— Нет, — ответил я кратко и грубо.
— Думаю, вам было бы лучше меня выслушать, — сказал он, причем в его голосе прозвучала угроза, усиленная блеском молнии, сверкнувшей при слове «выслушать». — Вы глубоко ошибаетесь — продолжал он, — если думаете, что здесь дело в вампирах. Дело здесь не в вампирах. Нет. И даже не в Виттгенау…
— Что еще за Виттгенау? — спросил я. Раздался удар грома.
— Не важно, тем более что дело не в нем, — ответил он.
С точки зрения логики, все было совершенно правильно, но я не был удовлетворен. Поэтому я и дьявол.
— Дело в голубях.
— Голубях?!
Он оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что к нам никто не приближается. И так же, как и я, заметил, что именно приближается. Регент. В окнах с южной стороны сверкнула молния.
— Мне пора идти.
— Погоди, — почти крикнул я ему вслед. — А ты кто такой? — Под грохот грома я, похоже, разобрал ответ.
Он сказал что-то вроде:
— Тристеро.
Регент уже стоял передо мной. Он не собирался оставлять меня в покое. Я вдруг понял — он подозревает, что я волочусь за его женой. Но я был уверен, что собственная жена его не интересовала. Чужие — возможно.
— Позвольте спросить, куда вы собираетесь после пребывания здесь? — обратился он ко мне, и я почувствовал запах токайского.
Справедливо считается, что пьяные говорят правду, но, кроме того, и им можно свободно говорить правду прямо в лицо, ибо алкоголь иссушает их память, чтобы напоить чувства.
— Я направлюсь во Францию, ваше высочество, в Париж.
— Ах, так? По каким делам, если не секрет?
— Не секрет, — сказал я, хотя это было ложью. Но я сказал это умышленно, потому что он тайну постарался бы запомнить, а так все тут же забудет..
— Поеду посмотреть, чего требует третье сословие. Я слышал, что они выступают против прав дворянства и даже против самого короля и церкви. Говорят, что богатые горожане, те, что с красной кровью, приобрели такую силу, что требуют республику.
— Ха. Но вы же не можете надеяться на то, что третье сословие устранит дворян?
— Я не только на это надеюсь, но и еду туда затем, чтобы им помочь, — ответил я нагло.
— Ах, так.
Он ненадолго замолчал, а потом открыл огонь из лучших немецких орудий:
— Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что какое-то третье сословие сможет уничтожить дворянство. Что не значит, что голубая кровь не исчезнет. Но вовсе не благодаря этим выскочкам, а по совсем другой причине. И эта причина — порох. Мы, дворяне, привыкли к латам, но латы не могут защитить от мушкетов, пистолетов и орудий. Латы были защитой от стрел, копий, алебард и шестнадцатиперых булав, но средства защиты, которые располагаются, по сути дела, Прямо на теле, не могут противостоять новому оружию; Защита должна быть отдалена от тела. Дворянство в этом ориентируется плохо, потому что дворянин — это единство тела, ума, оружия и лат, то есть нападения и обороны. А современные армии состоят из умов, которые не выходят на поле боя, и тел с оружием; средства защиты отдалились от человека. Что же касается третьего сословия, этих новоиспеченных богачей…
— Разве и кто-то из ваших далеких предков точно так же не был в свое время новоиспеченным богачом? — сказал я только для того, чтобы его позлить.
— Чушь. В наших жилах течет действительно голубая кровь, мы все ведем род от древней римской аристократии, которая происходит от героев Трои, а те — от богов. Но позвольте, я продолжу, третье сословие умеет только зарабатывать деньги, точнее, грабить, потому что все эти разбойники и мошенники пооткрывали в городах банки и гребут проценты как евреи. Но они не умеют тратить. То есть, я знаю, они тратят, но на что, позвольте спросить?
Прежде чем я успел ответить, регент продолжил свой орудийный салют:
— Они тратят на азартные игры и шлюх. Дворяне никогда не тратят деньги на азартные игры и на шлюх. Мы тратим на то, чтобы приобрести первое издание Шекспира, на работы мастеров кватроченто и тому подобные фокусы.
— Фокусы?!
— А как еще можно назвать искусство, если не худшим из всех когда-либо выдуманных фокусов, рассчитанных на то, чтобы обмануть, причем не один раз, а каждый, и не кого-то одного, а всех.
— Хм, верно, я-то всегда полагал, что кто-то может обманывать всех людей некоторое время или некоторых людей — все время, а ведь, действительно, искусство обманывает всех людей и все время.
— А кто первым придумал искусство? Вам, дьяволу, это должно быть известно.
— Разумеется, известно. И сейчас я вам это расскажу.
Не понимаю, почему вдруг я должна прервать рассказ о фон Хаусбурге? Хотите, чтобы я рассказала вам о графе Виттгенау?
Его я почти не помню. Он был в Белграде совсем недолго. Может быть, дней десять. Приехал он, кажется, в рождественские праздники. Никто точно не знал истинной причины его визита. Я слышала много версий, но не уверена, что какая-нибудь из них отражает реальность.
Но я абсолютно уверена, что генерал Доксат был невиновен.
Вас не интересует, что произошло в тридцать пятом?! Не слышу. Вас интересует маскарад?
Не помню, какой на мне был костюм. Ведь это было очень давно. Как я могу помнить все маски, которые носила за всю свою жизнь? Маскарадов и переодеваний было очень много. Теперь я стара и не помню, тем более что все эти маскарады не принесли мне ничего хорошего.
Почему я в них участвовала, вы об этом спрашиваете?
Так часто бывает с маскарадами, то кто-то пригласит вас, то вы кого-то. Так принято, знаете ли.
Виттгенау.
Начнем с того, что кто-то хотел пошутить или обратить на себя внимание, или выразить протест, я так этого и не поняла, и поэтому явился на маскарад в маске, которая была точной копией лица графа Виттгенау. Нет, я так никогда и не узнала, кто это был. Но точно знаю, кто не был. Мой муж, потому что он единственный все время оставался без маски. Сначала я испугалась, потому что маска была совершенно как живое лицо, я имею в виду то, что она никак не походила на маску. И я могла бы поклясться, что парик был на самом деле париком Виттгенау. Седые волосы, отливающие голубым.
Да, у нас было принято на время маскарада надевать другой парик. Без этого мы бы легко узнавали друг друга по собственным парикам. Разумеется, легче и вернее всего было определить, кто скрывается под маской, по таким искусственным вещам как, например, парик.
В ту ночь, да, я сейчас это ясно вспомнила, была страшная гроза. Сверкали молнии, гремел гром, будто за окном лето. А лето было бабье. Я вышла к гостям с запозданием. Знаю, хозяйке это не пристало, но в тот день что-то произошло, уже не помню, что именно, может, у моей служанки начались роды, может, еще что-то. И я сразу заметила этого шутника в маске, похожей на лицо Виттгенау. Он разговаривал с дьяволом, я имею в виду, с кем-то в костюме дьявола. Не знаю, о чем они говорили, я была далеко от них, все время играла музыка, то и дело гремел гром. Мне кажется, вместе они пробыли недолго.
Нет, я повторяю, я не помню, как была одета в ту ночь. Не помню. Возможно, помнит кто-то другой.
Но сейчас я вспомнила кое-что другое. Кое-что, о чем я думала во время маскарада. Это часто занимало мои мысли, пока я была в Белграде. Одна сказка, сказка, которую рассказывала мне моя бабушка, когда я была совсем маленькой, еще в Регенсбурге. Я сейчас не помню, и, по-видимому, не помнила уже и тогда, в Сербии, что в этой сказке происходило. Нет, совершенно точно не помню. Скорее всего, как и в любой сказке, принц должен был убить чудовище, чтобы получить принцессу. Но было в той сказке нечто особенное, нечто, что отличало ее ото всех других сказок. Одна мелочь. Действительно, мелочь, но мелочь такая, которая раскрыла мне смысл всей сказки. Бабушка рассказывала мне эту сказку перед сном, да, все было именно так. Где-то в середине сказки юноши подвергаются испытанию для того, чтобы установить, кто из них настоящий принц. От них не требуется ничего особенного, все, что они должны сделать, это проехать к дворцу через какой-то лес. Лес самый обыкновенный, без всяких деревьев, которые умеют говорить и проделывать еще более неприятные вещи, обычный лес, довольно светлый, ни в коем случае не тисовый, может быть, дубовая роща. А через рощу идет дорога. Дорога вымощена золотыми плитами и украшена драгоценными камнями. Как оно и принято, там было три юноши, а их задача состояла в том, чтобы проехать по этой дороге, выехать из леса и прискакать в замок. Первый вскочил в седло, но, увидев под копытами золото, тут же свернул на обочину, чтобы не скакать по драгоценному металлу и камням. Как только он прибыл в замок, ему тут же отрубили голову. Второй, не зная, что приключилось с первым, по той же причине тоже поехал по обочине. И тоже простился с головой. Третий не раздумывая понесся по самой середине дороги так, что из-под копыт его коня летели искры, а драгоценные камни крошились в пыль. Это и был настоящий принц, потому что только принц, говорила моя бабушка, выбирает середину мощеной золотом дороги.
