Особенно ранили душу Пастора слова дона Сегундо о неблагодарности Андоя. Внутренне он с этим никак не мог согласиться. Отец Андоя, всю жизнь прослуживший у Монтеро, и его мать — оба были образцом добропорядочности. Андой не мог оказаться неблагодарным. Пастор глубоко верил: «кто родился львом, тому лисой не бывать».
Предстоящее прощание с полковником японской императорской армии Мото вызвало у дона Сегундо Монтеро мрачные предчувствия.
Еще несколько дней тому назад полковник сказал ему, что из Токио пришел приказ о переводе его в другую часть, и он готовится к отъезду. От пышных проводов, предложенных Монтеро, японец категорически отказался. Чем меньше шума по поводу отъезда, тем лучше, потому что его новое назначение — военная тайна.
Поэтому в тот вечер в доме Монтеро не было других гостей, кроме полковника Мото и его адъютанта. Оба они были в новой, хорошо подогнанной форме.
Ради этого случая донья Хулия и Долли приготовили обильный ужин. Несмотря на огромные трудности с продовольствием, семья Монтеро не испытывала недостатка даже в деликатесах, ибо всегда хорошо платила поставщикам с черного рынка.
Помимо королевского ужина, полковнику Мото был приготовлен также особый подарок в знак искреннего к нему расположения.
Дону Сегундо было за что благодарить своего друга полковника. Когда Монтеро впервые столкнулся с ним в штабе японской армии под Манилой за несколько часов до вступления японцев в «Открытый город», тот обратился к нему с шутливым «дон». Весело поболтав с филиппинским помещиком, он без обиняков предложил ему сотрудничать с японской армией, отбросив в сторону всякие угрызения совести.
После того как японцы прочно обосновались в Маниле, семейство Монтеро завязало тесную дружбу с полковником Мото. Редкая неделя проходила без роскошного приема в особняке Монтеро. На этих приемах собирались высшие японские военные чины и верхушка филиппинской марионеточной администрации.
И японскому офицеру, и филиппинскому помещику-негоцианту было ясно, как дважды два — четыре, что их сотрудничество, в котором не было и тени любви с первого взгляда, приносит обоим нешуточные прибыли.
Полковник ведал снабжением целого военного округа. И перед Монтеро, как перед опытным дельцом, открывались широкие перспективы. Помыслы же полковника были устремлены не столько чистой прибыли, сколько к всевозможным увеселениям, на которые он имел право как победитель. Он был молод, пылок и располагал обширными возможностями, а семья Монтеро открыла ему доступ в высшее общество. Донья Хулия была отнюдь не старой, а ее единственная дочь Долли выглядела настоящей красавицей даже в глазах японца, рассчитывавшего использовать Монтеро в качестве плацдарма, откуда он мог бы проникнуть в роскошные гостиные высшего общества не как военный, а как пользующийся уважением господин, которого они с удовольствием принимают.
Мысль дона Сегундо работала приблизительно в том же направлении. Он гадал, каким образом сойтись с полковником поближе и что он может от этого выиграть.
«Им нужны поставки? Ну что ж, я их обеспечу», — решил про себя Монтеро, радостно потирая руки. «Им нужны автомашины, моторы, приборы, резина, веревки? Отлично, лампа Аладдина в моих руках. Полковнику нравятся вино и женщины? Он может увязнуть в разврате по самые уши. Это судьба. Да, это сама судьба. Дураком будет дон Сегундо, если в самый короткий срок не станет мультимиллионером», — и он весело похлопал себя правой рукой по левому плечу.
Довольно скоро «фирма» Монтеро-Мото заработала.
Полковник стал почти равноправным членом семьи Монтеро, В особняке ему отвели отдельную комнату, где он мог отдыхать когда вздумается. И прислуживали, японцу отнюдь не слуги, а сама донья Хулия и чаще всего Долли.
Не раз доводилось ему бывать наедине с Долли. В такие моменты они разговаривали совсем не о войне. Полковник ощущал внутреннее удовлетворение, оценивая достоинства девушки, а она, в свою очередь, не оставалась равнодушной к тому, что ростом он был выше других японцев, отличался веселым нравом и хорошим воспитанием.
Тем временем дон Сегундо сделался единоличным поставщиком ведомства, руководимого полковником Мото. У филиппинского дельца была своя собственная контора и оптовый склад, через который по соглашению с полковником шли все поставки для японской армии. Деньги рекой текли к Монтеро.
Однако это счастье для Монтеро было не из легких. С полковником он расплачивался не деньгами, этими «микки-маусами», которые, по словам полковника, они же сами и печатали, а унизительным прислужничеством.
Помимо частых приемов, ужинов и балов в честь полковника и других японских офицеров, устраивавшихся то в саду особняка Монтеро, то в отеле «Манила», Монтеро и полковник почти каждый вечер отправлялись куда-нибудь вдвоем. Днем Монтеро набивал себе карманы, а вечером Мото срывал ароматные цветы развлечений.
Они стали завсегдатаями модных ночных клубов и прочих сомнительных заведений. Как только Монтеро с полковником появлялись в каком-нибудь из злачных мест, оркестр в их честь спешил исполнить любимые ими мелодии. На пороге их уже ждал метрдотель и провожал в отдельный кабинет. Затем он посылал к ним самых отменных девиц, какими только располагал этот клуб. Целая свора официантов была наготове, чтобы немедленно исполнить любое их желание. Бутылки наилучшего вина, которого прочие посетители и в глаза не видывали, сменяли на столе одна другую, как по мановению волшебной палочки.
Иногда они танцевали, а чаще только пили и болтали. Через час-полтора они обычно удалялись под руку с девицами. Это бывало уже далеко за полночь, потому что конферансье не выпускал почетных гостей, покуда они не прослушают на прощанье «Хоум, свит хоум»[31]. Но им к этому времени бывало совсем уже не до песен. Метрдотель сопровождал их до автомобиля.
Так завершался каждый визит Монтеро и полковника в какое-нибудь из ночных заведений. Друзья ни в чем не знали отказа. Хозяева не смели им перечить, а в лексиконе окружавших их женщин слова «нет» не было и в помине. Ибо не дай бог чем-нибудь рассердить всемогущего японца или его друга: «дело» могли попросту прикрыть. Все знали, помимо того, с какой стороны хлеб намазан маслом…
Полковнику Мото, однако, наскучили продажные ресторанные девицы. К его услугам появилась хорошенькая секретарша. Японский офицер познакомился с Лилибет через Долли Монтеро, пригласившую свою подругу на один из приемов. Лилибет была метиской: отец — американец, мать — филиппинка из Самбоанги. До войны Лилибет училась имеете с Долли в школе. Белокожая, цветущая, она была падка на развлечения. Перед самой войной у Лилибет возник бурный роман с молодым американским летчиком, только что появившимся в Маниле, из-за чего ей и пришлось бросить учебу. Последующие события их разлучили. Летчик отправился на Батаан, а Лилибет осталась в Пасае.
Осведомившись о занятиях Лилибет в настоящее время, полковник Мото предложил ей место личной секретарши. Метиска не заставила себя долго упрашивать. Она призналась, что ей уже порядком осточертело целыми днями сидеть одной дома. К тому же от американца не было никаких известий, и надежда когда-нибудь снова увидеть его живым окончательно покинула ее. Полковник полагал, что убил сразу двух зайцев. Во-первых, он нанес удар по врагу, поскольку она была женой американца, воевавшего на Батаане, а во-вторых, у него появилась красивая секретарша, готовая к его услугам в любое время дня и ночи. Если Лилибет поначалу этого и не понимала, то рано или поздно ей предстояло это уразуметь и тогда уж полагаться только на милость божью.
Полковник не тратил времени на догадки. Предчувствия его не обманули. Как-то вечером он попросил секретаршу задержаться, чтобы закончить срочную работу. Когда полковник отпустил посетителей, он и в самом деле принялся диктовать Лилибет письма, оказавшиеся не такими уж срочными. Закончив работу, они вместе поужинали, а потом отправились в маленький ночной клуб, где полковник бывал лишь изредка. В полночь Мото привез Лилибет к ней домой, в Пасай. Она хватила лишнего и совсем не держалась на ногах.
Полковник Мото достиг своей «цели» гораздо скорее, нежели генерал Хомма[32] на Батаане. Японский донжуан не без основания находил Лилибет привлекательней любой из ресторанных девиц и светских красавиц, легкомысленно ввергших ему свою красоту.
Однажды в кабинете полковника зазвонил телефон. Сняв трубку, он услыхал на другом конце провода голос Долли.
— Для меня не секрет, куда закатилось наше солнышко, — съязвила она.
— Я очень занят, — объяснил он.
— Конечно, ты очень занят Лилибет. — В голосе Долли ему послышалась ревность.
