Алена неловко встала, слезы брызнули из ее глаз.
— Загадай желание и дуй! Дуй на свечи! — негромко подсказали Алене Андрей и Красавчик.
Алена с их помощью задула свечи.
В зале вспыхнул свет, вся публика аплодировала уже стоя, а от ближних столов стали подходить пары с бокалами шампанского и поздравлять Алену на разных языках — по-испански, по-французски, по-английски, по-итальянски.
Алена уже не успевала утирать слезы со своих сияющих счастьем глаз…
И, видя эти трогательные слезы, какая-то дама так расчувствовалась, что сняла с себя небольшую, но дорогую брошь и приколола к Алениному платью.
— Что вы! — растерялась Алена. — Что вы! Не надо!
— It’s not for you, — сказала дама громко, на весь зал. — Это в память о моем семнадцатилетии…
Зал снова зааплодировал, и с легкой руки этой дамы подарки уже посыпались со всех сторон — шампанское, цветы, сувениры…
Алена, потрясенная, смотрела на людей, подносящих эти подарки, и твердила только одно:
— Ну, не надо… Ну, не надо… Пожалуйста, не надо!..
— Вот видишь! — укорил ее Андрей. — А ты хотела в Париж!
Но Алена не слышала его. Глядя на Красавчика влюбленными глазами, она говорила ему:
— Спасибо… Я вам так благодарна…
— Выпьем за женщин! — уязвленно сказал Андрей Красавчику. — Выпьем за их красоту и душевную чуткость.
А дирижер снова подошел к микрофону.
— The angel’s dance! Синьорина, ваш танец!
И тут же вступила музыка страстного испанского танго.
Алена посмотрела на Красавчика, но он показал ей на Андрея.
Андрей, однако, указал на свое больное колено и бессильно развел руками.
Алена снова подняла глаза на Красавчика.
Красавчик встал и с церемонным наклоном головы подал Алене руку.
Зал затих, все смотрели на них.
Красавчик вывел Алену в центр зала, и они стали танцевать.
Алена смотрела ему в глаза и говорила, как в лихорадке:
— Я знала, я знала, что я вас встречу! Я еще в пятом классе загадала!.. Господи, что я несу! Зачем я это говорю?..
Они плыли в танце, и весь зал — испанцы, американцы, японцы, французы, шведы — все, и мужчины, и женщины, любовались ими. А перед глазами Алены мелькали люстры… зеркала… ее детские, на стене портреты принца… и глаза Красавчика, который, обнимая ее в танце, смотрел на нее с мягкой улыбкой и взглядом, обещающим рай.
Тем временем Андрей, любуясь на павлинов, гуляющих за окном по парку «Марбельи клаба», вдруг увидел, как к ресторану подкатило несколько полицейских машин.
Он встал, подошел к танцующим и тихо сказал Красавчику:
— Полиция.
— Черт! — огорчился Красавчик, прервал танец, поклонился с Аленой на аплодисменты публики, подвел ее к столику, усадил, положил перед ней несколько сотенных американских купюр и сказал негромко: — Расплатишься за ужин.
Потом кивнул Андрею на инкрустированную ширму, закрывавшую ход на кухню.
Алена не успела и глаза распахнуть в изумлении, как Красавчик и Андрей с деловым видом исчезли за этой ширмой именно в тот момент, когда через главный вход в ресторан стремительно вошли высокие полицейские чины в сопровождении жандармов. Жандармы цепочкой разбежались вдоль стен зала, а чины прямиком направились к столику, за которым сидела онемевшая от ужаса Алена.
— Синьорина, не двигайтесь! — по-английски приказал Алене комиссар полиции. — Именем короля вы арестованы! Где ваши мужчины?
Алена молчала, окаменев.
— Ты слышишь меня, русская сучка? — наклонился к Алене полицейский комиссар. — Где твои мужики?
Алена не шевелилась.
Зато за спиной у комиссара сначала разрозненно, а потом все громче и настойчивей возникло разноязычное возмущение всего зала.
— Shame on you… Как вам не стыдно!.. Это же ее день рождения!.. Позор…
Не дождавшись от Алены ответа, комиссар ринулся за ширму, на кухню.
Но оттуда навстречу ему уже выходил кто-то из жандармов, бессильно разводя руками.
Комиссар побагровел от злости и жестом приказал помощникам увести Алену.
Они вели ее сквозь разноязычное скандирование негодующей публики:
— Shame on you!.. Shame on you!..
А один из возмущенных посетителей заступил дорогу комиссару, сказал ему по-испански:
— Я депутат парламента. По какому праву вы нарушили наш ужин? Что вам нужно от этой девушки?
— У нас есть основания подозревать ее в соучастии в серьезном преступлении, — ответил ему комиссар полиции и показал фотографию Красавчика. — Этого человека разыскивает Интерпол.
Депутат парламента отступил, и на руках Алены защелкнулись наручники.
Москва, музей-хранилище ювелирной фабрики в Сокольниках.
По музею — длинной узкой комнате с застекленными и запертыми на замки витринами — медленно идут директор фабрики и Мозговой — пожилой мужчина, одетый с иголочки, с острым и умным взглядом. На стене, над витринами — дипломы международных выставок ювелирных изделий, портреты ведущих мастеров фабрики.
Директор фабрики своим ключом открывает одну витрину за другой, Мозговой внимательно осматривает каждое ювелирное изделие и периодически показывает пальцем на выбранную им вещь.
— Это уникальное колье из белого золота с бриллиантами, — поясняет директор. — Посмотрите, какая огранка! Работа нашего лучшего мастера. Сделано к свадьбе Галины Брежневой с Чурбановым. Оригинал был похищен у нее в семьдесят девятом году, помните скандал с Борисом Цыганом? У нас остался дубликат. Это наше правило: любые уникальные изделия, которые мы делаем по спецзаказам, наши мастера исполняют в двух экземплярах — один заказчику, а второй сюда, в музей нашей фабрики.
— Отложите, — коротко говорит Мозговой и показывает на следующий экспонат.
— Эта диадема, — продолжает директор, — сделана перед первым визитом Горбачева в Англию как подарок, который он должен был вручить британской королеве… А это совершенно уникальное обручальное кольцо для дочери Романова, помните такого члена Политбюро?.. А этот комплект — серьги, браслет и перстень, все с рубинами — был изготовлен для Индиры Ганди перед визитом Брежнева в Индию…
Рассматривая в лупу каждое изделие, Мозговой не спеша говорит:
— Отложите… Отложите… И это отложите…
Директор аккуратно вынимает из витрин отобранные Мозговым изделия, бережно прикрепляет их на бархатную подушку-«распашонку». Заполнив «распашонку» и готовясь закрыть ее, он любовно смотрит на этот подбор сокровищ и вздыхает:
— Н-да… Им цены нет… Вы уверены в вашем «окне»?
— Вы меня обижаете.
— Извините, я немного нервничаю. А в чем вы это повезете?
Мозговой извлекает из кармана крошечный мобильный телефон, набирает короткий номер и говорит в трубку:
— Петрович, зайди.
Директор запирает витрины.
Открывается дверь, входит Аристарх Петрович. Это самый невзрачный и маленький человек, которого только можно отыскать. Бахрома рукавов его заношенного пиджака по костяшки пальцев закрывает ему руки, держащие два ужасающе потертых кейса.
Мозговой кивком подбородка приказывает Петровичу передать директору кейс, который Петрович держит в правой руке.
Петрович левой рукой ставит один из кейсов на стол, достает из кармана ключ, чуть поднимает рукав на правой руке и отпирает наручник, которым второй кейс прикован к этой руке. Открывает этот кейс — в нем пачками лежат стодолларовые купюры — и передает этот кейс директору. А к своей руке приковывает второй кейс и открывает его. В этот кейс Мозговой кладет «распашонку» с сокровищами, сам закрывает его и запирает секретным кодом. Потом движением подбородка показывает Петровичу на выход.
Петрович кивает и уходит.
— И это все? — изумленно говорит директор. — Этот сморчок повезет наши сокровища?
— Под охраной, — заверяет его Мозговой.
Но лицо директора по-прежнему выражает сомнение.
Мозговой с усмешкой вынимает из уха крошечный микрофон и протягивает директору:
— Хотите послушать?
— Что это?
— Это бьется его сердце. Я слышу каждый его шаг.
Стена тюремной камеры красноречивей календаря свидетельствовала о сроке, проведенном в ней заключенной номер С-1664: ее, эту стену, украшали тридцать два портрета Принца, выполненные — по портрету в день — карандашом для ресниц и губной помадой. И все тридцать два портрета точь-в-точь соответствовали той фотографии, которую комиссар полиции предъявил члену испанского парламента в ресторане «Марбелья клаб» в тот роковой вечер. Но художественное творчество заключенной, даже самой талантливой, не подошьешь к ее следственному делу, и на тридцать третий день, когда Алена слушала в своем плейере уже не Патрисию Каас, а новомодную Ля Гранд Софи, французский эквивалент российской Земфиры, и рисовала на стене тридцать третий портрет Красавчика, — именно в это время решетчатая стена Алениной камеры откатилась и в камеру вошли два полицейских. Один из них замкнул на ее правой руке наручник, а вторую дужку наручника запер на своей левой руке и кивком показал Алене на выход.
