— Сколько же у них этих тряпок? — недовольно спросил Голубков, утирая пот со лба. — А?
— По семь, должно быть.
— Почему по семь?
Плетнев пожал плечами.
— Потому что каждый охотник желает знать, где сидят фазаны.
— А-а-а… Наверное… Так это сколько ж, получается, ткани извели?! — задался Голубков возмущенным вопросом, обводя взглядом неохватное пространство Большой Спортивной арены. — Если сто двадцать тысяч мест… а солдатня занимает четверть… то это тридцать тысяч. Между прочим, три дивизии, если по-военному… Это что же — тридцать тысяч квадратных метров?!
Голубков вообще был человеком чрезвычайно рачительным, не уставал указывать на вопиющие примеры бесхозяйственности и то и дело ссылался на деревню, где рос, как на образец разумности и процветания.
— Ты на семь забыл умножить, — заметил Плетнев.
— Двести десять?!
Снова грянула музыка, сквозь которую пробивались мощные удары метронома. Трибуны вспыхнули, засверкали, и вместо белизны бесчисленных солдатских торсов возникла зеленая лужайка, на которой стоял задорный олимпийский Мишка — улыбающийся, с белой мордахой, с веселыми черными глазенками, с ушами почти как у Чебурашки, украшенный золотым пояском и пряжкой в форме пяти сцепленных колец.
— Сердце кровью обливается! Да если бы нам в деревню хоть даже сотую часть, мы бы!.. Эх, вот она — бесхозяйственность!
Плетнев хмыкнул.
— И на какой ляд они попусту тренируются? — задался Голубков новым вопросом. — Его все равно переделывать будут.
— Кого?
— Да Мишку этого. — Голубков с досадой махнул рукой. — Нос-то у него какой?
— Какой?
— Не видишь, что ли? Еврейский! Все говорят…
Плетнев приложил ладонь ко лбу и присмотрелся.
— По форме, что ли?
— А по чему ж еще?
— Ну, не знаю… Нормальный зверий нос. Черный.
— Дело-то не в цвете, — протянул Голубков и смерил Плетнева взглядом, в котором можно было прочесть, какой он все-таки наивный человек.
— Ерунда какая-то, — отмахнулся Плетнев.
Голубков саркастически фыркнул.
— Эх, Плетнев!.. Вот скажи, ты видел, как лошадь серит?
— Отстань.
— Нет, ты скажи, скажи! Видел?
— Ну, допустим, — осторожно ответил Плетнев.
— Без допустим! Видел?
— Ну хорошо. Видел.
— А корова?
— Что «корова»?
— Тоже видел?
— Тоже.
— Говно у них разное?
— Разное.
— А почему?
Плетнев замялся.
— Вот видишь! — победно заключил лейтенант Голубков. — Сам даже в говне не разбираешься, а о таких вещах берешься судить!..
Плетнев по-доброму сунул ему кулак в пузо. Пусть все-таки не забывает, кто в каком звании.
Мимо них то и дело шмыгали какие-то мочалки в разноцветных спортивных костюмах, подробно облегавших все их выпуклости. Девиц гоняли по полю огромными табунами, они ловко строились в квадраты, каре, спирали, образовывали мозаичные панно… В общем, это был живой и нескончаемый соблазн — зеленый, синий, розовый и белый. Смазливые, длинноногие как на подбор… нет, не как, а вот именно что специально подобранные!.. Офицеры, наряженные в веселенькие курточки, унылыми столбами торчали у длинного поручня ограждения, отделявшего проход к трибунам от самих трибун, а они все время смеялись, хохотали, стреляли глазами, и от каждой веяло таким электричеством, что волосы на голове шевелились, будто в сильную грозу. В кровь выхлестывало явно избыточное количество адреналина.
Плетнев с первого дня этой службы стал замечать какую-то странную взвинченность как в себе, так и в товарищах по «Зениту». Даже в командирах. К вечеру у всех буквально подкашивались ноги и нестерпимо хотелось нырнуть в ледяную воду… Прежние его сослуживцы тоже толклись здесь, в Лужниках. Вчера он встретил Аникина, они долго мяли друг друга, хохоча и хлопая по плечам…
Голубков крякнул.
Плетнев повернулся.
Одна из девок, поставив ногу в спортивной тапочке на ступень, изящно наклонилась, чтобы завязать шнурок.
Голубков негромко застонал. Потом сдавленно спросил:
— Слышь, а что там намалевано?
— Adidas, — прочел Плетнев надпись на ее курточке.
— Это что?
Плетнев пожал плечами.
— Наверное, название фирмы.
Девушка встрепенулась, обожгла их лукавым взглядом и легко побежала наверх. Судя по грациозности движений, она точно знала, что они смотрят вслед.
— А знаешь, — грустно сказал Голубков. — Мне батя говорил… Есть два вида мудаков — зимний и летний. Летний — который по улице идет и на каждую юбку оборачивается.
Он вздохнул.
— Ну?
— Что?
— А зимний?
— Зимний — который с улицы заходит и начинает с себя снег сшибать рукавицей. Хлоп, хлоп! Пыхтит, кряхтит, прямо заходится! Метель от него поднимается…
Плетнев рассмеялся.
В проходе показалась большая группа какого-то чиновного люда и журналистов. Репортеров выдавала фотоаппаратура. Иностранцы в целом легко узнавались по одежде и обуви — все в светлом, легком, спортивного покроя, в туфлях из мягкой кожи типа «мокасинов». Кроме того, они выглядели значительно беззаботнее своих советских сопровождающих — должно быть, деятелей высокого ранга.
Сухощавый седой человек в темных очках внимательно осматривал трибуны. Гремела музыка, разноцветные щиты мелькали в руках солдат, и порожденный их слаженными усилиями спортсмен в белых трусах и алой майке делал три победных шага и рвал грудью ленточку финиша… Мультик повторился раза четыре.
Седой иностранец снял очки и, повернув голову к стоявшему рядом молодому человеку, задал несколько вопросов.
— Господин Ханссен спрашивает, не слишком ли утомительно для участников представления целыми днями сидеть на трибунах? — перевел молодой человек. В его русском чувствовался легкий акцент. — Обычно это делается сеансами по два-три часа с длительными перерывами на отдых…
— Почему же утомительно, — ответил солидный мужчина в темном костюме. В левой руке у него была папочка, в правой руке он держал платок, которым то и дело вытирал распаренное лицо и шею. — Погода, слава богу, теплая… люди все молодые… ничего, пусть не волнуется.
Выслушав ответ, господин Ханссен снова что-то спросил.
— А когда они будут кушать? Когда у них состоится обед? — осведомился молодой человек.
Вопреки ожиданиям, ответственный товарищ не выразил словами того, что было явственно написано на его физиономии, а именно — страстное желание увидеть, как господин Ханссен проваливается сквозь землю. Вместо того он замученно повозил платком по щекам и сказал:
— Да, да, они покушают… Они обязательно покушают… Они тут впеременку… одни кушают, значит, другие, стало быть, того… тренируются. Пусть господин Ханссен не переживает.
Господин Ханссен изумленно вскинул брови.
— Как же можно тренироваться посменно? Какой смысл? Тренироваться нужно всем вместе, иначе ничего не может получаться!..
Затравленно озираясь, человек с папочкой взял переводчика под руку и повлек его вперед.
— Скажите господину Ханссену, что принимаются все меры по…
Плетнев и Голубков переглянулись.
— Во как, — наставительно сказал Голубков. — Прямо впиявливается!.. Вот он, самый оскал-то.
И в задумчивости покачал головой.
* * *
На другой день Симонов отрядил несколько человек следить за газетными киосками, расплодившимися на титанической территории спортивного комплекса, как грибы. Свободно продавались не только советские газеты и журналы (кстати говоря, неожиданно повеселевшие, утратившие тот вечный привкус суровости, что роднил их с родимой «Красной звездой»). Плетнев с вожделением смотрел на глянцевые обложки «News», «Life», «Spiegel». Капитан Архипов шепотом делился информацией, что в гостиничных холлах можно увидеть даже совершенно неприличный «Playboy», за который, по-хорошему-то, ничего отдать не жалко — такое в нем напечатано…. По-видимому, этот факт был призван доказать, что советские люди не боятся чужеродного влияния и пропаганды. Однако покупать прессу офицерам было воспрещено. Напротив, в их задачу входило присматривать, чтобы полиграфической продукцией пользовались сугубо иностранцы. А бесстрашные советские люди были бы на всякий случай защищены от разлагающего и гибельного воздействия чуждой идеологии.
Сегодня, однако, главный упор сделали вовсе не на «Spiegel» и «Playboy», а на газету «Правда». Как объяснил Симонов, поступили сведения, что итальянские ревизионисты задумали акцию по распространению поддельной «Правды». Симонов не мог показать ее в натуре — он и сам не видел, — но описал красочно. Шапка — точь-в-точь как у нашей, только вместо «Союз Советских Социалистических Республик» на фальшивке написано «Не Союз не Советских не Социалистических Республик». Что же касается содержания, то оно являет собой набор злобных пасквилей на социалистическую действительность, клеветнических и антисоветских статей самого гнусного пошиба, напитанных тлетворным ядом продажными журналистами из наиболее оголтелых и агрессивных империалистических кругов под руководством ЦРУ.
