— Шесть, — сказал отец. — Я беру первого, ты последнего, остальным надо хотя бы секунду, чтобы сообразить, каким краем отступать к лесу, мы их и бьем посередине. И сразу перезаряжай. Может, придется добивать.
Первым шел самый крупный кабан, остальные были помельче.
— Пли! — тихо сказал отец, может быть вспомнив армейскую службу. Первый сразу ткнулся в землю. Задний метнулся назад, но бежал не очень быстро, наверное, он перебил ему ноги. Вторым патроном он его достал, а отец завалил еще одного, среднего.
Отец послал его домой за тележкой. Из трех кабанов отец натопил барсучьего сала, мать закатала несколько трехлитровых банок консервированного мяса, отец закоптил несколько кругов колбасы.
В следующей засаде они с отцом завалили еще двух кабанов, и кабаны перебрались на другое поле в двух километрах от нашего.
Потом он читал книги, в которых описывались переживания молодых людей на охоте при виде убитого ими зайца или куропатки, у него же никаких переживаний после охоты не было. Он, сколько себя помнил, всегда видел, как резали борова или теленка, а уж курицам рубили головы на все праздники, или когда приезжали в гости родственники.
Деревенские не то чтобы были менее сердечными, чем городские, они были просто трезвее и разумнее. Он с пяти лет знал, откуда и от кого появляются щенки, телята, котята. Это объясняли взрослые. А чего не объясняли, он и сам улавливал из разговоров взрослых, из намеков или полунамеков.
В школе внушали, что в СССР все равны, но он-то видел, что никакого равенства нет. Его отец считал, что и не может быть никакого равенства. Один работает хорошо, другой плохо. Один умный, другой дурак. Но если лентяй поддерживал власть и во всем с нею соглашался, его ценили больше, чем работящего. А глупые, если они повторяли то, что им говорило начальство, сразу начинали считаться умными и получали руководящие должности. И еще, чтобы чем-то руководить, надо было обязательно вступить в партию. Такие были правила. По правилам один человек, даже если он хорошо работал или учился, ничего не значил. Человек должен был примыкать к кому-то. Чтобы не остаться на всю жизнь механиком отделения, он должен был вступить в партию, и тогда он мог стать главным механиком. А если он хочет получить должность в районе, он должен жениться на Лиде, и бывший директор совхоза, а ныне председатель райисполкома даст ему рекомендации. По правилам, все и всех кому-то рекомендовали.
У него не возникало больших проблем ни в цехе по ремонту тракторных двигателей, ни на станции технического обслуживания. Пока он не претендовал на большую должность, он устраивал всех. Но его положение холостого мужчины не устраивало ни Марину, ни Лиду. Он заматерел и выглядел как взрослый мужчина, да он и стал уже взрослым мужчиной. Он зарабатывал не меньше, а больше многих, у него было жилье, и, по женским представлениям, он был обязан уже жениться. Марина в письмах была все настойчивее, она хотела приехать к нему на майские праздники. Он ей написал, что скоро сам приедет в отпуск и тогда они все решат, хотя он пока ничего не хотел решать. У него были свои конкретные планы, которыми он ни с кем не делился.
По той стремительности, с которой однажды Лида открыла калитку, он понял, что предстоит серьезный разговор. Они сели в кресла перед журнальным столиком, на который он выставил бутылку коньяку, нарезанный лимон на блюдечке. Он всегда покупал болгарский коньяк «Плиска», который любила Лида.
— Сегодня у нас последний и главный разговор! — предупредила она с самого начала.
— Последним ничего не бывает, — возразил он. — Всегда есть какое-то продолжение.
— У нас продолжения не будет, если мы не договоримся.
— Я бы хотел обойтись без ультиматумов.
— На этот раз не обойдешься.
— Пожалуйста, тогда ставь ультиматум.
— Ты на мне собираешься жениться?
— Это вопрос, а не ультиматум.
— Сейчас получишь и ультиматум! Если ты на мне не женишься, между нами будет все кончено.
— Это ты сказала.
— А ты что, против сказанного?
— Да, я не хотел бы, чтобы между нами все было кончено.
— Не хочешь, чтобы было кончено, но и жениться не хочешь?
— Я не уверен, что готов к женитьбе.
— Готов, готов, я-то два раза была замужем и кое-что начала понимать. Ты лучше их, надежнее.
— Спасибо. Но я не хотел бы сегодня решать этот вопрос.
— Извини, но тебе придется захотеть решить этот вопрос сегодня. Ты очень хорошо устроился за мой счет. Получил коттедж.
— Половину коттеджа.
— Не мелочись. И половина коттеджа на одного очень хорошо, и на двоих хорошо, и на троих, и даже на четверых. Ты трахаешь меня, когда тебе только захочется. Мужьям и то не всегда дают по их первому требованию. А я, пожалуйста, тут же раздвигаю коленки, все как хочется моему господину, потому что боюсь, а вдруг ты на мне не женишься. У меня же нет выхода. Если бы я жила в Москве или в другом большом городе, не было бы проблем. Я тебя принимаю по пятницам, и то только после того, как ты мне позвонишь. По средам я принимаю другого, по воскресеньям третьего. Один может быть старым, но обеспеченным, другой женатым, но замечательным трахальщиком, третий не женат, надежен, интеллигентен. С таким можно рожать детей, он их воспитает и многому научит. И все зависит от поставленной мною цели. Я могу выйти замуж за старика и время от времени принимать одного из двоих. Я могу поставить цель: разбить семью женатого, и он уйдет от жены или от меня. Но здесь я могу быть только с тобою. Если я встречусь с кем-то другим, то во мнении деревенских я тут же стану блядью, и уже ни один нормальный мужик ко мне никогда не подойдет. И даже если я брошу тебя, в деревне лет пять будут помнить, что я с тобою жила, и шансов, что кто-то из деревенских захотел бы на мне жениться, почти никаких. А если ты бросишь меня, то повторяется предыдущий вариант. Мне уже двадцать пять, через пять лет тридцать, я перехожу в другой разряд, на мне женится только сорокалетний, в лучшем случае старый холостяк или пятидесятилетний вдовец со взрослыми детьми, почти моими ровесниками. Ты же сам из деревни! И когда ложился со мною спать, мог бы подумать о последствиях для женщины. Ладно, можно переспать раз-другой, но когда ты в открытую приходишь в мой дом и тебя видят все мои соседи, ты уже берешь определенные обязательства. И когда я прихожу к тебе и меня тоже видят все, это не может продолжаться бесконечно, как в городе. И я не верю, что решение — жениться или не жениться — надо вынашивать месяцами. Если он мне нравится, то нравится сразу. Если я с ним переспала и мне с ним было хорошо, то я это тоже понимаю сразу. И мне плевать, если он вор или бандит. Я сделаю все, чтобы он перестал воровать или заниматься разбоями. Разве у мужчин по-другому?
— У всех, наверное, по-разному, — ответил он неопределенно, понимая ее правоту.
— Пусть у всех по-разному, но я бы хотела знать, как у тебя?
— Дай мне время, — попросил он.
— Хорошо, — согласилась она. — Я к тебе больше не приду. А если ты придешь ко мне, это будет означать, что ты решил на мне жениться. То, что я хочу выйти за тебя замуж, ты это знаешь.
— Ты останешься сегодня? — спросил он, потому что очень хотел, чтобы она осталась.
От выпитых двух рюмок коньяку она раскраснелась. Сбросив шерстяную кофту, она осталась в одной блузке, и ее груди перекатывались при каждом движении.
— Я не останусь, — сказала она. — Почему-то я за сегодняшний вечер безумно устала.
Он проводил ее до калитки, попытался поцеловать, но она увернулась. Иногда после ее ухода он думал, что, наверное, она могла бы стать хорошей женой и родила бы ему мальчика и девочку. И было бы у него трое детей. Но опять вспоминал о черненьком ее армянском сыне и снова колебался, и почти всегда вспоминал об этом мальчике, когда видел по телевизору американские семьи с усыновленными вьетнамскими и китайскими детьми. И не мог понять, как же американцы объясняют своим знакомым, что их дети похожи на вьетнамцев и китайцев и не похожи на них самих.
Он так и не пошел в учительский дом, решив, что вначале он должен все решить с Мариной, а пока раз в неделю, когда главный зоотехник уезжал в самую дальнюю деревню совхоза, стучал в стенку и через чердак перебирался на половину зоотехников. Часа ему хватало на любовь и на обед, которым его всегда кормила Ванда.
В конце зимы он взял отпуск, потому что с весны до поздней осени никто в совхозе в отпуск не уходил.
Марина по-прежнему работала на маслозаводе и ждала его приезда. Надо было решать. И образование, и половину коттеджа получил, и первую мебель купил, и стал не просто механиком, а старшим механиком. По деревенским понятиям, самая пора жениться. Уже все его приятели и одноклассники женились. И те, что не заканчивали институтов, но отслужили в армии, и те, что закончили техникумы, технические училища или институты. Все, как и он, работали после распределения в новых местах, в родную деревню никто не вернулся. В новых местах познакомились с молодыми учительницами, которые тоже приехали по распределению. Каждый год после окончания областных педагогических институтов в сельские школы направляли молодых учительниц, и они в течение года выходили замуж за таких же молодых механиков, зоотехников, электриков, а если не выходили два года подряд, то перебирались в другую школу и в другом клубе встречались с другими механиками, зоотехниками, трактористами, шоферами. И жениться, и выходить замуж торопились, потому что в деревне выращивание зерна, картошки, скота и детей было главным делом.
