— А это как — тело-хранителем? — поинтересовалась она.
— В нужный момент он закроет тебя своим телом, а, Юр, я так объясняю?
— А в нужный кому?
— Мужу, разумеется, — хохотнул Вячеслав Кириллович.
Люба круто, всем телом развернулась к генералу, который, пряча глаза, кашлянул в кулак и полез пятернёй в седую шевелюру.
— А что, Юрий Александрович, — спросила она певуче, — у нас уже так далеко зашло, что вы берёте меня замуж?
Гладкую кожу серого лица Юрия Александровича пробило густым, но, видимо, холодным румянцем, а лоб и подносье обметало крупной росой. Генерал сунулся в карман и каким-то комком вместо платка наскоро утёр лицо.
— Я не знаю, чего он выдумал тут, сват тоже мне. — И, поставив бокал на стол, Юрий Александрович даже отодвинул его подальше от себя. — Я чего, просил тебя когда-нибудь об этом? А вы… Люба вас кажется?… Извините меня и его.
«Господи! Первый трезвый человек попался! — подумала она весело, но тут же и обиделась: — Во даёт, замухрышка! Не нужна ему. Сам-то на что похож, пугало в погонах?»
— А ты чего, Юр, недоволен? Ты погляди только, чего тебе предлагают! — выкинув в сторону руку, Вячеслав Кириллович представил ему Любу с головы до ног. — Ты смотри, какая струнка — играть на ней да играть!
— И так дёшево, всего за прописку, — вставила Люба, подыгрывая Панкову, но тот почему-то оборвал её: — Помолчи.
— Правда, за постоянную, — не подчинилась она. — Вячеслав Кириллович за такую цену и сам бы побрякал, сколько может, но у его — «обстоятельства», вы же знаете.
— Я серьёзно.
— Молчать, Панков! — тихо рявкнул Юрий Александрович на хозяина гостиницы. — И вы помолчите, — сказал он Любе. — Сбрендили вы оба или разыгрываете? Какой замуж, какая прописка? Объясни толком, душегуб несчастный…
— Генерал Усков, отставить кричать на старших по званию! — на полном серьёзе сказал Вячеслав Кириллович и тоже отставил свой бокал.
— Эй, дяденьки, душегуб с телохранителем, вы чего это у меня? — спросила Люба насмешливо-ласковым голосом. — Простудились что ли с двух рюмок? Сейчас шампанское выдохнется. Ну-ка, дяденьки, быстренько. — Она вставила им в руки их бокалы. — Пока оно шипит, мы выпьем и успокоимся. Не волнуйтесь, я ни за кого не пойду замуж, пока не выясню: почему гу-бят душу, а ох-ра-няют тело? Ваше здоровье!
«Дяденьки», не сговариваясь, но синхронно, будто долго репетировали, вернули бокалы на стол, а выпили одним глотком водку и потянулись вилками в селёдочницу. Там — уже нарочно — воткнулись вилками в один кусок, разодрали его пополам и рассмеялись.
Закусив, Юрий Александрович впервые, что называется, в полный глаз оглядел Любу, потом — номер, заложив руки за спину, обошел гостиную, мельком глянул в приоткрытую дверь спальни, спросил Панкова:
— Так это у тебя служебный номер для приема гостей или как?
— Или как, — ответил Вячеслав Кириллович.
— Да… И сколько же он в сутки?
— Сколько, Люба? — спросил Панков.
— Наследства мужа хватило заплатить только за десять суток, — ответила она и попробовала улыбнуться, однако получилось, как у Вячеслава Кирилловича — раздвинулись только щёки, а глаза не засветились.
Юрий Александрович кашлянул в кулак, но в волосы не полез, видно, больше не волновался.
— А-а! — сказал он. — Или номер дорог, или с наследством надули — одно из двух. Мужем её был тот Сокольников, который помогал мне с машиной? — спросил он Вячеслава Кирилловича.
— Тот самый.
— А что с ним?
— Утонул в машине. Провалились под лёд по дороге на охоту. Двое выскочили, а он не успел. Так ведь вроде, Люба?
Она кивнула и допила шампанское, сказав себе: «За тебя, Анатолий!»
— И никаких там версий?
— Люба говорит, что нет. Чистый случай.
— Да. Тогда непонятно с наследством. Тот Сокольников, которого я знал, был при таких деньгах, что мог бы, при желании, купить всё твоё заведение и не на один месяц.
— Так уж и не на один? Откуда? — спросил Панков.
— Да вот знал мужик, где они плохо лежат.
— Это неправда, — тихо сказала Люба. У мужа была только одна сберкнижка, я закрыла её, но не выбросила. Могу показать.
— Да верю. Возможно. Вполне возможно, что и одна. У него ведь ещё семья была, может, туда всё уходило?
— Не знаю, — пожала плечами Люба, чувствуя, как накатывается на неё какой-то жар. — Сын на поминках жаловался, что отец обездолил их с братом.
— Да, вот тебе и чистый случай. Подождите. Может, чего и всплывёт за полгода. Ладно… — Юрий Александрович глянул на часы — старенькую дамскую «Зарю» на тонком ремешке. — Так, где у тебя валидол? И в двух словах — что тебе от меня надо, а то я уже гуляю лишнего.
— Валидол возьмешь внизу в киоске. А я чего? Вот с Любой надо как-то определяться. Она хотела бы остаться в Москве, но ты же знаешь… У кого есть лимиты на прописку?
— Лимиты могут быть у любого ведомства, вопрос, кого оно приглашает. Вы кто по специальности?
— Я — коллега снохи королевы Великобритании, — слабо улыбнулась Люба.
— Интересно. Но я не силён в их родословной.
— Парикмахер я, — уточнила Люба.
— Точнее, но не лучше. — Юрий Александрович вытянул губы, пробуркал какую-то мелодию, ещё раз внимательно оглядел Любу круглыми, холодными глазами. Молода и чертовски красива, — определил для себя. — А теперь и при деньгах, хотя валяет тут дурочку. Похоже, что валяет».
— Да, — оборвал он мелодию. — Точнее, но не лучше… Чтобы с вашей специальностью получить прописку в Москве, надо устроиться в о-очень хорошую парикмахерскую, а там сейчас навряд ли принимают.
— И ничего невозможно сделать? — спросил Панков.
— «Делать» ты был мастак, потому теперь и заведуешь здесь, а не командуешь там…
— Я тоже говорил Любе, что единственный шанс — это брак.
— Да, если прописка нужна больше, чем что-либо, это шанс верный.
— За тем мы тебя и пригласили. — Вячеслав Кириллович взял приятеля за руку и потянулся к Любиной руке, видимо, чтобы соединить их.
Жар, который ощутила она, когда Юрий Александрович заговорил о Сокольникове, ещё раз и резче хлестнул её по лицу, зажёг уши, и она зажала их ладонями. Ужасно холодными, прямо ледяными пальцами Панков взял её за запястье, потянул к себе, но она не ослабила руку.
Напряг свою и Юрий Александрович.
— Я это понял, — сказал он ему и ей. — Но сын у меня уже женат, а больше, — он грустно усмехнулся, — в доме нет никого в подходящем возрасте. Спасибо за завтрак, я должен бежать.
— За завтрак тебе, Юр, спасибо, — улыбнулся щеками Панков.
— Сколько?
— Оставь сотню.
— Даю тебе взаймы. — Положив на край сервировочного столика деньги, Юрий Александрович прошёл в прихожую, не торопясь, оглядел шинель и вытащил из рукава белый шарф не первой свежести.
— Я провожу вас, — стремительно поднялась Люба с кресла.
— А мне подождать тебя здесь? — Вячеслав Кириллович попробовал удержать её за запястье, но Люба настойчиво вывернула руку из его холодных пальцев.
— Я, наверно, на долго, — сказала она.
В начале широкого, как проспект, коридора Люба увидела изломанную хворостину фигуры своего утреннего знакомого. Облокотившись о высокую стойку столика дежурной, тонкоухий дрыгал длинной ногой, что-то, видимо, заливая девице в красной форменке. Потом он вдруг замер, из-под руки посмотрел в коридор и развернулся навстречу Любе. Приоткрыв в деланном удивлении пухлые губы, с наглым блеском в глазах оглядел её и Юрия Александровича, импозантного в отлично пригнанной шинели и генеральской папахе.
«А я красная, как малина, иду. Сейчас вообразит чёрте что», — подумала Люба.
— Ваш знакомый? — спросил её Усков в лифте.
— Утром приставал в зале оформления.
— Сейчас, наверно, черте что говорит про нас.
— Муж говорил, что люди воображают о других, только такие пакости, на которые способны сами. А кто на них не способен, тот не думает так и о других.
— Да? По этой теории выходит, что мы с вами способны на пакости, если думаем так о человеке?
— Выходит… Что вы знаете о моём муже?
— О Сокольникове? Минуту, я куплю валидол, а то от меня, наверно, несёт… — Юрий Александрович негалантно оставил её в проходе огромного гостиничного вестибюля, и Люба, спрятав лицо в поднятый воротник, медленно пошла к выходу.
«Почему же все считают, что у Анатолия были кучи денег? Откуда это знают все, кроме меня? — думала она. — А если все они правы, то где эти кучи? Хотя бы одна… А то завтра придётся где-то занимать. Или как-то зарабатывать… Как?»
Уже пахнущий валидолом Усков взял её под руку и повёл к выходу, замечая, как они обращают на себя внимание встречных и просто толпящихся в вестибюле людей.
— Да, — впервые улыбнулся он. — С вами быстро станешь популярным. Шёл сюда, меня в упор никто не видел — в Москве генералов, как собак в Казани, а сейчас, гляньте, швейцар честь отдаст.
