Я же и заразил её "позорной" болезнью. Этого я уже не мог перенести. Ничего не понимая я пялился в телевизор. Там уже шло обсуждение жутких рассказов Люсеньки. Ей сочувствовали. Квалифицированные психологи давали ей советы, милицейские чины грозили найти и покарать, а зрители из массовки промакивали платками слезы. Но я уже никого не слышал.
В гневе я запустил в телевизор подлокотником от кресла. В телевизоре что-то вспыхнуло, щелкнуло и он умолк. Теперь уже навеки. Вместе с ним, сгорая, обуглилась и часть моей души. Что-то щелкнуло в ней, как во внутренностях прибора и отказалось транслировать женское изображение без уродливых искажений.
Как ты могла, Люсенька? Как ты могла, паскудливая ты тварь? За что? За что!
Выматерившись, я в кровь расколотил о стену кулаки и запил.
Мой запой длился три дня, а потом закончился.
Пора уже, пора было собираться в путь-дорогу. Я обитал в Штырине две недели и успел порядком измениться. Растительность на неумело бритой голове появлялась клочками и впадинами, как в южнорусской степи, на щеках и подбородке бушевала жесткая щетина. Чрезмерное употребление дешевого алкоголя добавило в лицо новых красок, а постоянные переживания необходимой угрюмости. От стресса и от безделья, заставлявших меня обильно есть всякую дрянь, я поправился и слегка оплыл, а загар, полученный на речке добавил в мой облик последний штрих и сделался я ничем неотличим от местных обитателей. Коротко стриженный, небритый угрюмый гопник, какие и составляли практически все мужское население Штырина от 20 до 35 лет.
Юрыч никак не возражал по поводу моего присутствия в его жизни. Поселился у него парень, живет ну и пускай. Деньги заплатил, телевизор починил, кормить-поить его не надо, да и выпить есть с кем – так видимо рассуждал Юрыч и ни разу не выказал неудовольствия. Я не доставлял ему никаких неудобств ибо жизнь этого человека была проста и незатейлива. Мне же он тем более ничем не мешал. Да и бывал Юрыч дома очень редко. Пенсионер, он беззаветно был влюблен в рыбалку, где и пропадал сутками. Пропившись и словно стыдясь той ахинеи, что нес он в пьяном виде, Юрыч быстро хватал спиннинг, проверял снасти, кидал в рюкзак несколько банок консервов и исчезал, бывало, на три дня, а то и больше.
Возвращался он неизменно облезший до лоскутов, я даже поражался тому, как человек может неоднократно так обгорать, заросший, пропахший костром и рюкзак его был всегда доверху набит рыбой. По бокам рюкзака были пристроены ароматные букеты подсыхающих трав для чая, какие-то резные деревянные свистульки торчали у него из карманов и весь он был тихий и счастливый.
Едва вымывшись, он выходил во двор с полной миской мелкой рыбы и все окрестные коты, уже прознав о его возвращении, сидели и смиренно дожидались ужина. И дети тут же летели к нему с оседланных заборов и сарайчиков. И через минуту весь двор был залит звуками свистулек, удивительно напоминавших пение лесных птиц. Оно замолкало за полночь, и будило меня рано утром. Когда-то, примерно такими же звуками меня будил мой мобильник. Как давно это было. И, когда я вспоминал об этом, сердце моё тупой ножовкой вспарывала тоска.
Как в те времена я хотел просыпаться под настоящее, а не полифоническое пение райских птиц. Как я отчаянно дрался с жизнью, чтобы осуществить эту мечту. И вот она воплотилась в явь, а мне предстоят еще более тяжкие битвы, дабы вернуть все на круги своя. Я как белка, выпавшая из колеса, и сразу же окруженная невиданными доселе, жуткими опасностями, стригущая ушами и вздрагивающая всем телом от каждого шороха. О боже, как же был сладок плен того игрушечного колеса!
И скрежет по сердцу, с каждым днем все более каменевшему и обрастающему мхом заставлял меня, не находя себе места, подскакивать. Он звал и тянул меня в дорогу, в бег, в движение. Прочь от себя и от своей тоски.
Я опять разыскал окаменелостей. Придурки придурками, но Виктор со своими ребятами были первыми людьми, которые мне помогли. Жаль было расставаться не попрощавшись. Я решил, что выпью с ними, а вечером следующего дня, когда Юрыч вернется с рыбалки, душевно прощусь и с ним. Далее двину, куда глаза глядят и попытаюсь все таки, окольными путями, пробраться в Прёт и повидаться с родителями. А после решу что делать.
В процессе выпивания с Виктором и его корешами я расчувствовался, меня развезло, и я обнимаясь со всеми, размахивая стаканом с неизменным портвейном, пускал слезу и разглагольствовал:
-Покидаю я вас, други моя, не по воле своей, но по злому чужому умыслу. Хочут вороги меня погубити, заточити меня в полон. Хрен им в нос, петушарам топтаным...
Окаменелости слушали меня с интересом.
- Да ладно, Витек, не гони - пытался успокоить меня Виктор – никуда ты от нас не денешься. Мы ж с тобой братаны космические. Все будет чики-пуки.
Я еще что-то нес и под конец меня совсем разморило. Дома я оказался неизвестно как.
И опять с утра была дикая головная боль и опять во рту было нагажено, а по всему телу прошло тысячекопытное Мамаево войско. Я лежал, потный и липкий, не мог открыть глаза и думал, как бы мне собраться с постели самому, дабы потом начать собираться в дальнюю дорогу.
По правде вещей у меня не было, какие могут быть вещи у беглеца, но за время житья у Юрыча я как-то незаметно оброс разной бытовой мелочью. Зубная щетка, паста, бритва (так почти и не пользованая), помазок, крем, шампунь, кое какое бельишко, медикаменты и прочее – просто удивительно, сколько всего необходимо человеку. За такой короткий срок - и столько пожиток.
Теперь все это нужно было собрать и тщательно уничтожить, ибо я все-таки был вне закона, и кто знает, насколько близко подошла ко мне обложная травля. Я чувствовал беду, чувствовал её тяжелое смрадное дыхание совсем рядом, уже на подступах к моей берлоге и не хотел, чтобы у Юрыча были из-за меня какие-либо неприятности. Хотелось по-доброму с ним проститься, немного, на посошок, выпить, и тщательно проинструктировать. Я был уверен, что Юрыч, добрая душа, меня поймет.
Я намеревался устроить в квартире уборку, выгрести из щелей все, что туда могло закатиться, и косвенно свидетельствовать о моем здесь пребывании. Вообще-то я был аккуратен и сразу же все тщательно за собой прибирал, но мало ли?
Конечно, мне совсем не удастся избавиться от следов своего у Юрыча пребывания, но замести очевидные все же стоило. Так я думал, лежа разбитый в кровати и собирал силы на борьбу с похмельем. И вдруг, в кухне, услышал женский голос. Голос что-то напевал, беззаботно и радостно и я, распутав слипшиеся макаронины мозга, путем неимоверных логических усилий сообразил, что женский голос в квартире холостяка Юрыча, нонсенс, а следовательно это плод моего воображения. Глюк.
- Ну чё блин, допился? Алкаш! – костерил я себя. – Пришла к тебе в гости тетя Белочка, принесла тебе орешков из леса. Сейчас тебе эти орешки прокапают через вену на больничной койке, а потом, даже не вынимая из смирительной рубашки, свезут в СИЗО, где уже и перекуют, по местным обычаям, в кандалы.
От ужаса перед надвинувшимся сумасшествием я завертелся в кровати как подстреленный, лихорадочно соскочил, сел, схватил штаны и начал натягивать их на мослы. Обе ноги оказались в одной штанине, я задергал в панике, затряс ими и в результате этих комичных действий сбрякал на пол так, что к потолку взметнулась пыль. Пение на кухне смолкло и послышались легкие шаги.
- Нифига себе, какая деликатная Белочка – только и подумал я, как дверь распахнулась и она предстала передо мной во все красе.
За такую «Белочку» я готов был ежедневно ужираться вдрызг до слияния с небесной синевой!
Белочка имела вид румяной девы с роскошными золотыми волосами, свободно распущенными по плечам, огромными васильковыми глазами, вздернутым носиком, персикового цвета пухлыми щечками и алыми губками. Губки были сложены в виноватую улыбку и оттого сразу же, безоговорочно, по-домашнему, располагали. Уюта добавляла мокрая тряпка в мыльной руке, и то, что дева была облечена в закатанные юрычевы джинсы и его же застиранную рубаху.
- Ой, - заговорила она, смущаясь и опуская глаза к полу, впрочем как раз туда где у её ног копошился, суча как паук ногами я, – а я тут, пока вы спите, уборку затеяла. Окна мою. Она перехватила воздуха и продолжила, - а вы не знаете где Юрий? А вы его друг? А он скоро будет?
Мой изнуренный борьбой с алкоголем мозг оказался не готов к такому шквалу вопросов и окончательно рухнул. Он не то что не мог вовремя отвечать на вопросы, но и отказывался их обрабатывать. В общем, говоря современным языком, завис. Все же я собрался и, с опозданием в добрых тридцать секунд, протолкнув через неведомый шлюз информацию, выдал порцию ответов. Ответы я выпалил в той же последовательности и такой же скороговоркой, как они мне были заданы: Знаю. Да, то есть нет, то есть не совсем. Вечером.
