Он принял заказ под доносящуюся из другого конца зала болтовню лягушатников.
— Так в чем дело с вашей семьей? — спросила Пшш. — Похоже, вы заразная семейка. Есть среди вас хоть один здоровый?
Ники посмотрела на Пшш и сменила тему:
— Я слышала, ты не особенно-то стремишься стать мамой?
— Смотрите-ка, молодая жена старого пердуна, оказывается, и разговаривать умеет.
— Какие изысканные манеры, — отреагировала Ники. — Опять вляпалась. Если тебе от этого будет легче, то знай, что я делала это, ну, с полдюжины раз.
— Это?
— Да, аборт.
— Я в туалет.
И Пшш тихонько исчезла.
— Я подумала, что, может, если она увидит рядом такую развалину, как я, то, пожалуй, не станет торопиться действовать.
— Ты хочешь детей?
— Да вроде. Но я буду паршивой матерью.
— Брось.
— Что ж, спасибо, Синди Брейди. Так или иначе, нам не на что заводить детей.
— Я и забыла. Он ведь разорился, верно?
— У, мы на такой мели, что просто тошно подумать!
— Но вы же ездили на рыбалку.
— Любезность со стороны одного из его так называемых друзей. А вы знаете, что мы едим, с тех пор как вернулись? Всякое мексиканское дерьмо. И хот-доги. Вот так. На пути из аэропорта набрали всякой фигни на оптовом складе. — Ники оглядела свои ногти и нашла их достаточно ухоженными. — Ненавижу быть бедной. Правда. И меня бесит, что я не могу вот так взять и бросить Теда.
— Это одно из самых романтических признаний, которые мне приходилось слышать за последние месяцы.
— И что еще меня бесит из-за всей этой истории со СПИДом, — сказала Ники, — так это то, что Тед может бросить меня. Представьте только: я забочусь о человеке, который запросто может вышвырнуть меня на помойку. — Она отхлебнула кофе. — Может, конечно, я не слишком высоко его ставлю. Мне-то без разницы, если я умру. А все эти коктейли из таблеток вызывают жировые отложения в самых неожиданных местах. Кончится тем, что у меня вырастет шесть титек.
— А с Тедом ты тоже так разговариваешь? — спросила Дженет.
— В принципе, да.
Дженет посмотрела через окно на сверкающую парковку.
— Я иногда думаю, что было бы, будь я более... передовой, как ты или как она... может быть, тогда наши отношения с Тедом сложились бы немножко по-другому?
— Вы? Пожалуй. А может, и нет. Тед говорит, что вы никогда не ругались. Только что вам случалось «немного погорячиться». Это его словцо «погорячиться».
— Случалось. Неприглядная черта. Больше я не горячусь.
— Пойду поищу Гвендолин, — сказала Ники. — Надо порадеть за семью, какие бы запутанные ни были отношения.
Она встала, обернулась и сказала:
— Дженет, а вы пока последите за этими двумя обаяшками-летчиками, которые сейчас зайдут.
— Вижу, Ники, тебе стоп-кран не нужен.
— Нет.
Ники направилась к дамской комнате рядом с кассой и поравнялась с щеголеватыми, бронзовыми от загара летчиками, входившими в дверь. Она обменялась улыбками с менее загорелым из двух, который одним движением сгреб ее за талию и залепил рот скотчем. Сделав это, он проорал:
— Эй, вы все. Слушайте. Слушайте, мать вашу! Вот наша первая заложница. Если кто-нибудь пикнет, я снесу башку этой голливудской Барби. Никаких мобильников, никаких пейджеров, никаких девять один один — тихо!
Второй летчик поднял винтовку, передернул затвор и выпалил в блюдо с пирожками, задев руку Кевина. Месиво из крови и пирожной начинки расплескалось по кассовому прилавку и полу. Посетители завизжали; следующим выстрелом летчик разнес стеклянную витрину с закусками; какие-то два человека на стоянке, пригнувшись, побежали к изгороди. «Заткнитесь все, мать вашу! — завопил летчик посветлее. — Мы делаем дело и не хотим, чтобы нам мешали. Мой друг Тодд сейчас обойдет зал, так что, будьте добры, отдайте ему все ваши драгоценности. Все французишки любят драгоценности, и, предупреждаю, — никакого диснеевского дерьма, повторяю — никакого диснеевского дерьма — ne pas de merde a la Disney. Всяких там дешевых брошек с Королем Львом или браслетов с Русалочкой, иначе Тодд в виде наказания может отстрелить вам палец».
Французы возбужденно зачирикали между собой; летчик выстрелил одному из них, мужчине средних лет, прямо в грудь. В зале наступила тишина. Дженет видела стальной ствол, ткнувшийся в правое ухо Ники; она вспомнила, как в детстве отец притворялся, что вытаскивает у нее из уха четвертак. В висок словно вонзилось пчелиное жало.
Наши жизни устроены главным образом так, чтобы отражать стрелы, которые мечут в нас законы вероятности. В доступных случаях мы изолируем себя от произвольных актов ненависти и разрушения. Это всегда было присуще человеку: стены, которые мы возводим между своим и соседними домами, настороженность, с которой мы встречаем незнакомца. Одного человека из шести миллионов поражает молния. Пятнадцать человек из ста испытывают клиническую депрессию. Одна женщина из шестнадцати заболевает раком груди. У одного ребенка из тридцати тысяч обнаруживается серьезная деформация конечностей. Каждый американец из пяти становится жертвой жестокого преступления. День, в который не происходит ничего плохого, — чудо, день, когда все плохое, что могло произойти, не происходит. Унылый день — триумф человеческого духа, а скука — роскошь, не имеющая равных в истории человечества.
Дженет вышла из кабинки и направилась к Кевину.
Налетчик у кассы сказал: «Давайте-ка обратно, леди». Ники пыталась кричать сквозь залепивший ей рот скотч.
— Мне уже шестьдесят пять, ты, хамло. Можешь меня пристрелить, но я помогу Кевину. Уверена, твои кореша зауважают тебя, если ты пристрелишь безоружную шестидесятипятилетнюю женщину.
Дженет опустилась на пол рядом с Кевином и взяла его за руку.
Летчик номер два, «Тодд», метался от стола к столу, собирая драгоценности европейцев в холщовый мешок. Когда одна из женщин отказалась, он сказал: «Может, хватит в игрушки играть, а?» Бах. Он прострелил ступню сидевшему рядом с ней мужчине. До Дженет донеслись пронзительные вопли и тихое позвякивание монет и драгоценностей, падавших в мешок с добычей.
— Пора! — крикнул летчик, державший Ники. — Шевелись!
Тодд рванулся к входной двери как раз в тот момент, когда Пшш, ни сном ни духом не ведавшая о разыгравшейся в ресторане драме, выходила из уборной рядом с дверью. Летчик схватил ее сумочку, но она рванула ее на себя с такой силой, что содержимое высыпалось на пол — сотни пятидесятидолларовых банкнот.
— Ни фига себе, — сказал летчик номер два, на секунду остановившись, чтобы подобрать пачку.
— Времени нет. Пошли. Двигай.
В мгновение ока оба скрылись за дверью и исчезли. Ники сорвала кляп со рта. Она жадно вдыхала воздух, будто долго находилась глубоко под водой, а теперь старалась продлить мечту о том, что ей удалось выплыть.
Дженет посмотрела вниз — линолеум перед ней был весь в крови густого пурпурного цвета, как сироп от кашля. Ники что-то говорила ей, но Дженет казалось, что губы ее шевелятся абсолютно беззвучно.
Никто так и не шевельнулся. Запах подгоревших завтраков доносился с кухни, где, как узнала позднее Дженет, весь персонал заперся в холодильнике. Дюжина полицейских ворвалась в зал с ревом: «Никому не двигаться!» Санитары перескакивали через стойки и перегородки, спеша добраться до раненого француза. Фотографы не теряли времени, запечатлевая сцену, и кровь Кевина казалась черной в свете вспышек.
Дженет заметила, что Пшш подбирает пачки банкнот... щипцами для пончиков?
— Не трогайте эти деньги! — взревел коп.
— Пошел ты, это мои деньги. Эти задницы хотели отнять их у меня.
— Господи, Пшш, — сказала Ники. — Откуда у тебя такая куча полтинникоз?
Менеджер подтвердил, что деньги принадлежат Пшш, но полицейские все равно просили ее не трогать улику.
— Что? А как я потом соскребу с них грязь, когда она присохнет?
— Оставьте их на месте, мэм, иначе мне придется обвинить вас в том, что вы исказили картину преступления.
Пшш швырнула сумочку на пол. Санитары в космической амуниции склонились над Кевином, в то время как двое полицейских записывали со слов Ники описание налетчиков.
— Первый был симпатичный, вроде Кевина Костнера, но глаза у него были недобрые, как будто в детстве он отрывал лапки жукам и истязал зверюшек. Кожа нечистая — то ли от наркотиков, то ли от сладкого. На правом предплечье — татуировка, синий кельтский крест, и еще от него так разило перегаром!
— Мы не можем включить это в отчет, мэм.
Кевина подняли и положили на каталку, Дженет поддерживала его здоровую руку. Санитары укрыли его шуршащей простыней из серебристого пластика — космическим одеялом. Когда носилки выкатили на улицу, покрывало мгновенно вспыхнуло на солнце, став похожим на хрусткую упаковку из фольги.
Дженет изложила свою версию случившегося полицейским округа Оранж, а потом снова настала очередь Ники. Пока ее допрашивали, один из офицеров заговорил с Пшш. Дженет страшно злило, что до нее доносились только обрывки того, что говорила Пшш...
