— Да это совсем немного, справимся! — сказал я, возрадовавшись.
— Нет, Рэй, там больше, чем кажется. Ты понимаешь, что там — тысяча футов?
— Так много?
— Если мы не рванем вверх бегом, то не успеем спуститься в лагерь до темноты и дойдем до машины у домика только к утру, а надо — к полуночи.
— Ф-фу…
— Я устал, — сказал Морли. — Наверное, я и пытаться не стану.
— Ну правильно, — сказал я. — Весь смысл лазанья по горам для меня — не выпендриваться, что можешь залезть на вершину, а просто выбраться в эту дикую страну вообще.
— Я все равно пойду, — сказал Джафи.
— Если ты пойдешь, то я пойду с тобой.
— Морли?
— У меня ничего не выйдет. Я вас тут подожду. — А этот ветер был сильным, слишком сильным, я почувствовал, что как только мы поднимемся на несколько сот футов по склону, он может помешать нам идти дальше.
Джафи взял пакетик орехов с изюмом и сказал:
— Это будет нашим бензином, парень. Ты готов, Рэй, бежать кросс?
— Готов. Что я скажу мальчишкам в «Месте», если дойду аж досюда и сдамся в последнюю минуту?
— Уже поздно, поэтому давай быстрее. — Джафи зашагал очень быстро, иногда даже пускаясь бегом там, где идти надо было вбок по гребням осыпи. По этим обвалам камней и песка пробиваться было очень трудно, постоянно обрушивались маленькие лавины. Каждые несколько шагов мы, казалось, поднимались выше на ужасающем лифте, и я невольно сглатывал, когда оборачивался и видел, наверное, весь штат Калифорния, распахнувшийся на три стороны под громадными синими небесами с угасающими планетно-космическими облаками и грандиозными панорамами дальних долин и ровных плоскогорий, и, насколько я знал, вся Невада тоже была там. Было просто страшно смотреть вниз и видеть Морли — дремлющее пятнышко, ожидающее нас у озерца. Ох, надо было остаться со стариной Генри, — думал я. Я начал бояться каждого следующего шага — чистый страх большой высоты. Я начал бояться, что меня сдует ветром. Все кошмары, которые когда-либо у меня были по поводу падения с гор и высоких зданий, пронеслись в голове с потрясающей ясностью. К тому же, после каждых двадцати шагов наверх мы оба совершенно выдыхались.
— Это из-за большой высоты, Рэй, — сказал Джафи, переводя рядом со мною дух. — Поещь изюму и орешков, увидишь, как тебя подтолкнет. — И всякий раз нас это так великолепно подталкивало, что мы оба без лишних слов подскакивали и лезли вверх еще на двадцать-тридцать шагов. Потом снова садились, задыхаясь и потея на холодном ветру, на самой вершине мира, шмыгая носами, как малыши, на исходе субботы заканчивающие свои последние зимние игры. Ветер начал завывать совсем как в кино о Покрове Тибета. Крутизна стала для меня чрезмерной; теперь я вообще боялся оглянуться; я лишь слегка косился через плечо: Морли у крошечного озера уже совсем нельзя было различить. — Шире шаг! — вопил Джафи, опередив меня на сотню футов. — Уже ужасно поздно. — Я бросил взгляд на вершину. Вот же она, мы окажемся на ней через пять минут. — Осталось всего полчаса! — вопил Джафи. Я не мог в это поверить. Через пять минут рассерженного карабканья вверх я упал, а она оставалась все такой же далекой. Вот что мне в ней не нравилось: облака всего мира проносились сквозь нее, словно туман.
— Все равно там ничего видно не будет, — пробормотал я. — Ох, и зачем я в это ввязался? — Джафи уже намного обогнал меня, мне оставил орешки и изюм, он теперь с какой-то одинокой торжественностью решил рваться к вершине, пусть она хоть убьет его. Он больше не садился. Вскоре он опередил меня уже на целое футбольное поле, на сотню ярдов, становясь все меньше. Я оглянулся — это меня и прикончило, как жену Лота. — Здесь слишком высоко!!! — в панике завопил я Джафи. Он меня не слышал. Я взбежал еще несколько футов наверх и, изможденный, рухнул на брюхо, чуть-чуть соскользнув вниз. — Здесь слишком высоко!!! — Я перепугался не на шутку. Положим, скользить вниз — это-то ладно, но осыпи в любую минуту тоже могут поехать. Проклятый горный козлина Джафи, я видел, как он впереди скачет в туманном воздухе с камня на камень, выше, выше, лишь подметки мелькают. Ну как тягаться с таким маньяком? Но с каким-то чокнутым отчаяньем я все равно лез за ним следом. Наконец, я добрался до чего-то вроде карниза, на котором можно было сидеть ровно, а не цепляться, боясь соскользнуть вниз, и втиснул все свое тело внутрь, чтобы только удержаться там покрепче, чтобы меня не снесло ветром, посмотрел вниз, оглявелся и решил, что с меня довольно. — Я остаюсь здесь!!! — завопил я Джафи.
— Давай, Смит, еще пять минут. Мне осталась всего сотня футов!
— Я остаюсь тут!!! Слишком высоко!!!
Он ничего не ответил и двинулся дальше. Я видел, как он свалился, хватая ртом воздух, поднялся и снова рванул вперед. Я втиснулся еще плотнее вглубь карниза, закрыл глаза и подумал: ох, что это за жизнь, почему нам вообще нужно рождаться в самом начале, и только так мы можем выложить нашу несчастную нежную плоть перед такими невозможными ужасами, как громадные горы, скалы и пустое пространство; и с ужасом я вспомнил знаменитую дзэнскую поговорку: «Когда дойдешь до вершины, продолжай восхождение». Волосы у меня на голове встали от нее дыбом: то была просто миленькая поэзия, когда мы сидели у Алвы на циновках. Теперь же ее хватало, чтобы сердце мое заколотилось и из него истекла кровь, потому что я вообще родился на свет. Фактически, когда Джафи заберется на этот пик, он и будет продолжать свое восхождение — тем путем, которым дует ветер. Ну а этот старый философ останется вот тут, — и я закрыл глаза. Кроме этого, — думал я, — отдыхай и будь добрым, тебе ничего не нужно доказывать. Внезапно я услышал прерывистый йодел, прозвучавший на ветру со странным музыкальным и мистическим напрягом, поднял кверху взгляд — и там был Джафи, он стоял на вершине Маттерхорна, издавая свой триумфальный клич покорителя горы, Разбивающую Горы Песнь Радости Будды. Это было прекрасно. Смешно это тоже было — здесь, на не такой уж и смешной верхушке Калифорнии, среди летящих клочьев тумана. Но надо было отдать ему должное — его нутру, выносливости, поту, а теперь — и сумасшедшему человеческому пению: взбитые сливки на верхушке мороженого. У меня не хватило бы сил ответить на его йодел. Он немного побегал там и скрылся из виду — осмотреть какую-то плоскую вершинку (как потом сказал) в нескольких футах к западу, отвесно обрывавшуюся, насколько это меня могло касаться, может быть, аж до самых полов Виргиния-Сити, посыпанных опилками. Это было безумием. Я слышал, как он вопит мне что-то, но я, дрожа, лишь крепче вжимался в свою защитную ямку. Я взглянул вниз, на крошечное озерко, возле которого с травинкой в зубах валялся не спине Морли, и вслух произнес:
— Ну вот вам тут карма этих трех человек: Джафи Райдер залезает-таки на свою триумфальную вершину, мне это почти что удается, но приходится сдаться и съежиться в проклятой норе, а самый ловкий из них всех — этот поэт поэтов, лежит себе вон там, задрав одну ногу на другую и нацелив ее в небеса, жует себе цветочек, как на пляже, водичка журчит, черт бы их побрал, в следующий раз они меня сюда не затащат.
Меня вдруг поразила мудрость Морли: с его чертовыми картинками заснеженных Швейцарских Альп, — подумал я.
А потом все вдруг стало как джаз — произошло в какую-то безумную секунду: я посмотрел вверх и увидел, как Джафи сбегает с горы огромными двадцатифутовыми прыжками, бежит, прыгает, приземляется со всего разгона на каблуки, отскакивает футов на пять, бежит — и снова долгий безумный вопль йодела плывет вниз по склонам всего мира, и в этом проблеске я вдруг понял: невозможно упасть с горы, дурень, — и сам, заорав, вскочил и ринулся с горы за ним точно такими же гигантскими фантастическими скачками, и примерно за пять минут, наверное, Джафи Райдер и я (в своих теннисках, вгоняя пятки в песок, в камень, в валуны, мне было уже наплевать, так хотел я убраться оттуда вниз), вопя, прискакали, как горные козлы, или, я бы сказал, как китайские безумцы тысячу лет назад и свалились прямо на голову бедному Морли, медитировавшему у озера: у него волосы дыбом встали, когда он взглянул наверх, увидел, как мы летим, и глазам своим не поверил. Фактически, я совершил один из своих величайших прыжков и испустил громогласнейший вопль радости, когда прилетел на самый край озерка и, затормозив пятками тапочек в грязи, шлепнулся, обрадованный, на задницу. Джафи уже снимал сапоги и вытряхивал из них песок и гальку. Это было великолепно. Я снял тапочки, высыпал оттуда пару ведер вулканической пыли и сказал:
— Ах, Джафи, ты преподал мне самый последний урок: с горы нельзя упасть.
— Как раз это и имеется в виду, когда говорят: добравшись до вершины, продолжай восхождение, Смит.
— Черт возьми, этот твой последний триумфальный йодел — самое прекрасное, что я слышал в жизни. Жалко, что у меня не было магнитофона записать его.
