– Хорошая водка, друг! Выпей за мое здоровье! – окликал каждого Петр, чтобы тот на него посмотрел. Пьющий смотрел, опрокидывал стакан, встряхивался, морщился, благодарил.
До ночи торговала буфетчица водою – и не нашлось никого, кто почуял бы в воде воду.
Наконец она устала запихивать в ящик вороха денег и крикнула:
– Игнатьич, закрывать пора!
Откуда-то появился пожилой дядя в дешевеньком костюмчике с широким красным в белую полоску галстуком, запер дверь, подошел к стойке.
Огонек озорства зажегся в глазах буфетчицы, когда она подавала ему стакан.
– Без аш-два-о? – научно спросил швейцар, поглядывая на Петра, понимая, что раз буфетчица оставила его в закрытом ресторане, значит, он ей свой человек.
– Сорок пять градусов! – успокоил его Петр.
Швейцар выпил – и аж дух у него перехватило.
– Ну, Нинка! – сказал он. – Чем же ты меня до этого угощала?
– А тем же самым! – расхохоталась Нинка.
Швейцар покрутил головой и пошел к служебному выходу, приказывая:
– Сигнализацию включить не забудь!
– Топай, начальник!..
Нина замкнула ящик с деньгами (не хотела считать при Петре) и сказала:
– Ну и кто ты? Гипнотизер, что ль?
– Нет.
– А кто же?
– Не помнишь, значит, кто воду в вино превращал? Давно было, две тысячи лет назад.
– Гипнотизер, ясно. Мне-то эти штучки наизусть знакомы, от алкоголизма лечилась, между нами. Лучшему профессору бешеные деньги дала: на, лечи, измучилась на хрен сама от себя! Ну, он мне и показал: людей усыпит, дает воду, а они блюют, как от водки. И ты, говорит, так же будешь. Не верила, а вышло точно так. Смотреть теперь на водку не могу. Вино, бывает, пью, но тут же тошнит.
– А торгуешь водкой?
– Жить надо или нет?
Что ж, подумал Петр, видимо, гипнотические способности у него и в самом деле есть, с помощью их он и людей лечил. Но ему досадно было, что женщина не удивилась. Понятно: что человек знает один раз, вторично не потрясает его.
– Я – Иисус Христос, – сказал Петр.
– А я Алла Пугачева, – ответила Нина с присущим ей остроумием.
– Напрасно ты не веришь мне, – сказал Петр. – Или неведомо тебе, что я должен прийти? И я пришел.
– Ну, разувайся тогда, – сказала Нина. – Знаю я, чего тебе надо. А я – не хочу. Денег тебе могу дать.
Лгала женщина.
Но очень уж обидно было ей, прошедшей через многие мужские руки, показаться легкой добычей этому красавцу.
Петр видел ее нехитрые уловки, но не женского ему от нее хотелось.
– Говорю тебе, – сказал он, хмелея гордостью, – я – Иисус Христос.
– Но, но! Меня не загипнотизируешь, загипнотизированная уже!
Петр замешкался.
– Гляди-ка! – воскликнула Нина. – Первого-то нашего клиента мы забыли! – И показала на мужчину, который спешил на поезд, но упился и незаметно уполз в зал и там спал под столиком. – Вот морока еще! Ментов, что ли, вызвать, пусть заберут.
– Человек и так на поезд опоздал, – сказал Петр.
Он выволок мужчину из-под стола, поставил перед собой, сказал ему, спящему:
– Очнись! Очнись!
Тот очнулся, поглядел вокруг совершенно трезвыми растерянными глазами. Глянул на часы.
– Мама моя! – заметался. Нина открыла дверь, он исчез.
– Молодец! – похвалила Нина Петра. – Тебе бы перед публикой выступать с сеансами. Ты кем работаешь вообще?
– Никем. Зачем Христу работать? У меня другая служба.
– Слушай, надоело! – покривилась Нина. – В конце концов, я рассердиться могу. Богохульствуешь тут, а я крещеная, между прочим.
– Знаю, – сказал Петр. – Все знаю. Тебе двадцать семь лет, работаешь здесь три года, имела пять мужей.
– Ну, имела! А сейчас шестого имею и приду к нему, а ты вали в другую сторону! Или хотел на пару со мной работать? Обойдусь! Тоже мне: воду в вино превращает! Я не хуже твоего это делать умею! Бери свою долю – и катись!
– Шестой не муж тебе, – сказал Петр.
Нина помолчала.
– Еще скажи, – попросила она.
– О прошлом?
– О прошлом я сама знаю. О будущем.
– Ближайшее твое будущее со мной связано.
– Все вы одинаковые, – вздохнула Нина. – Ладно, пойдем. Я тоже про тебя все знаю. Ночевать тебе негде. Пошли, гипнотизер.
У Нины действительно было пять мужей – и все по любви. Очень уж она была влюбчива, хотя через месяц после очередного брака удивлялась, какие такие достоинства нашла она в этом вахлаке, маячащем перед глазами, выгоняла вахлака, твердо гарантировала себе жизнь без любви, только с легкими приключениями, но опять влюблялась, напрочь теряя голову.
Петр не знал об этой ее особенности, но чувствовал ее – и тем более ему было досадно, что женщина не хочет его признавать.
Пришли в ее однокомнатную квартиру в доме неподалеку от вокзала.
– Если ты человек, – сказала она, – давай ляжем и спокойно поспим. Завтра я до вечера свободная, все успеем. А?
Петр согласился.
Но спокойно поспать им не удалось. Среди ночи раздался стук в дверь.
– Откуда он взялся? – тихо спросила сама себя проснувшаяся Нина.
– Шестой? – спросил Петр.
– Шестой. Не тебе чета.
В дверь уже шарашили ногой.
– А еще интеллигент считается, – сказала Нина.
– Боишься – заревнует?
– Он? Нет. Он не ревнует… А может, меня дома нет? – поставила она тихий вопрос перед тем, кто ломился в дверь.
Ответом были уверенные удары.
– До утра будет стучать. Пойду открою.
Она открыла – и вошел мужчина, примерно одного возраста с Петром, молоденько одетый, с сумкой через плечо. Навеселе и веселый.
– Не помешал? – бодро спросил он.
– Нечему мешать, – сказала Нина. – Пожалела, ночевать ему негде. Можешь верить, можешь не верить.
– Поверить? – спросил парень у Петра.
– Поверить. Так и было.
– Поверю. А жаль. Я бы вам устроил сейчас, я бы вас… – Он, улыбаясь, сел в кресло, вытянул ноги. – Будем знакомиться. Вадим Никодимов, атлет интеллекта. Но люблю простое, иногда даже низменное. Ее вот люблю. А вы кто?
– Иисус Христос, – ответила за Христа Нина.
Петр промолчал.
Нина со смехом рассказала о том, как они весь вечер превращали воду в водку.
Петр молчал.
– Гипнотизер он, – объяснила Нина.
– На меня гипноз никогда не действовал, – сказал Вадим Никодимов. – Из интереса пробовал: шиш! Не нашлось интеллекта, который подавил бы мой интеллект. Ну, Иисус, преврати мне воду в вино. В вино, не в водку! В «Чинзано», например.
– Я этого не пил, – сказал Петр.
– А чего ты пил?
– Ну, «Ркацители».
– Валяй, пусть будет «Ркацители»! – И Вадим Никодимов поднял руку, ожидая, когда в нее вложат стакан.
Нина шустро сбегала на кухню, принесла стакан с водой, вложила его в руку.
– Итак, «Ркацители»? – спросил Никодимов.
– «Ркацители», – сказал Петр, вспоминая вкус довольно гадкого, как ему тогда показалось, когда он его пил, кислого напитка малой крепости.
Никодимов отхлебнул. Отхлебнул еще. Отставил.
– Мерзость, однако!
Нина взяла стакан, пригубила и заплевалась.
– Прямо моча какая-то! – фыркнула она.
– Но не вода! – сказал Никодимов. – Вино. Скверное, но – вино! Ладно. Вино мы свое будем пить, – достал он большую бутылку с яркой этикеткой. (Это и оказалось «Чинзано».) А теперь скажи: кто же ты?
Петр сказал печально и просто:
– Я Иисус Христос.
Коротким смехом подавилась Нина, увидев глаза Петра, на которые падал из окна призрачный свет.
– Так… – задумчиво произнес Никодимов. – Сумасшедший? Не похоже. Игра? Не похоже. Что тогда? Непонятно. Знаешь, друг, а ведь ты первый человек на земле, которого я не могу понять. Кто ты все-таки?
– Иисус Христос, – спокойно ответил Петр. – Иисус Христос, а люди дали имя Петр.
А вдруг правда? – подумала Нина. И хоть знала она божественного совсем чуть-чуть – по книжке «Евангелие для детей», которая ей понравилась, потому что была тонкая и с картинками (надо же знать толику из входящих в обиход знаний), так вот, несмотря на скудость своих представлений о величественности когда-то случившихся событий, ей вдруг страшновато стало. Она решила действовать по своему заветному жизненному принципу: с упреждением. То есть – ждать от других людей больше вреда, чем, на первый взгляд, можно ждать. Нет, в самом деле. Вот похихикаешь сейчас, а потом возьмут и ноги отнимутся, болезнь приключится. Если был в самом деле когда-то чудодейственный человек Христос, то почему бы ему опять не прийти? Тут не это самое невероятное, невероятно то, что он – ей встретился, а не кому-то другому. Но ведь и в лотерею главный приз выигрывает кто-то один, который, может, и не надеялся.
– Самое страшное, Петр, – сказал Никодимов, – что я ведь и хотел бы поверить. Но, пожалуй, не смогу. Накорми мне толпу тремя хлебами, море пешком перейди, умершего воскреси – все равно не поверю. Это уж навсегда. Это в крови. Гореть мне синим пламенем в геенне огненной, не верю я.
– Никто не может о себе сказать: верю или не верю. О нас лишь Бог знает, верим ли мы.
