
Этот постулат Тимур давно усвоил, а посему смилостивился над несчастным Моллой Несартом, ибо этот бездомный ученый ничего не имел. Своим повелением Великий Государь оставил Моллу при дворе и якобы для пущей важности, да более для насмешки, назвал его святым старцем, просил прилюдно зачитать указ. Кто-то в стороне захихикал.
Молла Несарт осознавал, что его насильно удерживают при дворе прежде для игры в шахматы, а теперь как посмешище. Ему ничего не оставалось, как принять это условие, и, по мере возможности, таким же способом противостоять.
— Всемогущий Аллах и ты, Великий Повелитель, — вознес Молла руки к небу, — провозгласили меня святым, предписав мне находиться при твоем дворе. И как святому визирь воды обязан мне выделить специальных слуг, кухню и жалованье — тысячу таньга.
— Дурак же ты, Молла! — усмехнулся Тимур.
— Правду изволишь говорить, мой Повелитель, — склонился в поклоне Несарт. — Не будь я дураком, разве стал бы святым при твоем дворе?
За такую выходку иной поплатился бы головой. Однако у Тимура свой расчет, да и шахматы играют в его жизни немалую роль, и ему просто необходим достойный соперник. А иначе как коротать время? Ведь не все ему празднество, разгул. Стоит он на Кавказе как на перепутье, меж многих враждебных сил, и если они разом на него пойдут — несдобровать.
А действовать надо быстро и решительно. Он любит и привык воевать, его армия жаждет новой добычи. Да, сломя голову никуда не сунешься, можно свою голову потерять. Вот и приходится ему все до мелочей рассчитывать, ведь многое теперь зависит не от него, а от успеха замысла Едигея.
Сам Едигей перед отправкой на столь сомнительное дело столько денег запросит, что порой приходит Тимуру мысль: «Сколько еще человеку надо?» Убежит Едигей?.. Аследом — Едигей, как и он, малым не насытится — все разом захочет, значит, претворив идеи, либо нет, но обязательно вернется, тому закладная грамота есть.
Знал Тимур, что это нереально, да неделю срока дал он Едигею на исполнение. Уже третья пошла — никаких вестей. Он волнуется. Чтобы забыться, все время в шахматы с Моллой Несартом играет, потешается над ним, но и тот в долгу не остается.
Так и коротал Повелитель время, вроде бы в утехах и в спокойствии. Да на самом деле мысль его беспрестанно кипит, нет ему ни свободы, ни счастья, ни покоя. Он всегда должен быть начеку, знать все обо всем, даже о том, что происходит вдали от него, на то у него масса доносчиков, разведчиков и даже высокопоставленных подкупленных лиц. А тут, чего он никак не ожидал, тайный посол прибыл из Константинополя, от самого императора Византии Мануила II.
Здесь уместно сделать некоторое отступление для пояснения, и поэтому обратимся к помощи Пера, лишь оно оставило след истории. К тому времени как таковой великой Византийской империи, которая просуществовала более тысячи лет, уже не было. Конечно же, одна из главных причин распада империи — это внутренние противоречия и известные интриги византийского двора. Однако эти внутренние распри сопровождали Константинополь во все времена ее существования. Тем не менее, эта твердыня устояла перед полчищами персов и победоносного арабского халифата. А в 1204 году полумиллионный город, где воинский гарнизон численностью более 70 тысяч, буквально сдался сборной дружине западных наемников крестоносцев-латинян, которые спекулировали единоверием. Войдя в Константинополь, они предали столицу православия огню, многих греков поубивали, все что могли — а это бесценные памятники мировой литературы и искусства, древние храмы и даже императорские усыпальницы — они разграбили, уничтожили, переплавили. Лишь кое-что было вывезено, и до сих пор эти памятники украшают некоторые города Европы.
А возвращаясь к причинам распада Византийской империи, следует отметить, что исторически судьба православной державы более была связана с Востоком, нежели с католическим Западом. Именно Восток питал Константинополь всеми ресурсами, а это и доходы, и военные люди, и даже традиции. Но когда турки-сельджуки, а потом монголы захватили восточные провинции Византии, империя стала обескровленной, обнищала и не смогла не только контролировать дальние территории, но и защищать саму себя. В итоге, по заговору крестоносцев, греческая Византия распалась на несколько частей. Тем не менее сама столица — портовый город — имела такой потенциал и такое важное стратегическое положение, что Константинополь, не как прежде, но вновь ожил, приобрел некий вес и авторитет, пока в начале XIV века на просторах Малой Азии не появилась новая сила — турки-огузы под предводительством султана Османа, который и создал так называемую Османскую империю.
Потомки Османа исторически во многом преуспели, а в конце XIV века, во времена Тимура, в Малой Азии и на Балканах загремело имя нового полководца — Баязида. Это он в 1389 году принимал участие в знаменитом сражении на Косовом поле, что в долине реки Лаб, где сербы сошлись с турками в решающем сражении и после двух дней упорных боев, тесня противника, убили султана Мурада, а затем и старшего его сына Мустафу. Другой же сын султана, а именно Баязид, не дал соплеменникам дрогнуть. Он взял бразды правления, сам ринулся в атаку и на исходе третьего дня, разгромив сербов, захватил в плен их князя Лазаря и взял в жены его дочь — красавицу Деснину, про которую позже слагали оды, и даже французским писателем был написан блистательный роман. Брат Деснины — Стефан Лазаревич — признал над собою верховную власть султана и вместе со своими подданными стал одним из главнокомандующих в войсках Османской империи.
Баязид был полководцем стремительных переходов, быстрых, продуманных атак. Его не зря прозвали Молниеносным. После Косовской битвы он ходил в Венгрию, жестоко расправляясь со всеми, кто пытался с ним воевать.
По возвращении Баязида на Балканы многие греческие города открывали перед ним ворота, а некоторые и сами приглашали. Так, в греческий город Салону призвали турок сами греки: и епископ, и владетельница города Елена Кантокузина, вручившая султану родную дочь для его гарема. И это был не единичный случай. Как утверждают некоторые историки, на Балканах потомков Османа ждали! Дело в том, что ни одна из сил, претендовавших на Балканы в XIV–XV веках, не была желаемой для простых жителей полуострова, которые натерпелись от притеснений византийских императоров, обленившихся и зажравшихся, от воинственных сербов, болгар, других народов, не способных договориться меж собой мирно, от западноевропейских правителей, истрепавших христиан Балканского полуостров за почти трехвековую эпопею крестовых походов. Никому из перечисленных правителей не было никакого дела до простого народа, а османы несли людям обыкновенным некую справедливость, вполне приемлемую для уставших людей.
Победы Баязида ошеломили всех, прежде всего византийский двор, беспомощно наблюдавший за грандиозными событиями. О непокорности новому султану нельзя было и думать. Император Византии оформил вассальные отношения с султаном, более того, перенес невиданное для империи унижение — сопровождал Баязида в поход против Никеи,[44] единственного греческого города в Малой Азии, сохранившего независимость благодаря традиционной дружбе горожан с соседями сельджуками.[45] Православным жителям города пришлось увидеть греческого императора в турецком стане. Сам император их уговаривал поддаться туркам и после их отказа бился вместе с сыном Мандилом в первых рядах султанских войск против греков, считавших себя его подданными. Город был взят приступом.
Вскоре после этого, в 1391 году, император Византии Иоанн Палеолог умер. Этим воспользовался его племянник, тоже Иоанн, сын Андроника, который захватил столицу и провозгласил себя императором. В это самое время сын Иоанна Палеолога находился, как аманат, в султанской ставке, откуда он якобы тайно бежал в Константинополь, чтобы занять престол своего отца. Внутри городских стен между двоюродными братьями разразилась настоящая борьба. А султан Баязид, державший в осаде Константинополь (это будет продолжаться на протяжении семи лет), всякими способами помогал то одному, то другому брату-претенденту, в результате выманивая дань с обоих, что в целом еще более ослабляло их империю. После пятимесячного противостояния Иоанн отступил, бежал морем. И с тех пор откуда-то издалека он угрожает императору Константинополя дворцовым переворотом, что не внове при византийских порядках. Сам Мануил II разыскивает исчезнувшего брата с целью избавиться от него, как от соперника. В стане Тимура появляется его посол с уверениями, что Иоанн захвачен людьми Повелителя, и с просьбой помочь избавиться от самозванца. За эту услугу, мол, Мануил II в долгу перед Великим Государем не останется.
