Похищения людей были самой больной темой нарушения прав человека в Чечне. Они создавали крайне неблагоприятный образ республики за рубежом и служили постоянным оправданием агрессивных намерений Москвы.
Арсаев сразу по вступлении в должность заявил, что с этим будет покончено. Казалось, что мы на правильном пути.
В России и сейчас многие думают, что похищение заложников и требование выкупа за них – национальный спорт чеченцев. Что в каждом дворе есть зиндан, где держали русских заложников и рабов. Как будто времена «Кавказского пленника» так и не прошли в Чечне.
На самом деле захватом заложников, похищением и продажей людей во время войны занимались обе стороны – и чеченские боевики, и федеральные подразделения. У федеральных войск возможностей было больше, и масштаб похищений тоже был крупнее. Такие зинданы, которые держали российские военные, чеченцам и не снились.
Но нашей задачей в то время стало противодействие преступному бизнесу на людях внутри республики, кто бы им ни занимался и кто бы за ним ни стоял.
Скоро нам повезло. Нам удалось напасть на горячий след.
Был уже вечер, мы собирались со службы домой, когда во Дворец пионеров, ставший нашей резиденцией, вбежал растрепанный юноша. Он ворвался в кабинет Лечи и закричал:
– Брата! Брата забрали!
Лечи вскочил из-за стола.
– Постой, кто забрал, какого брата?
– Моего брата, Юсупа. Люди в форме, с оружием. Схватили дома, брат ужинал, связали и увезли. Я в гости шел, успел спрятаться. Все видел! Помогите, спасите брата!
– Куда его повезли?
– По дороге на Автуры, в ту сторону!
Лечи объявил тревогу и общий сбор. Мы кинулись в погоню на двух уазиках. Бандиты не очень торопились, и мы нагнали их в дороге. Брат похищенного, сидевший на переднем сиденье головного автомобиля, узнал похитителей:
– Вот они! Это их машины!
Банда передвигалась на трех «Жигулях» и одной «Волге», намертво затонированной. Юсупа, видимо, везли именно в ней.
Водитель головного уазика дал по газам и обогнал кавалькаду, потом притормозил, развернувшись, и загородил дорогу. Вторая машина прижала сзади. Выскочили наши бойцы с автоматами и заорали во все глотки:
– Стоять! Выйти из автомобилей! Руки на капот!
«Жигули» и «Волга» остановились. Дверь «Волги» открылась и из нее неспешно вышел мужчина с небольшой бородкой и в берете. Мужчина сказал по-русски с сильным акцентом:
– Что за проблемы?
Лечи вышел вперед.
– Вопросы здесь будем задавать мы. Министерство шариатской безопасности республики Ичкерия, Шалинский район. По нашим сведениям, вы похитили человека. Отпустить заложника и сдать оружие!
Мужчина дерзко улыбнулся и перешел на чеченский.
– А ты, товарищ, не хочешь узнать, кто я?
Он достал из нагрудного кармана удостоверение и развернул его перед лицом Лечи. Я стоял рядом с Лечи и прочел, что предъявитель является бойцом отряда специального назначения «Борз».
На Лечи документ не произвел никакого впечатления.
– У нас на толкучке такую бумажку каждый фраер может купить за сто долларов, – сказал он и повторил: – Сдать оружие! Ты и все твои индейцы. Пока мы не сняли с вас скальпы.
Боец спецназа дернулся к кобуре. Дуло моего автомата было нацелено ему прямо в лоб. Я приготовился к стрельбе. Все ребята тоже держали на прицеле его и машины его группы. Двое наших навели гранатометы на автомобили.
Мужчина оценил ситуацию, и его рука замерла на полпути.
– Подожди, дорогой. Мы выполняем задание нашего командира. Человек, которого мы забрали, русский шпион. У нас проверенные агентурные данные.
– Он все врет, – закричал свидетель похищения. – Юсуп землю продал, хотел мать на лечение отправить. Эти собаки перерыли весь дом, денег не нашли и сказали его жене, что, если завтра она не соберет пятьдесят тысяч долларов, они пришлют ей отрезанные яйца ее мужа и голову на шампуре! А откуда она возьмет столько денег? Тот наш старый огород в десять раз меньше стоил!
Лечи сказал спокойно и твердо:
– Любые операции по захвату шпионов должны быть согласованы с Министерством шариатской государственной безопасности. В Шалинском районе – лично со мной. Я никаких указаний не получал. Из чего следует, что вы бандиты. Сейчас твои ублюдки выйдут из машин, и вы все сдадите оружие. Если мне покажется, что все идет не так, как я хочу, если мне не понравится хоть одно движение или взгляд – мы перещелкаем вас в одну минуту.
Мужчина медленно поднял руки. Я подскочил к нему и выхватил пистолет из кобуры.
– Теперь остальные!
Главарь дал знак, и его подручные стали вылезать из машин. Их было всего семь человек. Нас натолкалось в два уазика десять, считая свидетеля. Гранатометчики оставались на позициях, остальные парни в считаные секунды разоружили и обыскали банду. Головорезов собрали в кучу на обочине под прицелами автоматов.
– Вы пожалеете, – прошипел главарь, – вы не знаете с кем связались!
– Везем их к нам? – обратился я к Лечи.
Лечи смотрел на меня и молчал.
– Мы повезем их к нам и проведем расследование? – снова спросил я.
Лечи молча покачал головой.
– Но, Лечи, мы ведь не…
– Ты сам знаешь, что будет. Завтра мы будем вынуждены выпустить этих сволочей на свободу. А сами получим выговор. Это в лучшем случае. Что в худшем – я даже думать не хочу.
– А Асланбек? Асланбек же…
– Арсаев хороший парень. Но он не Аллах. Ему надо помочь.
Похитители растерянно переминались с ноги на ногу. Наши бойцы сверлили их взглядами и держали автоматы наготове.
– Командуй, – сказал мне Лечи и, повернувшись, пошел к уазику.
Я подошел к сотрудникам и отдал приказ:
– В линию!
Пятеро бойцов, державших бандитов на мушке, вместе со мной встали в ряд на дороге.
– Огонь!
Раздался громкий треск автоматных очередей. Тела, пробитые пулями, свалились на обочину, друг на друга, сотрясаемые конвульсиями. Это было похоже на грязный групповой оргазм или на насекомых в банке.
Не сговариваясь, мы не стали добивать расстрелянных контрольными выстрелами. Просто подождали, пока их предсмертные судороги прекратились.
Потом все трупы затолкали в одну машину, в «Волгу». «Волга» – очень просторная машина. Хорошая. Как будто предназначена для того, чтобы в нее закладывать много трупов. Мы отвели свои уазики и трофейные «Жигули» на безопасное расстояние и подорвали «Волгу» из гранатометов. Машину подбросило на дороге, во все стороны полетели куски железа и мяса. Разлился бензин, и заполыхало пламя.
Не чувствуя своего онемевшего тела, я сел на заднее сиденье уазика рядом с дядей. Лечи похлопал меня по коленке:
– Ничего, Тамерлан. У нас не было выбора.
Это была моя первая кровь.
Даже когда казнили насильников Лейлы, я не нажимал на курок.
После того, как Лейла покончила с собой, я продал свой модный «Стечкин». Купил АКМ, а оставшиеся деньги передал родственникам ее первого мужа, которые забрали сына, которого я уже считал своим.
Тот «Стечкин» уже нашел свою жертву. Теперь свою кровь нашел и мой автомат. Я нажимал на курок вместе с парнями, расстреливая арестованных. Мы убили их всех. Они все были мертвы.
Мы подорвали и сожгли их трупы. Их не смогут ни опознать, ни похоронить.
Мы сообщили в Грозный, что машина с неизвестными подорвалась на мине. Никто не стал ничего расследовать.
Может, так и было нужно. Только так мы могли пытаться остановить похищения людей.
Возможно, Лечи был прав и у нас не было выбора. Вот опять – не было выбора! Когда ты берешь в руки оружие, слишком часто у тебя не остается другого выбора, только стрелять и убивать.
Ты уже сделал свой выбор: когда взял оружие в руки.
Весь следующий день я просидел дома. Я читал книгу; кажется, это был какой-то советский писатель. Роман про домны, стройки и комсомольцев. Я даже не приготовил себе еды. Грыз черствую буханку хлеба и запивал сладким чаем.
Ближе к концу дня меня навестил Лечи. Он открыл дверь сам и прошел в комнату, не поздоровавшись.
– Почему тебя не было на службе?
Я приподнялся с лежанки. Когда заходят старшие, у нас принято вставать.
– Садись. Ты заболел? – дядя подсказывал мне ответ.
– Нет. Просто не хотел никуда выходить.
– Так не пойдет. У нас дисциплина. Это тебе не институт: хочу хожу, не хочу – дома сижу.
Я молчал.
– Давай выпьем?
Лечи достал бутылку водки.
– Не… я не хочу пить. Коран запрещает пить.
– Брось! Ты же не фанатик.
Это правда. Фанатиком я не был. Принятие ислама произвело переворот в моей душе. Я искренне пытался следовать хотя бы чему-то. Но в вопросах правил и ограничений не был к себе строг.
Я снова сдался и махнул рукой. Мы прошли на кухню. Я достал стаканы и поставил на стол. Лечи открыл бутылку.
– Закуски нет?
