— Спокойной ночи. Спасибо за ужин, — произнесла Ирина. — И за приятную компанию.
— Да, — кивнул Рэмси. Из-за большого количества выкуренных сигарет голос его стал хриплым. — Мне тоже было приятно. — Он не сдвинулся с места. — Я бы пожелал тебе без приключений добраться до дома, но, похоже, так и случилось. — Он слегка улыбнулся.
Ирина должна была вернуть ему улыбку и скрыться в подъезде, но она так не сделала. Она не могла оторвать взгляд от Рэмси. Не сдвинувшись с места, он оглянулся. В отличие от немой сцены в машине, длившейся несколько мгновений, эта задержала ее секунд на пятнадцать. Она ощущала недосказанность, но решила оставить все как есть. Навсегда.
Она повернулась к двери с решимостью человека, бросившегося к буфету за чем-то вкусным, но не вполне полезным, например лимонным кремом. Проглотив половину ложки, вы решительно закрываете крышку, ставите банку на место и запираете дверцу.
— Я хочу кое в чем признаться, — выпалила Ирина в лицо Лоренсу.
Появившаяся в нем настороженность напоминала о том, что он любит, когда все хорошо, спасибо, никакие «признания» ему не нужны, по необходимости он готов даже принять ложь за правду. Трудолюбивый человек, он во многом проявлял невероятную лень.
— После ужина… — продолжала она робко, — ох, тебе не понравится то, что я скажу…
— У нас есть что-то общее?
Ирина рассмеялась:
— Я люблю «Мемуары гейши» и суши. А ты нет. Так вот, ужин закончился довольно рано. — Он закончился совсем не рано. Ирина терпеть не могла привычку Лоренса вдаваться в незначительные детали, когда речь идет о важных вещах. — Рэмси предложил покурить травку. Я не знала, что ответить, и согласилась.
— Но тебе же это не нравится!
— Я, как всегда, растерялась. Потом, я не так часто это делаю. Иногда можно себе позволить.
— Где?
— Что — где?
— Где вы курили?
— Разумеется, не на улице в Сохо. Мы поехали на Виктория-парк-Роуд. Я там не раз бывала. С Джуд.
— Они развелись.
— Спасибо, я знаю.
— Значит, на этот раз ты была без Джуд.
— Какая разница! Я сделала две затяжки, а Рэмси стал играть фрейм за фреймом, не обращая на меня никакого внимания, а потом привез домой. Мне казалось, тебе будет интересно узнать. Впрочем, я не сомневалась, что ты назовешь меня безалаберной.
— Ты действительно поступила безалаберно.
— Спасибо. Повторять было не обязательно. — Она хотела сказать ему что-то еще, но, как и с блюдом сашими, у нее не было выбора.
— Черт, я не хочу пропустить самое начало. — Лоренс схватил пульт.
— До начала еще пять минут. Да, чуть не забыла! — Ирина встала. — Я же испекла тебе пирог! Хочешь кусочек? С начинкой из ревеня. Кажется, получилось восхитительно!
— Не знаю, — сказал он, глядя на нее так же пристально, как и она всего несколько минут назад. — Я перекусил в самолете…
— Ты проводишь достаточно времени в тренажерном зале. К тому же у нас праздник.
— По какому поводу?
— Твоего возвращения домой.
— Что с тобой сегодня? Ты такая… взбудораженная. Уверена, что наркотик уже не действует?
— Что странного в том, что я рада твоему возвращению?
— Слишком рада. Уже поздно. Обычно ты не так активна.
— Ты устал? — ласково спросила по-русски Ирина.
— Совершенно вымотался. — Глаза Лоренса стали круглыми. — Ты пила?
— Что ты, ни капли! — обиженно ответила она. — Кстати, о каплях, хочешь пива?
— Не понимаю, к чему ты клонишь, но одну бутылку, думаю, выпью.
Проанализировав свое состояние с целью обнаружить последствия злоупотребления алкоголем накануне, Ирина налила себе полбокала белого вина. Она достала пирог, который за день стал только лучше, и отрезала идеально ровный кусок, какой украсил бы и витрину «Вулворта». Ей самой следовало бы воздержаться, так получилось, что весь день она что-то жевала. Однако бессчетное количество кусочков сыра чеддер не смогли утолить ее зверский аппетит, поэтому она решительно отрезала изрядный кусок розоватого шедевра, увенчав шариком ванильного мороженого. Кусок, предназначавшийся Лоренсу, значительно меньший по размеру, она украсила шариком ледяного шербета, чтобы он не думал, будто она считает его толстым.
— Красный! — воскликнул Лоренс, когда она поставила перед ним тарелку и бутылку эля.
— Это означает «красный», дурачок, — с улыбкой произнесла Ирина. Она любила слушать, как Лоренс произносит русские слова. Может, по той причине, что по натуре он был человеком резким и мягкость и лояльность были его ахиллесовой пятой. У Лоренса не было ровным счетом никаких способностей к русскому языку, и доктор наук смиренно признавал ее превосходство. — «Красивый». Ты хотел сказать «красивый»? Красная площадь, да?
— Конечно красивый. Да. Красивый пирог. — Ирина одобрительно кивнула, оценив, что он помнит слово «пирог». — Или моя красивая жена.
Они не были официально женаты, и каждый раз, когда Лоренс произносил слово «жена» — на русском оно звучало особенно нежно, она таяла от счастья быть кому-то нужной. Лоренс был суеверен в некоторых вопросах, и она относилась к этому с пониманием. Иногда, стараясь слишком крепко сжать что-либо, вы рискуете попросту раздавить предмет.
Тем не менее, когда в фильмах герой, лежа на носилках, восклицает: «Это моя жена!», на глазах у нее выступали слезы. Фраза «Это мой мужчина!» никогда бы не показалась ей сентиментальной.
Отломив кусок пирога, Ирина вздрогнула от ощущения, что в мире все хорошо — в ее мире, который только и имел сейчас значение. Сливочная начинка была идеально сбалансирована между терпким и сладким, представляя восхитительный контраст текстур с хрустящей корочкой. Вечернее шоу начиналось. Гостем в студии была Жермен Грир, умная женщина, немного постаревшая, но по-прежнему привлекавшая классической красотой. Она была известной феминисткой с хорошим чувством юмора, твердо и уверенно заявлявшая о своих взглядах, но не желавшая засесть занозой в каждой заднице. Кроме того, эта пятидесятилетняя писательница излучала внутреннюю мудрость и теплоту. Жермен давала Ирине повод гордиться своим полом и силы с надеждой смотреть в будущее.
Из окна дул ветер той редкой идеальной температуры, заставив Ирину задуматься, а потом и выбросить из головы мысль о том, когда последний раз ей было не слишком жарко и не слишком холодно. Она верна Лоренсу. Он дома. Они счастливы.
Уплетая пирог, она думала, почему счастье — с трудом определяемая в конкретный момент величина. Ощущение полнейшего удовлетворения обязательно должно существовать в настоящем, без всевозможных спутников и показаний влияния планет. Обычно человек начинает ощущать счастье в тот момент, когда оно ускользает. Это величина, распознаваемая лишь в ретроспективе. Неуловимая, получающая точное определение спустя достаточный отрезок времени.
Сейчас она не намерена оставаться мрачной, давая понять, что не ценит возвращение Лоренса, точные комментарии Жермен о фильме «Ночь в стиле буги» и восхитительный пирог с кремом. Она рассудила, что в современном мире так много войн, что наверняка постоянно увеличивается дефицит привлекательных мужчин, пирогов и мест, где можно поймать Би-би-си. Но в каждом саду бывают и сорняки, Ирина не испытывала необходимой ей уверенности. Ее надежда на счастье могла быть в одно мгновение сметена будущим, способным ее уничтожить. События прошлой ночи были самыми интересными в ее жизни на протяжении довольно долгого времени, и единственным человеком, с которым ей хотелось поговорить об этом, был Лоренс — единственный, с кем она это обсудить не могла. Это казалось ей совершенно неправильным, хотя, вероятно, на самом деле таковым не являлось. Установка никогда не поднимать панику была, пожалуй, единственной их с Лоренсом общей чертой. Ирина сама не любила неожиданные признания — чужие, разумеется, — и тоже любила, когда все хорошо и спокойно. Право заявить с трагическим лицом, подобающим моменту: «Вчера я чуть не поцеловала Рэмси; не поцеловала, но страстно этого хотела. Думаю, нам надо обсудить, почему у меня возникло такое желание», требовало от нее такой подготовительной работы на протяжении прошедших девяти лет, на которую она не была способна. Она не подстелила солому для столь откровенных признаний на ложе их отношений, чтобы теперь не опасаться угодить на голые доски. То, что ей предстояло, тоже начиналось на букву «л» — лгать. То, что они не могут спокойно обсудить произошедшее с ней прошлым вечером, казалось Ирине страшной потерей чего-то важного в отношениях. Она разглядела коварную связь между тем фактом, что это вообще произошло, и тем, что они не могут говорить на эту тему.
— Программа обещает быть интересной, — сказал Лоренс. — Впрочем, тебя это не увлечет.
