Мы не стали спускаться, а остались на поверхности. Я по-прежнему сидела у него на спине. Сейчас машины не ездили по дороге, но огни светофора загорались в обычном режиме.
– Где же Юн Миру?
– Она только что вернулась с острова.
– С какого острова?
В этот момент группа демонстрантов с громкими криками появилась из переулка и устремилась на шоссе. На мгновение мы оказались в самом центре толпы. Кто-то толкнул нас, проходя мимо. Все они смотрели на нас с вопросом в глазах: «Что все это значит?» Я хотела спрыгнуть на землю, но он еще крепче прижал меня к себе. Демонстранты так стремительно пронеслись мимо, что я не могла понять – они ли налетели на нас и рассыпались в разные стороны, или это мы сами попали к ним и теперь как ни в чем не бывало пошли дальше своей дорогой.
Мен Сё снова двинулся вперед, крепко прижимая меня к себе. Найти обувной магазин оказалось так же непросто, как отыскать весенний цветущий бутон посреди мертвого холода зимы. Почти все магазины, расположенные на первых этажах зданий, закрыли ставни, заперли стеклянные двери и погасили свет, чтобы никто не видел происходящее внутри. Стенд с меню у входа в ресторан валялся на асфальте. Я обрадовалась едва заметной полоске света в выставочном зале автосалона. Каждый раз, когда я отправлялась в центр города посреди дня и видела толпы людей на тротуарах, я думала: «Что они здесь делают, почему не на работе?» Теперь я поняла – эти люди и есть жизненная сила города.
Без людей улицы города выглядят мертвыми. Радостное возбуждение, захлестнувшее нас в бушующем потоке демонстрантов, постепенно схлынуло. Печальная тишина повисла между нами. Он продолжал идти вперед, на улице все явственнее пахло слезоточивым газом. Теперь я ясно могла различить выкрики демонстрантов и громкий рев полицейских. Откуда-то раздался шум льющейся из брандспойта воды, и я вся сжалась от страха.
Мы прошли мимо запертого газетного киоска.
– Что каждый из нас может сделать в этом возрасте и в наше время? – пробормотал он, напомнив мне профессора Юна. – Что хочешь сделать ты, Чон Юн?
Я вспомнила о копиях рукописи «Мы дышим» в моей сумке.
– Порой, – сказал он, – мне кажется, что юность должна приходить к нам в конце жизни.
Раньше я никогда ни о чем подобном не задумывалась.
– И что бы тогда произошло? – спросила я.
– Сейчас у нас были бы лица стариков.
Я не могла представить ни его, ни себя старыми.
– Как бы я хотел, чтобы кто-нибудь мог пообещать нам нечто определенное, – продолжал он. – Объяснил бы нам, что все в этой жизни имеет смысл. Я бы хотел знать, есть ли обещания, которым стоит верить. После преследований, одиночества, вечной тревоги и жизни в страхе придет совершенно другое. Если бы наша юность началась в конце жизни, разве не смогли бы мы воплотить в реальность все свои мечты?
На автобусной остановке не оказалось ни одного автобуса.
– Тебе так не кажется? – Он ожидал от меня хотя бы незначительного согласия с его мнением.
– Это означало бы, что мы умерли бы совсем юными, а первую половину жизни прожили бы самыми настоящими стариками. Неужели ты этого хочешь? – спросила я.
Он остановился напротив закрытой ювелирной лавки. Я не видела его лица, но густые брови, судя по всему, гневно насупились.
– Я об этом не подумал, – ответил он.
Мне никогда не приходило в голову, каково это было бы, если моя юность началась бы на исходе жизни. Я пробормотала себе под нос, обращаясь скорее к самой себе, чем к нему:
– Интересно, как люди это терпят?
И едва эти слова сорвались с моих губ, как я тут же представила лицо Дэна. А затем Миру.
– Они не могут терпеть и потому строят баррикады, вырывают брусчатку из мостовой и швыряются камнями, а затем убегают только лишь затем, чтобы их поймали и отправили в полицейский участок. А вот действительно они не в состоянии выносить, что все происходящее не приносит никаких улучшений. Ничего не изменилось по сравнению с прошлым годом.
– Что?
– Все такое привычное и похожее, порой кажется, будто время остановилось.
– А на что ты надеешься?
– Я хочу перемен. Когда ничего не меняется, как бы ты ни старался, ты постепенно начинаешь терять силы. Иногда я даже начинаю мечтать о том, чтобы кто-нибудь украл все книги, все до одной, даже из библиотек. Я мечтаю о том, чтобы все школы закрылись и никто не смог бы учиться, даже если бы очень захотел. Все одно и то же. Такое ощущение – время проходит, а меняются лишь актеры. Мои друзья и я разбегаемся, нас преследуют, мы сопротивляемся, затем нас снова преследуют. Мы смотрим в одну точку на стене и корчимся, страдая от одиночества. А нам надо просто обернуться, но вместо этого мы продолжаем упираться взглядом в стену. Мысль о том, что это будет продолжаться бесконечно, наводит на меня тоску. И прошлой весной все было точно так же.
– Как?
– Если бы я не столкнулся с тобой, то не смог бы увидеть разницы между сегодняшним днем и точно таким же днем в прошлом году. – И тут он пробормотал тихо-тихо: – Итак, Чон Юн… давай навсегда запомним этот день.
Мне хотелось увидеть его лицо. Мне очень хотелось увидеть его лицо, когда он сказал, что мы должны навсегда запомнить этот день. Но я ничего не могла ответить ему. Ему больше нечего было сказать, и я понимала, что испытываю точно такую же апатию. Возможно, наша неожиданная встреча в центре города была шансом найти выход из затянувшейся сонной апатии. Я протянула руку и ласково погладила его по щеке. А затем провела ладонью по его лбу, коснулась носа, ямочки у него под носом, дотронулась до его губ, подбородка, ушей. А затем прикоснулась к его бровям. Он позволил мне прикасаться к его лицу. Когда я дотронулась до его глаз, ему, вероятно, стало трудно двигаться вперед, и он внезапно остановился.
– Юн! – Он впервые назвал меня просто по имени.
– Что?
– Я и представить не мог, что встречу тебя на улице. Сегодня и демонстранты, и полиция дрались нечестно. Я потерял свою группу и ужасно напугался, но вдруг увидел тебя. Сначала я просто не мог этому поверить! От удивления я тер глаза, неужели вижу тебя? Зачем ты вышла сегодня в город? – В его голосе звучала недоумение.
– Я не хотела рано возвращаться домой и выбрала самую длинную дорогу до дома, вот что получилось.
Я подумала о пишущей машинке на письменном столе в моей пустой комнате. Так-так-так… Стук клавиш звучал в моей голове, подобно музыке. Бывают моменты, когда я рада, что мне не задают лишних вопросов. Он не спросил, почему я не захотела сразу возвращаться домой. Если бы он спросил, я не знала бы ответа. Он глубоко вздохнул, а затем с шумом выдохнул воздух. Я почувствовала, как поднялась и опала его грудь. В этот момент я с особой остротой ощутила прикосновение его спины к моему телу. Я отдернула руку от его лица и, протерев тыльной стороной ладони уголки все еще слезящихся от едкого газа глаз, снова обхватила его рукой за шею. Каждый раз, когда он вдыхал и выдыхал воздух, я чувствовала напряжение в груди и в животе. Это напряжение наполняло меня щекочущей радостью, какую испытывает человек, впервые видя океан, радостью от первого снега во дворе в первых лучах зимнего солнца. Это было похоже на восторг, который охватывает при недоверчивом прикосновении к сухой и безжизненной плети виноградной лозы, где весной появятся дерзкие зеленые побеги, или радость от созерцания розовых ноготков крохотного младенца. Это ощущение было сродни удовольствию, которое охватывает вас, когда вы любуетесь белыми облаками в летнем небе; или счищаете кожуру со сладкого персика, а затем откусываете кусочек; или идете по лесной тропе, машинально поднимаете с земли кедровую шишку и обнаруживаете, что она полна орехов.
Я еще крепче обхватила его руками. Запах его кожи бил мне в нос и смешивался с запахом слезоточивого газа.
– Ты каждый день ходишь на демонстрации? – спросила я его.
– Что?!
– Поэтому ты не приходил на лекции?
– Каждое утро, открывая глаза, я спрашиваю себя, идти ли мне в университет или на демонстрацию? Даже в университете я не могу успокоиться, и то же самое происходит, когда я иду на улицу. У меня такое ощущение, будто что-то толкает меня присоединиться к митингующим, но очень часто я обнаруживаю – остался совсем один, как произошло сегодня. Иногда я просыпаюсь утром и, высморкавшись, бросаю салфетку в мусорную корзину. Если я попадаю в корзину, то иду в университет, если же промахиваюсь, то отправляюсь на улицу. А порой я просто остаюсь в своей комнате и жду, когда кто-нибудь придет ко мне.
– Кто?
– А иногда я шел в университет, зная, что туда приходишь ты.
Я? От неожиданности я едва не разжала руки.
– Хотя сегодня я не пошел именно потому, что ты должна была туда прийти. Я подумал: если увижу тебя, то схвачу и просто заговорю тебя до беспамятства.
– А?!
– Но вместо этого я встретил тебя на улице. И очень удивился.
