Вот о чем я думала во время маскарада.
Простите?
В тот вечер ничего, связанного с псевдо-Виттгенау, больше не произошло. Почему я уверена, что это был псевдо-Виттгенау? Потому что к тому моменту Виттгенау был уже целый год как мертв. Кроме того, я думаю, что обо всем, что касается Виттгенау, вы осведомлены гораздо лучше, чем я. Вы знаете о Виттгенау все, в том числе и то, кто его убил. И я не понимаю, зачем вам меня допрашивать, ведь я просто женщина и ничего не знаю о героических подвигах, и не занимаюсь политикой.
Я повторяю еще раз, Виттгенау прибыл в Белград в рождественские дни 1735 года. И сразу исчез. Да, именно так, исчез. А я могу вам только пересказать то, что слышала от придворных лизоблюдов и прислуги.
Не от любовника. Любовника у меня не было.
А слышала я то, что Виттгенау был членом секретной комиссии императора, которая приехала проверить, что происходило при строительстве Калемегданской крепости. И цистерны. Именно на цистерне всегда делался особый акцент. Насколько я поняла, следствие интересовало вовсе не то, как расходовались средства. И никто мне ни разу не сказал, что именно искал Виттгенау. Но что еще, кроме растраты, может быть предметом проверки, когда речь идет о строительстве?
Да, Доксат был главным обвиняемым. Так, по крайней мере, говорили. Тогда он еще не был генералом. Он был полковником, отвечавшим за строительство крепости. Да, он был швейцарцем и протестантом. Но они, знаете ли, ни разу не встречались. Доксат и Виттгенау. Доксата не было в Белграде, когда туда приехал Виттгенау. А когда Доксат вернулся, Виттгенау уже исчез.
О ком? Почему я должна сейчас рассказывать о своей семье? Вы же все сами знаете. Хорошо.
Моя семья обладает монополией на почтовую связь в Австрийской империи, Венгрии, Славонии, во всех немецких графствах, в Чехии, Польше, Нидерландах, некоторых районах Франции и в северной Италии. Мой дядя — Великий магистр Почты Священной Римской империи. И эта должность наследуется членами моей семьи с 1490 года.
У нас есть более двадцати тысяч курьеров, которые могут доставить письмо из Парижа в Буду за семь дней. Или из Вены в Стамбул за четыре дня.
Что? Зачем нам было доставлять письма из Вены в Стамбул? Но я просто привела это как пример. Не более того. Естественно, наши курьеры пересекали и вражеские для нас страны. Но туркам мы почту не доставляли. По крайней мере, насколько мне известно. Кто вас на самом деле интересует? Виттгенау? Или фон Хаусбург? Или Доксат? Вас интересую я?!
Глава шестая
Маскарад (продолжение)
2.
Регент весь превратился в слух. Его глаза слезились, то ли от близорукости, то ли от пьянства, бокал с вином он сжимал в левой руке. Его отвратительный шрам стал красным.
— Вы мне не поверите, ваше высочество, но искусство выдумал я.
— Верю, искусство — дело рук дьявола.
Сверкнула молния.
— Это было в самом начале, когда изгнанные из рая люди впервые узнали, что такое страдание. Они тут же испортились и стали моими. Но меня это вовсе не развлекало. Я люблю, чтобы человек выбирал между добром и злом, чтобы переходил с одной стороны на другую и отдавал мне предпочтение только под конец. Но ввиду того, что людям с самого начала все в жизни было плохо, они без раздумий сразу становились плохими и вообще не верили, что существует добро.
Раздался удар грома.
— Тогда я дал им искусство. Позже я дал им и буквы, чтобы они его записали и чтобы оно, таким образом, было запечатлено навсегда. Я дал им нечто единственно совершенное на свете: полную ложь. Парадокс, не правда ли?
— Хм, да. Но разве твой противник сидел сложа руки?
— Он никогда не знал, что делать с искусством. Само по себе оно не дурно, но оно — ложь. Во-вторых, искусство выдумал я, и он мне этого никогда не забывал. Прошло не так много времени, и последовал его контрудар: история. Снова рассказ, сюжет, но такой, который притворяется правдой. Тогда появились и все те книги, такие как Библия. Мой противник не смог, устоять и выбрал ту сторону, где истина. Но скажите вы мне, вы, человек военный, что толкает людей на сторону зла — история, которая представляет собой истину, или искусство, которое представляет собой ложь?
— Могущество и богатство.
Сказав это, он повернулся ко мне спиной и направился к ближайшему столу, где стояло вино. Я должен был сказать еще пару фраз, но решил отложить это на некоторое время. И пошел искать Марию Августу. Мне нужно было найти герцогиню среди дам в маскарадных костюмах. Дам было довольно много, некоторые из них, несомненно, были переодетыми мужчинами, но мне было весьма сомнительно, чтобы среди них могла оказаться герцогиня. В этом ей не было никакой нужды. Я сразу же отмел двух ведьм, одну девушку в сербском национальном костюме, трех Афродит, двух с яблоком и одну без яблока — эта, видимо, была из периода до подкупа Париса. Отверг я и Офелию, трех дочерей Лира, Клитемнестру и Антигону, а после недолгого колебания и леди Макбет — как, однако, при дворе в Белграде любят драму! — и еще нескольких, чьи фигуры однозначно свидетельствовали о том, что их обладательницы не могли быть герцогиней. Наконец я сосредоточился на Жанне Орлеанской и мадам де Помпадур.
И только я направился в сторону мадам, как оказался перед зеркалом. Я внимательно, насколько позволяли неправильно расположенные отверстия для глаз моей маски, осмотрел себя. Отвесил легкий поклон. Заткнул большими пальцами уши, повернув кисти рук ладонями к зеркалу, и пошевелил пальцами. Тот, из зеркала, сделал то же самое. Потом приставил большой палец правой руки к носу, а большой палец левой руки — к мизинцу правой и снова пошевелил пальцами. Зеркало ответило тем же. Я настолько развеселился и расслабился, что сбросил маску. Тот, что был в зеркале, остался под маской.
Я осторожно протянул руки, чтобы дотронуться до зеркала, и прикоснулся к дьяволу. Я вздрогнул. Он сказал:
— Рад познакомиться. Надеюсь, ты угадаешь мое имя, но то, что тебя смущает, является природой моей игры, — улыбнулся сатанинской улыбкой и растворился в толпе.
3.
Я содрогнулся. Не знаю почему, тут же вспомнил причину, по которой прибыл в Белград. По позвоночнику пробежали мурашки. Очень захотелось позвать Новака, но я понимал, что его не найти, в Белграде слишком много мест, где можно напиться.
Моя жизнь действительно была в опасности, я вдруг опять понял это, а гайдуки и все то, что по их словам происходило, меня обмануло и заставило потерять бдительность. Как же я был неосторожен!
Мои враги оказались переодетыми даже в меня.
Но я не позволил панике завладеть мною. Первое, что нужно сделать, это найти Шмидлина и спросить, известно ли ему, что гайдуки работали на австрийцев. Возможно, он не был об этом информирован, но он хотя бы мог предположить, кто их нанял. Второе, необходимо расспросить Марию Августу о голубях и Тристеро (если его действительно так звали). Третье, узнать у регента, кто такой пурпурный.
Четвертое, самое важное, спросить Шметау, кто еще взял костюм дьявола. Но нулевое — необходимо всех их отыскать среди толпы людей в маскарадных костюмах. За исключением регента, который без маски.
Я направился к Мадам де Помпадур и, сделав несколько шагов, оказался перед ней. Мне было бы достаточно просто завязать с ней разговор, голос Марии Августы я узнал бы легко.
— Какая отвратительная гроза, не правда ли?
— Ммм, — ответила она умышленно невнятно. Я задал ей еще один вопрос:
— Не могли вы познакомить меня с графом Виттгенау?
Мадам де Помпадур на миг окаменела. Потом сложенным веером указала на компанию из пяти-шести человек, стоявших в полумраке. Я повернулся в том направлении, а, когда захотел снова вернуться к разговору с мадам, ее и след простыл. Придется заняться Виттгенау позже. Не страшно, ведь даже Тристеро сказал, что Виттгенау не так уж важен.
Дальше в очереди на проверку у меня была Орлеанская Дева. Я быстро обнаружил ее, она стояла и смотрела в одно из окон, выходивших на юг. Это позволило мне незаметно подкрасться к ней сзади.
— Не вы ли та, кого я ищу?
Она обернулась так резко, словно я ее ударил.
— Это зависит, — шепнула она мне на ухо, — от того, что вы ищете.
Старый трюк. По шепоту человека не узнать. Более того, нельзя даже определить, кто шепчет — мужчина или женщина, а уж тем более распознать голос конкретного лица. На маскарадах часто шепчут. То, что она прибегла к этому, могло означать следующее: она думает, что мы знакомы, и она знает, кто я такой, или хотя бы считает, что знает. А может быть, она думает, что я это тот, другой; может быть, она нас перепутала, и я смог бы это раскрыть, задавая ей мудро сформулированные вопросы.
— Я ищу женщину.
— Здесь много женщин.
