Джиллиан: Непрактично – какое практичное слово. Несколько лет назад я испытала серьезное искушение. Мне правда нравился этот человек. Я знала, что это было взаимно. Я думала о том, что я ему отвечу, если он меня спросит. И я знала, что скажу: «Боюсь это непрактично». Мне было невыносимо думать, что я так скажу. Поэтому я постаралась не оказаться там, где он мог бы меня спросить.
Как вы думаете – почему Стюарт не сказал мне, что он уже не женат? У него без сомнения была возможность.
Единственная причина, которая приходит мне в голову – ему было неловко. Другой вопрос: чего можно стесняться в наше время и в нашем возрасте, когда никто никого не судит, какой бы серьезный промах вы не совершили. И единственный ответ, который я могу придумать: а что если второй брак Стюарта закончился так, что это напоминало ему о том, как закончился его первый брак? Ужасно так думать, совершенно ужасно. И я ведь не могу его спросить. Он сам должен сказать мне.
Терри: Есть такие крабы, которые, думаю, у вас не водятся. У них есть особенность – они отращивают одну большую клешню, одну, вы понимаете – вторая обычного размера. И только эта большая клешня считается деликатесом, так что ловцы крабов просто отрывают ее и швыряют остального краба обратно в воду. И знаете как ведет себя краб? Он начинает отращивать большую клешню по-новой. Так говорят. И думаю это правда. Вы бы решили, что краб будет травмирован, опустится на дно и умрет. Не-а. Они продолжают как ни в чем ни бывало, как будто им никогда не отрывали клешню.
Как говорит моя подруга Марсель – это вам ничего не напоминает?
Терри: Покажи фотографию. Пусть он покажет фотографию.
Мадам Уатт: Конечно я не психолог и не психиатр. Я просто женщина, которая долго изучала жизнь, что надеюсь вы сможете оценить. И одна черта человеческого рода, которая кажется мне неисправимой – это способность удивляться тому, в чем нет ничего удивительного. Гитлер вступает во Францию – не может быть. Президентов убивают – не может быть. Брак заканчивается разводом – не может быть. Зимой выпадает снег – не может быть.
Было бы странно обратное. Например было бы странно, если бы у Оливера не случилось чего-то вроде срыва. Оливер не очень выносливый человек. Он живет на нервах и, честно говоря, не очень счастлив в своей шкуре. Ну да, разумеется он говорит, что счастлив, кажется очень довольным собой, очень достаточным, но я всегда считала, что он из тех, кто в душе ненавидит себя. Тот, кто создает много шума, потому что боится тишины внутри. Моя дочь права, когда она говорит, что успех пошел бы Оливеру на пользу, но по-моему мнению это маловероятно. Его так называемая карьер – это полный крах. Ну ладно, может не совсем так, все-таки крах подразумевает, что этому предшествовал какой-то успех, а уж в этом Оливера обвинить нельзя. Он живет за счет Джиллиан, более или менее, что для мужчины никуда не годится. Да-да, я знаю все эти современные теории о том, что это неплохая идея, разделение труда, гибкость, и так далее и тому подобное, но современная теория хороша только тогда, когда психология человека, который ее использует, тоже современная, если вы улавливаете мысль.
Изменяет ли он Джиллиан? Не говорите мне, если знаете, я не хочу этого знать. Конечно, я надеюсь, что не изменяет. Но не потому, что вы подумали – что она моя дочь, а супружеская измена это неправильно. Нет, я думаю, это было бы плохо для Оливера. Есть много мужей и жен, которых измена делает более жизнерадостными, способными легче переносить жизненные трудности. Кто же сказал, что узы брака столь тяжелы, что, чтобы нести их, иногда необходимо трое? Но Оливер не такой человек, как мне кажется. Я не говорю о чувстве вины, я говорю о ненависти к себе, что совершенно другое дело.
Многие удивлены тем, что Оливер перенес нервный срыв после смерти отца. Он же так ненавидел своего отца, – говорят они. Почему смерть не освободила его от этого чувства и не сделала его счастливым? Что ж, сколько причин вам будет достаточно? Может начнем с четырех? Во-первых, часто бывает так, что смерть второго родителя пробуждает в ребенке воспоминание о смерти первого. Так вот, мать Оливера умерла, когда ему было шесть, пережить этот опыт во второй раз и даже спустя столько лет – это так же болезненно, как и в первый раз. Во-вторых, когда умирает тот, кого ты любишь, это во многих отношениях проще, чем когда умирает тот, кого ты ненавидишь, или кто тебе безразличен. Любовь, утрата, скорбь, воспоминания, – знакомый сценарий. Но что делать когда этот сценарий неприемлем, когда это нелюбимый родитель? Тихое забвение? Думаю нет. Представьте себе кого-то, кто как Оливер осознает, что всю свою взрослую жизнь и много лет до этого он жил не зная, что значит любить родителей. Вы скажете, что так бывает, что тут нет ничего необычного, а я вам скажу, что от этого не легче.
В-третьих, если это так и Оливер ненавидел своего отца – а я думаю это преувеличение, конечно был сильный антагонизм, пусть ненависть, если вы настаиваете, – и если это чувство он испытывал всю свою взрослую жизнь, то возможно в каком-то смысле оно стало ему необходимо. Возможно, оно придавало ему сил, подобно тому как многим людям придает силы негодование или сарказм. Так что произойдет, если это у вас отнять? Конечно, можно и дальше ненавидеть умершего, но часть вас сознает, что в этом нет смысла, что это даже немного ненормально. И в-четвертых это тишина. Родителей больше нет, вы – следующий, вы остались одни – даже если у вас есть семья и друзья. Считается, что вы уже взрослый человек, вы выросли. Наконец вы освободились. Вы отвечаете за себя. Вы смотрите на себя, внимательно изучаете то, что видите, приглядываетесь, наконец-то не боясь того, что могут сказать или подумать ваши родители. А что если вам не нравится то, что вы увидели? И вот возникает новая тишина – тишина вне вас, столь же большая, как и тишина внутри вас. А вы, вы такое хрупкое существо – вы это все, что разделяет эти две великие тишины. Вы знаете, что когда они соединятся, вы перестанете существовать. Ваша кожа – это все, что их разделяет, тонкая кожа, в которой столько пор. Почему бы немного не сойти с ума?
Нет, меня это ничуть не удивляет.
Элли: Угадайте, с кем Джиллиан и Оливер хотели меня познакомить? Или, ладно, кто был приглашен к ужину? Мистер Таинственность, у которого на стене нет ни единой картины, мистер Хендерсон. Седовласый мужчина, который стоял там, потом немного быстрее обычного подошел ко мне и пожал руку так, словно мы никогда с ним раньше не встречались. С выражением глаз, которое говорило – «не стоит об этом рассказывать». Так что я так и сделала. Пока я там сидела это казалось мне все более и более странным. Потому что – угадайте что? – оказалось, что он старый друг семьи.
Так откуда такая таинственность? Если он хотел реставрировать картину, почему он просто не обратился к Джиллиан?
Тем не менее он довольно занимательный. Разговаривал о настоящих вещах, если вы понимаете, о чем я. Оливер постоянно отпускал идиотские шуточки. Что еще? У меня сложилось впечатление, что чем-то Стюарт ему действительно неприятен. Что ж, это хорошо.
Стюарт: Я читаю больше чем когда-то. Не художественную литературу. История, наука, биографии. Мне нравится знать, что то, о чем там рассказывается, правда. Время от времени я читаю роман, если это книга, о которой ходит много разговоров. Но вымышленные истории для меня не вполне жизненны. В вымышленных историях кто-то женится и это все – но я могу сказать вам по своему собственному опыту, что это не так. В жизни каждый конец – это просто начало другой истории. За исключением того, когда умираешь, – вот это действительно настоящий конец. Я думаю, что если бы романы правдиво отображали жизнь, они бы все заканчивались со смертью своих героев. Но если бы они так заканчивались, то мы бы не стали их читать, ведь так?
Вот что я хочу сказать – когда я увидел – когда мы вместе увидели – как Оливер проезжает по деревенской улочке во Франции лет десять тому назад, вы ведь не думали, что это конец истории? Я вас не осуждаю – отчасти я тоже думал, что это конец. Может я бы хотел, чтобы это было так. Но жизнь никогда тебя не отпускает, не так ли? Нельзя отложить жизнь так же, как откладываешь книгу.
Оливер: За ужином Стюарт был в своем репертуаре. Святой Симеон Пустынник зашвырнул бы подальше свою восьмерку и забрался бы на столб еще выше, чтобы его не достигли нарколептичные миазмы, которые обволакивали ножки стола подобно сухому льду. Мои мысли вернулись к тому времени, когда в тщетной попытке поднатаскать Стюарта в эротических дисциплинах, я брал его с собой на двойные свидания. Обычно он сидел оживленный как палка и закатывал истерику, когда обе синьорины изъявляли желание уйти с вашим покорным слугой. Полагаю это и правда помогло нашему курдючному барану обрести некую смутную социальную цель. Обеспечьте себе ночь втроем, пригласив Стюарта на двойное свидание. Хотя в этом были и недостатки. Он начинал ныть, как только дело доходило до уплаты по счету (а разве ему не повезло?) и потом приходилось гладить его по шерстке и расправлять ему перышки пока он наконец не отвалит, чтобы успеть к ночному автобусу, на котором он возвращался в свое мрачное логово.
