— Я по трупам пойду, — патетично провозглашала уже хорошо расслабившаяся Саша, когда они, наедине с Маринкой, обсуждали свои женские американские жизни, при участии двух больших бутылок «сухаря». Обычно они расслаблялись в отсутствие Паши, сидя на матрасе, постеленном прямо на полу в съёмной квартире, где, кроме двух матрасов (одного двуспального и другого — поменьше, для Ксюшки), пожилой тумбочки с телевизором, трёх уродливых стульев, выброшенных соседями, и кухонного стола, половину которого занимал компьютер, ничего не было.
— Вот ты, Маринка, уже столько лет здесь маешься, всё учишься в своём «калледже» — что толку? Где «бойфренд»-американец? Где хорошая работа? Вкалываешь в этом сраном магазине за шесть пятьдесят в час? Нет, я по трупам пойду… — повторяла Саша, выливая остатки вина в чашку.
Работу она искала — как ходила на работу. Ксюшку — к соседям, то к одним, то к другим, благо, много русских вокруг. На личико — чуток краски; на тело — строгий, простенький, единственный, но очень аккуратный чёрный костюмчик; в ручки — пластиковую папочку с резюме, которое сочинили специалисты (отнюдь не бесплатно); в зубы — заученный десяток английских выражений; в «хонду» или на «сабвэй» — и на интервью, иногда по два раза в день.
Она научилась производить впечатление в своей монолитной уверенности и знании предмета. Если её спрашивали о чём-то и Саша не имела представления, как ответить, — а случалось это частенько, — она, выразительно глядя собеседнику прямо в глаза, размеренно тянула что-то ничего не значащее, типа: «Actually…»[2] «I think…»[3] или совсем пробивное: «What do you mean by that?»[4]. Далее следовала, естественно, пауза, но собеседник сам почему-то начинал заполнять возникшую после этого тишину, ощущая неловкость оттого, что, видимо, задал какой-то бестолковый вопрос и именно поэтому она затрудняется с ответом…
В общем, первое предложение подвернулось достаточно быстро — всего два месяца массированного поиска. В соответствии с нарисованными в резюме опытом и знаниями, ей предложили сделать новый проект для консалтинговой компании. Срок — шестнадцать недель, и работать можно было дома! Скажете, везение? Может быть. Только как этот проект сделать — она и понятия не имела, когда сказала им «yes»…
Начался новый, сверхскоростной поиск того, кто знает, как это сделать. Порекомендовали дорогого, но знающего Михаила. Саша приехала к нему вечером, и скромный таунхаус в пригороде показался ей дворцом, а Михаил — лысоватый и значимо медлительный — крутым специалистом. Старательно поддерживая это впечатление, он не спеша провёл её в небольшой кабинет с компьютером и выслушал долгие, детальные объяснения.
— Всё это сделать можно, — так же неторопливо, как бы нехотя, произнёс он, — но это будет дорого стоить…
— А денег у меня пока нет, — попробовала игриво улыбнуться Саша.
— Ну, деньги они вам по контракту заплатят, и вы тогда заплатите мне… половину того, что получите… — Михаил пристально смотрел Саше в глаза. — А в качестве аванса…
Не отводя от неё взгляда, он протянул руку к красивой бутылке коньяка, стоящей, как оказалось, на соседнем столике:
— Я думаю, мы договорились?
— Договорились, — Саша внутренне крепко зажмурилась, но внешне чуток покраснела…
«Другого нет у нас пути,
В руках у нас винтовка…»
Контракт был сдан вовремя, и денег заплатили много. Даже половина — это было очень хорошо. Потом срослось ещё несколько контрактов: и работа, и Михаил — продолжались. Саша решила, что и Паше надо учиться, и теперь он мог покинуть свой ножной пресс. Выучился на техника по обслуживанию кондиционеров — здесь это тоже верный заработок.
Денег становилось всё больше, купили новые машины и новый дом — тоже очень большой. Уже был и бассейн в Мексике, и море на Карибах, и коктейли в круизах.
Маринка теперь появлялась у них редко. «Завидует», — усмехалась Саша.
Через год, с опытом нескольких проектов, Саша перешла в другую компанию, потом — в следующую… Оказалось, что Михаил не так уж много знает, да и делает всё, как известно, чересчур медленно, и теперь она может обходиться совсем без него… Проехали!
Подбор новых партнёров для новой жизни у Саши продолжался ещё пару лет, но однажды, очень жарким и влажным летним вечером, когда ничего не ведающий Паша вернулся домой после рабочего дня из определённого ему зимнего мира компрессоров и фреона, вдруг прозвучало — без интонаций, как закадровый голос в дублированном на русский язык зарубежном кино:
— Знаешь, у меня есть другой человек… Я не буду возражать, если ты снимешь квартиру и переедешь от нас жить. Ксюшу будешь видеть сколько захочешь… — Кто этот другой — Саша и объяснять не стала.
Потерянный Паша пробовал что-то мычать, помыкался по знакомым, рассказывая подробности, но все и так знали, что к чему: вот и его проехали…
— Ну, и зачем было рассказывать эту банальную историю? — скажете вы. — Что в ней такого интересного? И конец был заранее известен…
Согласен, скажу я, много нас — проживающих свои собственные банальные истории с заранее известным концом… Так что даже не знаю, зачем я всё это тут нагородил. Может, потому, что в прошлый выходной я случайно встретил Пашу в торговом центре? Он говорит, что всё у него «о’кей», он работает, в свободное время самозабвенно поёт в русском народном хоре при православной церкви. И Ксюша, вместе с двумя подружками-американками, была с ним — такая взрослая… Только уже не очень хорошо говорит по-русски… впрочем, зачем ей здесь русский? Про Сашу он ничего не сказал, а я и не спрашивал.
Вокруг нас шуршали, лопотали голосами и мобилками, мелькали всевозможными оттенками джинсовой ткани, формой и цветом воскресных лиц жители благополучного чикагского пригорода, и в этом шумовом потоке, под высоким, прозрачно-невесомым потолком, среди десятков модных мелодий из дверей зовущих магазинов и магазинчиков мне всё слышалось бравурно-воинственное… нет-нет, смешно, уж это никак не могло прозвучать здесь…
«Наш паровоз, вперёд лети…»
Боб, форшмак и рок-н-ролл
Мы сидим с ним в небольшой пивнушке — это будка и четыре столика, врытых в землю под открытым небом Севастопольского парка.
— Я никогда не женюсь на женщине, которая не догоняет рок-музыку, — изрекает рыжий Боб.
Тему мы начали обсуждать ещё за первой кружкой пива, часа два назад, и не очень далеко продвинулись в этом обсуждении. Зато количество пустых кружек и останков сушёной рыбы на нашем столе уже достигло предела, и надо либо подзывать бабушку-уборщицу, либо нашу беседу завершать.
— Всё, пошли, — резюмирует Боб, — мне ещё на репетицию в общагу, команда ждёт. А завтра — в Москву. Надо съездить в «яму», хочу взять свежих дисков… я там вроде нашёл клёвый вариант. И бабок подсобрал — летом откосили выпускной и хасню в балке у цыган. Кстати, может, поедешь со мной? Трофим отказался, а одному мне ехать стремновато.
— А что, — радуюсь я, — могу. Когда назад?
— Ну, в тот же день и назад — вечерней лошадью. Мне там долго торчать нечего. Возьмём диски, это где-то в Чертаново, и назад — на Курский. Два дня наша альма-мутер без нас, я думаю, переживёт.
— Думаю, она переживёт и подольше, — я весело прикидываю, что «придётся» прохилять начерталку, физику, сопромат… Что ж, повод для очистки совести у меня находится вполне серьёзный — приобщение к источнику рок-н-ролльных новинок, можно сказать, из первых рук.
Боб был для меня… всем.
Он владел чёрной с серебром гэдээровской «Мюзимой»[5], он играл в ВИА (считай, рок-группе) нашего факультета и, самое главное, у него водились фирменные диски, которые он переписывал всем желающим прикоснуться (за трёшку) к сокровищам мирового рока.
Именно от него я услышал такие слова, как «тёмная сторона луны»[6] и «чайлд ин тайм»[7].
Именно он утверждал, что две самые нежные мелодии на свете — это песня Сольвейг и «блюз из третьего Цеппелина»[8].
Именно у него, в двухкомнатной квартирке четырёхэтажного дома, где он жил с маленькой мамой Асей Львовной, стояла на самом почётном месте совершенно потрясающая вещь — радиола «Эстония» с напольными колонками, снаряжённая алмазной иглой польского производства. Под окнами дома, сотрясая его дореволюционные стены, визжал и грохотал трамвай на повороте к проходной металлургического завода, но за постоянным рёвом музыки это не всегда было слышно. А когда мы, большой джинсовой компанией, приходили «балдеть» от очередного альбома кого-то из рок-небожителей, Ася Львовна незримо присутствовала где-то в районе крохотной кухни и появлялась только после финального аккорда пронзительных гитар и убойных барабанов, чтобы раздать вечно голодным студентам бутерброды из свежего белого батона и украинского сыра.
