— Как там ваш наследник непутёвый? — спрашивала Фаня у Тамары Борисовны, приходя в школу за своей младшей внучкой.
— Толик очень даже путёвый! — расцветала учительница. — Умный мальчик растёт. А Ленка устроилась работать в домоуправление. Замуж вышла, муж хороший, Колей зовут, Толика усыновил. Сейчас Лена второго ждёт, сильно поправилась. Про вас она с таким уважением всегда вспоминает… Толик, говорит, вырастет, непременно про Фанечку Юдковну ему расскажу, он поймёт…
— Да бросьте, ничего он не поймёт, — махала рукой Фаня, прощаясь, — что они понимают?..
С годами дом сильно просел: первый этаж, в котором когда-то хранилась утварь и обитала прислуга, а теперь квартиросъёмщики, частично ушёл под землю. Полы из длинных крашеных досок прогнулись; когда их мыли, к центру комнат стекала вода, туда же скатывались катушки с нитками, детские мячики и машинки. Щели поглощали не только самые мелкие предметы — булавки из рук пришедшей на дом модистки, бусинки рассыпавшегося перламутрового мониста и монетки, но даже карандаши, ручки и расчёски, а иногда что-то покрупнее, и всё это уже никоим образом не получалось достать. Может, именно там незаметно потерялись и долгие годы, наполненные однообразными хлопотами? Притаились тревожные шорохи и заглушённые стоны от нестерпимой боли? Спрятались неясные воспоминания?
Фаня — теперь уже, бесповоротно, баба Феня — тоже сдала, совсем не практиковала и мучилась настырным в своём постоянстве радикулитом, согнувшим её в три погибели. Мужа давно не было, дети не шибко её праздновали, переселив в самую тёмную комнату, да она и сама не хотела занимать светлое жизненное пространство. Она начала путать имена своих внуков и правнуков и перестала слышать, когда у неё что-то просили, особенно когда просили деньги. А молодое поколение, уже не скрывая, смеялось над тем, как она говорила «бирлянды» вместо «бриллианты», рассказывая о прошлой жизни, о каких-то тайнах и своём деятельном участии в судьбах разных — счастливых и несчастливых — людей. Да и кто вообще верил в эту прошлую жизнь бабы Фени? Разве что почти такая же древняя Глашка, которая все эти годы так и жила в двух каморках нижнего этажа. Она и её муж Яким по-прежнему называли бывшую хозяйку Фейгой Юдковной и не забывали приносить на пасху освящённую сладкую пасочку собственной выпечки. Баба Феня целую неделю ела её маленькими кусочками вместе с мацой, запивая чаем…
Ровно через двадцать лет, день в день после смерти бабы Фени, дом, наконец, признали аварийным и должны были снести, а жильцов переселить. Фенин сын и его уже женатые дети очень радовались получению квартир (правда, в дальнем-дальнем рабочем микрорайоне), а никчёмный дом, так ужасно надоевший всем своими старческими проблемами, постарались забыть навсегда. И он остался пустовать в центре города, на одной из уютных боковых улочек имени Героя Советского Союза.
А потом флаги, транспаранты, парады, хорошо организованные трудящиеся массы прекратились, и про дом забыли ещё лет на десять. Он был уже так страшен, что даже появившиеся бомжи боялись туда забираться — вдруг обвалится. Впрочем, соседние дома, по-прежнему закрывающие его от солнца, выглядели не намного лучше…
* * *
Правление банка размещается в двухэтажном доме красного кирпича. Дом древний, ещё и плывуны под ним обнаружились, правление кучу денег ухлопало, чтобы не только привести его в порядок, но хорошо укрепить фундамент и достроить в глубь двора. Земелька тут теперь ох как дорого стоит — центр города!
Анатолий Николаевич, президент банка, мужик прижимистый. Даже кондиционеры поставили всего по одному на отдел — экономят на чём могут. Но вот что удивительно: два соседних одноэтажных дома приказал выкупить и высокую кирпичную кладку, что торчала на их стенах, почти примыкающих с двух сторон к зданию правления, обязательно разобрать. А зачем эти странные, намного выше крыш надстройки были сделаны — никому не известно. Кто-то слышал, что так от пожара в прошлом защищались, другие говорят, что только шеф настоящие причины знает, что-то личное у него связано с этим домом, где сейчас правление, хотя он в нём никогда не жил.
Как-то раз подкатили к нему на корпоративной вечеринке с вопросом, как бы между прочим. А он смеётся, говорит, если бы не было этого дома и его хозяйки, и меня, может, не было… И надстройки, мол, с соседних домов он убрал не только для того, чтобы в правлении было светло, а чтобы восстановить справедливость за всю прошлую жизнь. Шутит, наверно, или был навеселе — перед этим одну грандиозную сделку провернули…
В общем, толком никто и не понял: что это за справедливость такая? Что за хозяйка? И чья прошлая жизнь?
Давайте знакомиться. Меня зовут Саймон. Нет, нет! Я родился не в Америке. Разве вы не слышите, как я произношу на русском звук «г»? Совершенно верно — приехал с Украины. И всего 10 лет тому назад. Так что это горловое «г» уже навсегда останется в моей речи. Известно, что многие из нас, живущие в Америке, поменяли здесь имена, а кое-кто и фамилии, чтобы избежать проблем с произношением этих самых имён и фамилий коренным населением. Вот так наши Семёны благополучно превращаются здесь в Саймонов, Светлан называют Ланами, Саши становятся Алексами, Володи — Владами, Жени — Джинами… И проблемы могут быть не только с произношением. Например, невинно звучащее имя «Семён» в моём загранпаспорте, выданным украинским ОВИРом в середине 90-х, выглядело как Semen, что по-английски означает, простите, сперму… Поистине, прощальная проделка этой милой организации перед нашим выездом, хотя и не осознанная её работниками. Я же здесь долго не мог понять, почему аборигены как-то странно напрягаются, когда видят или произносят моё имя. Не улыбаются, нет. Видимо, терпят, чтобы не рассмеяться. Хорошо воспитанные люди. Представьте себе, как бы у нас ржали в подобном случае!..
Менеджера нашего отдела звали Бэн. Бэн Вилсон. Американец в третьем поколении, шведского происхождения. Типичный викинг с рублеными чертами и такими большими залысинами, что лицо казалось бесконечным. Когда работы было мало, он начинал изображать лояльность и интерес к подчинённым — все остальные четверо сотрудников отдела были эмигрантами, натурализованными в течение последних пяти-шести лет. Лояльность и интерес шефа заключались в том, что он, неожиданно останавливаясь у рабочего места одного из нас, подробно расспрашивал про семью, хобби, привычки и национальные особенности страны происхождения. Обычно это обсуждение было достаточно громким, так что и все остальные в конце концов постепенно ознакомились с тонкостями индийской, польской и русской культур, потому что именно к этим народам и принадлежали. Особое внимание уделялось традициям в еде, но иногда Бэн пытался заучить и какие-то слова на родном языке коллеги, видимо, чтобы таким образом сделать подчинённому приятное.
— Саймон, не говори ему никаких ругательных слов на русском, — конфиденциально посоветовал мне как-то аскетичный поляк Зденек. Со Зденеком мы всегда беседовали на английском, так как я польского не знал, а он, хотя и учил русский в школе и понимал его довольно сносно, говорить бегло по-русски не мог.
— А что делать, если он постоянно спрашивает, как сказать по-русски «задница» или «дерьмо»? — наивно спрашивал я.
— Делай что хочешь, — как всегда несколько загадочно отвечал Зденек, — но ничего хорошего не получится…
Впрочем, совет Зденека запоздал. За несколько дней до этого я уже успел перевести для Бэна слова «shit», «ass» и «good-bye» и даже записал прямо в его настольном календаре латинскими буквами: «govno», «zhopa» и «do svidaniya» — с ударениями, для удобства заучивания. Ну не мог же я отказать начальнику, если тот просит? Я был последним из пришедших работать в отдел мистера Вилсона, так что всех премудростей поведения ещё не знал…
Приближался Хэллоуин, День всех святых. Мы получили ежегодные открытки от Бэна с приглашением принять участие вместе с нашими семьями в его домашней вечеринке. Причина вечеринки, помимо Хэллоуина, в этом году была особенная — Бэн приглашал нас посетить его новый дом, который он купил всего несколько месяцев назад в пригороде Чикаго.
Из нашего соседнего пригорода мы с женой и детьми добирались к Бэну больше часа — неожиданно для нас. Район у него был совершенно новый, и хотя бардака, оставляемого после стройки в России, здесь, конечно, нет (и дороги заасфальтированы, и мусор вывезен, и даже газон рулонами травы застелен), всё-таки указатели улиц ещё не совсем точно указывали туда, куда нужно. И спросить, естественно, совершенно не у кого: в американских пригородах на улицах, как водится, никого не встретишь, а на ближайших заправочных станциях названий новых улиц ещё не знают. Поэтому мы довольно долго искали его двухэтажный дом среди таких же новеньких типовых домов, покрытых белыми алюминиевыми облицовочными полосами, перезванивая Бэну из машины несколько раз.
