Надо проветриться, решил я. Пройдусь, подышу воздухом, успокоюсь. В кино, может, схожу какое. Здесь оставаться нельзя.
Я накинул куртку, надел ботинки и быстро, буквально лихорадочно, выбрался в коридор. Ребёнок лет трёх в одной майке и без штанов стоял у соседней двери и глупо взирал на меня заплаканными глазёнками. Губы его были испачканы чернилами, в руках он вертел кубик Рубика с несколькими отсутствующими квадратами.
Тоже плакал, подумал я, отходя от двери. Легче от этой мысли мне не стало.
Несмотря на календарную весну, погода была омерзительная. Всё небо заволокли тучи, под ногами хлюпало месиво из снега и грязи, лица прохожих были унылы и противны. Я шёл вниз по улице. Именно вниз — это было очень заметно, уклон был явный, да и дома вокруг располагались словно ярусами, один над другим. Дома были обшарпаны и стёкла квартир мерцали какой — то беспросветной тоской — ужасно не хотелось оказаться за таким вот стеклом. Ничего интересного по дороге не в встречалось. Два раза я заходил в какие-то мрачные магазины, возникавшие на обочинах, но они были до ужаса бедны — даже пиво отсутствовало в них. С горя я купил во втором бутылку минеральной, которую вообще-то терпеть не мог. Отхлебнув из неё несколько раз и ужаснувшись вкусовым ощущениям, я отбросил её в сторону. Бутылка упала на камни, но не разбилась — попрыгав и поскрежетав по ним, она застыла, позволяя воде выливаться наружу.
Кинотеатра поблизости не было. Это выяснилось после того, как я спросил о нём у проходившей мимо женщины, скорбной — прискорбной. В первую минуту она не смогла мне ответить, лишь нечленораздельно мычала, потом, на второй и на третьей объяснила всё же, что единственный в городе кинотеатр находился совсем на другом конце, до которого было чёрт знает сколько, а автобусы ходили плохо. Кроме того кинотеатр этот в последние месяцы вроде бы не работал. Смотрела на меня эта женщина как-то очень и очень странно — я даже подумал, что у меня что — то неладное с физиономией. Физиономия была в порядке, явно не в порядке была сама женщина. Она засеменила потом от меня и всю дорогу, пока не скрылась из вида, испуганно оглядывалась.
В конце улицы я набрёл на небольшой рынок. Несколько старух торговали здесь какой — то дребеденью. Пива не было и у них, только водка, но водку я покупать не стал — не хотелось начинать новую жизнь в новом городе с водки. Её к тому же на улице и не попьёшь. Ещё старухи торговали сигаретами и семечками. Сигареты у меня были, а вот стакан семечек я купил. Подошёл к одной бабке, попробовал пару на вкус. Семечки были нечего.
— Стакан, — протянул ей деньги.
Она сыпала семечки мне в карман и всё время неотрывно на меня смотрела. Пронзительно как-то, надрывно.
— Зря ты к нам приехал, — сказала она вдруг. — Здесь живут одни несчастные.
Да, бабушка, да, кивал я молча.
Над городом сгущались сумерки, дул пронзительный ветер, старая женщина смотрела на меня как на обречённого. Я был на дне отчаяния.
Сюда мне и надо, — ответил ей, закуривая.
УМНАЯ МАМА — ХУЖЕ ГИТЛЕРА
Володя с Катей никак не могли потрахаться, хотя гуляли уже целый месяц. Желания было предостаточно, а вот возможности — никакой.
— Не в подъезде же, правильно? — говорила Катя.
— Правильно, — отвечал Володя, но про себя думал: «А почему бы и нет?»
Нацеловавшись, уходили из подъезда на улицу.
— И не под деревом же? — продолжала Катя.
— Да, конечно, — грустно вторил ей Володя. — Хотя на веранде можно, в детском саду.
— На веранде? — переспрашивала Катя, вроде бы заинтересованно.
— Да, — воодушевлялся парень. — Там удобнее.
Сумерки прикрывали их, веранда действительно казалась удобной, но сторож — старый козёл, вылезал наружу и принимался мести территорию.
Веранда отпадала.
— Ну и не на чердаке конечно, — размышляла вслух Катя.
Володя уже молчал.
— Но можно попробовать…
— Попробуем? — загорались его глаза.
— Давай.
Очередной облом ожидал их на последнем этаже ближайшего дома — выход на чердак оказывался заколочен.
— Замкнутый круг, — говорил впечатлительный Володя. — Мы никогда не осуществим это.
— Не грусти, — отвечала жизнерадостная Катя. — У нас ещё всё получится.
Приходилось расставаться.
— Приходи ко мне завтра вечером, — сказала на прощание Катя. — Настало время познакомить тебя с мамой.
— А стоит ли?
— Конечно! Если ты ей понравишься, нам станет значительно легче. Приучим её к твоим визитам, она убедится, что ты надёжный человек и станет отпускать меня подольше. Может даже на всю ночь.
— Ну ладно, приду.
— Только она у меня умная не в меру… Насквозь всё видит. Ничего от неё не скроешь. Это проблема конечно, но её надо преодолевать.
На следующий день, ровно в шесть, Володя был у порога возлюбленной.
— Нет, нет, нет, — отстранилась она от его поцелуя. — Мама услышит причмокивание — у неё на такие звуки острый слух.
Из кухни вышла мама — женщина ещё не старая и в форме. В отличие от дочери, поцеловала Володю.
— Ах, какой симпатяга! — осматривала его. — И что я не в твоём возрасте, Катерина? Я бы тоже не прочь такого парня отхватить.
— Не получится, — потащила она Володю в свою комнату. — Я ему диски покажу.
— А поесть? — удивилась мама. — У меня торт там, компот.
— Позже, мам, позже.
Они закрылись в комнате. Катя сразу же врубила музыку. Сказала, нагнувшись к Володиному уху:
— Это она так на понт берёт. Из равновесия выбивает — поцелуи, объятия. Чтобы ты занервничал. Она слишком умная — знает, что делает.
— А почему шёпотом? — наклонился к ней Володя.
— Услышит. Она по одному слову может достроить предложение, а из него выведать все наши замыслы. Её надо опасаться.
Первые минут десять музыку слушали заинтересованно. Потом менее — внутри бурлило, стали тискаться.
— Эх, если бы можно было, — сказала разгорячённая Катя, — прямо сейчас бы трахнулась!
— А что, — подхватил идею Володя. — Клёво!
— Неосуществимо, — мотала она головой. — В любую минуту мама зайдёт.
— На двери щеколда. Закроемся!
— Стучаться будет.
— Успеем одеться!
— Она догадается, если мы сразу не откроем.
— Да зачем ей стучаться?! Она же понимает, что у нас свидание.
— Вот это и плохо. Она ведь как рассуждает: «Ага, свидание. Закрылись. Тишина. Трахаются!»
— Зато какие воспоминания будут!
Этот аргумент, похоже, возымел своё действие. Подумав немного, Катя решилась.
— Ладно, рискнём! Но только быстро надо. Ты быстро кончаешь?
— Ещё как!
— Окей. Тогда надо продумать, что должно раздаваться в комнате, в которой никто не занимается сексом, а просто культурно отдыхает.
— Музыка!
— Музыка, молодец. Но какая?
Володя окинул взглядом стопку дисков.
— «Металлика»! Она громче всех.
— «Металлика» не пойдёт.
— Почему?
— Ты не сможешь работать в таком ритме.
— Почему это? — обиделся Вова.
— Уж поверь мне.
— Что тогда?
— Стинг может?
— Нет, — на этот раз возражал Володя. — Под Стинга ты слишком стонать начнёшь.
— Точно, — согласилась Катя. — Ты прав.
— «Бони М»?
— «Бони М»… — задумалась Катя. — Тоже не пойдёт. У них ритм совпадает со средней частотой сексуальных телодвижений. Мама сразу подумает: «Ага, «Бони М» поставили… А ведь ритмика их песен совпадает с амплитудой полового акта. Трахаются!»
Поставили вальсы Шопена.
— Может не раскусит, — сказала Катя. — Слишком интеллектуально.
— Ну что, начнём? — подступил к ней Володя.
— Подожди. Во время акта мы должны разговаривать. Если она услышит, что мы молчим — не поверит, что Шопеном заслушались. Сразу сообразит что к чему.
— Может стихи читать?
— Интересно. Ну-ка попробуй.
Володя начал:
— В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной…
— Стихотворение — это неплохо, — размышляла Катя. — Но не вызовет ли это обратный эффект? Мама услышит ритмически-мелодичный текст и подумает: «Ага, стихи читают… Ну какой же человек в здравом уме читает вслух стихи? Трахаются!»
— Что же тогда говорить?
— Уж лучше просто цифры называть.
Володя был не против.
— Начнём? — подступился он снова.
— Подожди, — остановила его Катя. — Всё ли предусмотрели?
— Всё, всё.
— Нет, нет, что-то не то, — она осматривалась по сторонам. — Чёрт! — воскликнула вдруг. — Самое главное упустили. На кровати ведь нельзя!
— Скрипит?
— Скрипит!
— Ну тогда на полу.
Катя задумалась.
— Если только матрац положить.
Наконец-то начали.
— Как он тебе? — спросил обнажённый Володя подругу, показывая на низ живота.
