Силы закончились. Дина сделала несколько слабых гребков в сторону травяного склона на берегу, но он нисколько не приближался. Руки повиноваться не желали, как, впрочем, и ноги. Вес мокрой одежды утягивал вниз, дыхание совсем сбилось, вода лезла в рот. «Вот и всё», — вяло подумала она, прекращая бороться, и тут же ушла под воду с головой. Резкий рывок за волосы выдернул её на поверхность, и она закашлялась, барахтаясь на спине, захлебываясь противной железистой жижей, от которой вдруг заломило зубы.
Рядом пыхтел и отплёвывался Алекс. Он тащил её к берегу, как сердитый буксир, изредка попадая ногами по пояснице и спине.
— Держись за парапет, — прохрипел он, и Дина перевернулась в воде, цепляясь за невысокий гранитный порожек набережной.
Алекс, сипя, выбрался из воды и вытянул её на крутой склон высокого газона. Цепляясь за пожухшую траву скрюченными пальцами, Дина на карачках поползла вверх по склону, прочь от реки. Зубы лязгали, как створки старого лифта в доме у бабушки, от дрожи сводило мышцы шеи, плеч, живота, и они реагировали острой болью. С толстовки и волос ручьями текла вода, но она упрямо карабкалась наверх, выдирая траву из сырой земли, протыкая дёрн и полужидкую грязь бесчувственными пальцами, и, только выбравшись на ровную поверхность, повалилась, вытянув ноги, совершенно обессиленная. Алекс плюхнулся рядом, сдирая с себя мокрый жилет, который так и не снял перед прыжком в реку.
Дина с трудом приподнялась и села, упираясь ладонями в холодную землю. Её трясло от холода, но ещё больше — от ледяной пустоты, сковавшей душу. Нет, этого у них не было. Как ни настаивал Игорь, Дина не сдалась, за что Люська ругала её последними словами. И ведь хотелось, отчаянно хотелось покориться, заглянуть в неизведанное до сих пор, совсем взрослое и настоящее, но в последний момент что-то восставало внутри, и Дина, краснея от злости на собственную трусость, отступала. Только какое это имело значение? Ведь сердцем она принадлежала Игорю всё равно…
Вяло удивившись тому, что способна сейчас об этом думать, она равнодушно прошептала:
— Я д-думала, что ты не прыгнул.
С трудом повернула голову и посмотрела в сторону моста. Он был далеко. Даже не верилось, что она смогла столько проплыть в ледяной воде.
— И куда я, по-твоему, делся? — Алекс неумело выжал свою жилетку и теперь выливал воду из кроссовок. — Вставай, надо переодеться. В таком виде ты далеко не уйдешь.
Холод поселился у Дины внутри, пронизывая тело жгучими иглами льда. «Вставай?» Она и пошевелиться-то могла лишь с большим трудом. Хотелось скрючиться и замереть — а может, умереть? — на этой скользкой траве, но Алекс не позволил. Подхватил подмышки и поставил на ноги, подталкивая в сторону недалёкого здания.
— Держись, Дина. Тут рядом. Держись!
Последние двадцать метров он практически нёс её на себе. Ноги превратились в деревянные чурки, негодные для ходьбы. Замёрз, кажется, даже мозг — Дина ни о чём не думала. Глаза закрывались и открывались медленно, зрение мутилось. Как он оставил её сидеть на кожаном диване в просторном вестибюле у широченного окна, она уже не помнила. Осознание происходящего вернулось вместе с болью: закутанная в одеяло, она полулежала на диване, а Алекс чем-то вонючим растирал её голые ноги. Под одеялом одежды тоже не было.
Дина сгребла распахнувшееся от рывка одеяло и почувствовала, как кровь прилила к лицу. Или это горели замёрзшие щёки?
— Ты чего? — выдавила она, уставившись на русую макушку Алекса.
— Оттаяла? — Головы он не поднял, но Дина заметила, как краснеют его мерцающие уши. Сам он оставался всё в тех же мокрых джинсах.
— Да. Всё. Хватит. Больно!
Она не знала, как себя вести. Оказывается, Алекс раздел её донага, правда, он пытался помочь. На диване рядом лежала кучка одежды. Мокрые вещи были раскиданы по мраморному полу.
— Ладно. — Парень встал во весь рост. — Тогда одевайся, мы потеряли много времени.
Как сказать ему, что она больше не спешит? Что во всём этом нет больше никакого смысла? Жизнь казалась сейчас цепочкой сплошных провалов, да и сама она была вовсе не той, кто заслуживал возвращения. Не в силах удержать в себе ядовитую горечь, подкатившую к горлу привкусом грязной речной воды, Дина расплакалась. Холодные слёзы побежали по пылающим щекам. Она рыдала горько, как в детстве. Ей было всё равно, как быстро катится к закату солнце этого безумного мира.
— Какой смысл? — выдавила она между протяжными всхлипами, уставившись на Алекса сквозь слёзы. — Я не понимаю, какой в этом смысл? Мне было страшно, когда я здесь проснулась, но теперь мне ещё страшнее! Утром я не знала, кто я такая, а сейчас — я не хочу больше этого знать! Может быть, я заслужила, чтобы оно утащило меня туда, куда собирается? Всё! Я больше никуда не пойду! Ничего не хочу! Хватит!
Гулкое эхо плясало в огромном вестибюле, отражая Динин крик от полированного мрамора стен. В горле застряло нечто гадкое, словно её долго рвало. Она подтянула ноги, пряча их под одеяло. Ошарашенный Алекс застыл с вещами в руках, явно не зная, как ему поступить, но Дине сейчас было всё равно. Она думала о холодных прутьях школьной ограды, до боли впивавшихся в спину. Как можно было быть такой дурой? Как можно было надеяться на то, что Игорь вернётся? Почему она не замечала, каковы на самом деле её друзья, ведь Люська никогда и не скрывала своей сути? Не потому ли, что Дина сама их заслуживала, вот таких?
Она протяжно всхлипнула в последний раз. Слезы кончились. Истерика прошла. Идти или оставаться, но не голой же? Она потянулась за вещами. Алекс молча повернулся спиной и принялся стаскивать с себя мокрый свитер.
— Скажи, — тихо спросила Дина, с трудом натянув на влажные ноги чьи-то серые спортивные штаны почти по размеру, — если бы девушка, которую ты любишь…
Алекс замер. Дина смотрела, как напряглась его спина, вовсе не тощая, как ей показалось сначала, но лишённая загара, белая. Он успел сменить джинсы на чужие, и они висели на нём мешком, зато были сухими.
— Если бы она заболела, — продолжила Дина, — и болезнь изуродовала её лицо. Сильно, так, что понадобится много операций, чтобы восстановиться, но она никогда не сможет стать прежней… Ты бы её бросил?
— Нет, Дина, — Алекс повернулся. — Я бы тебя не бросил.
Дина поджала губы. Глупо было спрашивать. Он слишком правильный, чтобы ответить по-другому.
— Угу, — промычала она, завязывая шнурки на чужих белых кроссовках, подозрительно новых, словно их и не надевали вовсе. — Ты просто понятия не имеешь, как ужасно это выглядело.
Алекс бросил мокрую одежду на подлокотник дивана и протянул ей руку, приглашая встать. Дина поднялась, непонимающе глянув в его непроницаемое, затвердевшее лицо. Он потянул её дальше в холл, шлепая по полу босыми ногами. За здоровенным фикусом пряталось зеркало в тяжёлой металлической раме. Дина подняла взгляд и остолбенела.
— Все эти шрамы ничего не значат, Дин, — доносился до неё голос Алекса, как сквозь вату. — Конечно, без них ты была бы намного красивее. И будешь, когда выберешься отсюда. Но не лицо делает тебя такой, какая ты есть — сильной, храброй и честной.
Из зеркала на Дину смотрела… Дина. Дина, разбившая другое зеркало, униженная парнем, которого любила, осмеянная одноклассниками и преданная подругами. Дина, которая до сих по не знала — как же это с ней произошло?
Она резко отвернулась и наткнулась прямо на Алекса, который стоял у неё за спиной. Ужасаясь прозрению — выходит, он видел её такой с самого начала, или она изменялась вместе с полученными воспоминаниями? — она посмотрела ему прямо в глаза. Серые, сильно потемневшие глаза. Потянулась вперёд и вверх и коснулась горящими губами его губ. Легко, благодарно, без тени страсти. Он вздрогнул, словно поцелуй его обжёг.
— Пошли отсюда. Мне нужно попасть в конюшню. — Она отступила назад, не решаясь больше заглянуть ему в лицо, и сгребла с дивана чужой, нелепо-помпезный пуховик цвета старинного золота.
