— Как это получается, что у тебя такой бодрый голос?
— Я на совещании с менеджерами Западного побережья.
Ага, верхний эшелон. Основная команда. А она демонстрирует им свою имитацию ледяной холодности.
— Я вам перезвоню, — сказала она, отчаянно пытаясь сохранить свой ледяной имидж.
— Я буду краток, — сказал я. — Цветы были прелестны…
— Хорошо, — ответила она. — Я свяжусь с вами.
— И еще одно, У тебя самая роскошная жопка.
Внезапный щелчок. Эта дрянь повесила трубку!
У меня заболело сердце, и дремотное оцепенение наполнило мою душу.
— Он что — умер?
Голос напоминал голос Барри Поллака, недавнего выпускника юридического факультета, который только что поступил в нашу фирму.
— Еще сегодня утром он выглядел совсем здоровым.
Это Анита, претендующая на Оскара по номинации «осиротевшая родственница».
— Как он сюда попал? — спросил Барри.
Я сел. Господи, да я спал на клумбе из роз.
— Привет, ребята, — пробормотал я, зевая, но притворяясь, будто после обеда всегда сплю на своем письменном столе. — Постарайтесь в следующий раз постучать, а?
— Мы стучали, — нервно сказал Барри, — много раз. А потом мы открыли дверь, чтобы посмотреть, все ли в порядке.
— Я в полном порядке, — ответил я, небрежно стряхивая лепестки с рубашки.
— Я приготовлю вам кофе, — сказала, выходя, Анита.
— Что случилось, Барри? — спросил я.
— Ну как же? Дело школьного совета. Мы готовили его вместе.
— Да, — сказал я, и тут до меня, наконец, дошло, что в другом мире я когда-то был юристом. — У нас разве не назначено совещание по этому вопросу?
— Да. Сегодня в три, — сказал Барри, перекладывая бумаги и переминаясь с ноги на ногу.
— О’кей, вот и увидимся в три.
— Но, мистер Барретт, сейчас в некотором роде полпятого, — сказал Барри, искренне надеясь, что его точность не оскорбит меня.
— Полпятого! Черт возьми! — Я вскочил.
— Я проделал большую работу и выяснил, — начал Барри, решив, что совещание уже идет.
— Нет. Послушайте, Барри, давайте встретимся по этому вопрос завтра, а?
Я направился к двери.
— В котором часу?
— Назначьте сами. Давайте прямо с утра.
— В полдевятого?
Я остановился. Дело о школьном совете было вовсе не на первом месте среди тех, которые я запланировал на утро.
— Нет, с утра у меня важная встреча. Лучше в десять.
— О’кей.
— В десять тридцать будет лучше, Барри.
— Хорошо.
Вылетая из двери, я слышал, как он бормочет:
— Я правда уже много выяснил…
К доктору я пришел рано, и сразу же был рад уйти. Лондон не настроился на мою волну, а кроме того, мне предстояло еще сделать много важных дел. Например, постричься. И подумать об одежде. Следует ли надеть галстук?
И взять ли с собой зубную щетку?
Черт, еще надо ждать много часов. И я отправился бегать в Центральный парк, чтобы провести время.
И пробежать под ее окнами.
Замок этой принцессы охранял целый полк. Сначала меня встретил Хранитель ворот, полный сомнений в законности моего присутствия на королевской территории. Затем он направил меня в вестибюль, где привратник за стойкой с коммутатором попытался проверить, действительно ли этого простолюдина ожидает монарх.
— Да, мистер Барретт — сказал Цербер в эполетах, — вы можете войти.
А ведь действительно, на его взгляд, я совершенно не отвечаю требованиям, которые предъявляются посетителям этого дома.
— Великолепная новость, — дерзко ответил я. — Не могли бы вы мне сказать, как попасть в квартиру Биннендейлов?
— Пройдите через двор, войдите в последний подъезд справа, затем — на лифте на самый верх.
— Какой номер квартиры?
— Там только одна квартира, мистер Барретт.
— Благодарю. Весьма обязан. (Надутый осел.)
На единственной двери номера не было. Равно как и никакой таблички с именами жильцов. Я сжал маленький букетик цветов, купленный на углу, и очень осторожно позвонил.
Спустя несколько секунд Марси открыла дверь. На ней было надето нечто шелковое, что носит дома женщина, если она царица Савская. Во всяком случае, то, что не было скрыто одеянием, мне понравилось.
— О, да мы знакомы, — сказала Марси.
— Я собираюсь доказать это, как только попаду в квартиру, — ответил я.
— Зачем тогда ждать?
Я и не стал ждать. Мои руки побежали почти по всем анатомическим деталям, покрытым шелком. Затем я вручил ей цветы.
— Это все, что мне удалось раздобыть, — сказал я. — Какой-то сумасшедший скупил все цветы в городе.
Марси взяла меня за руку и повела в глубь квартиры.
Все дальше вглубь.
Квартира была огромная, и это приводило в замешательство. Мебель отличалась безупречным вкусом, просто всего было слишком много.
На стенах — те же произведения живописи, которые украшали мою комнату в общежитии в Гарварде. Только, конечно, не репродукции, а оригиналы.
— У тебя интересный музей, — заметил я. — Он мне нравится.
— А мне понравился твой замечательный телефонный звонок, — парировала она, ловко уклоняясь от причастности к этому показному богатству.
Внезапно мы оказались внутри Колизея. Думаю, это помещение считалось гостиной, но оно поистине было колоссальных размеров. Потолки высотой метров шесть. Огромные окна, выходящие на Центральный парк. Вид из окна отвлек меня от соответствующей реакции на картины. Хоть я и отметил, что некоторые из них были сюрреалистическими. Как и их воздействие на меня.
Марси забавляло то, как я был ошеломлен.
— Все очень маленькое, но это дом, — шутливо заметила она.
— Боже, Марси, ты бы могла устроить прямо теннисный корт.
— Я и устрою, если ты согласишься со мной играть.
Потребовалось какое-то время, чтобы пройти это пространство. На паркетном полу наши шаги создавали стереоэффект.
— Куда мы идем? — спросил я. — В Пенсильванию?
— В более уютное место, — сказала она. И сжала мне руку.
Через несколько минут мы оказались в библиотеке. Горел камин. Нас ждали напитки.
— Тост? — спросила она.
— За Марсину жопку, — сказал я, подняв бокал.
— Нет, — возразила она.
Тогда я предложил:
— За Марсины сиськи.
— Фу, какая гадость, — запретила она.
— Ну хорошо, за Марсин ум…
— Это лучше.
— Столь же полный очарования, как ее грудь и попка!
— Как ты груб, — сказала она.
— Прости, — всерьез извинился я. — На будущее зарекаюсь.
— Пожалуйста не надо, Оливер, — сказала она, — мне это нравится.
И мы выпили.
Выпив еще несколько бокалов, я почувствовал себя достаточно раскованным, чтобы пуститься в комментарии по поводу ее жилья.
— Слушай, Марси, как ты, такая живая, можешь жить в этом мавзолее? У моих родителей дом тоже большой, но там хоть есть лужайки, где я играл. А у тебя только комнаты. Древние заплесневелые комнаты.
Она пожала плечами.
— А где вы жили с Майклом? — спросил я.
— В двухэтажной квартире на Парк-авеню.
— Которая теперь принадлежит ему?
Она кивнула и добавила:
— Но я забрала оттуда свои кроссовки.
— Щедро, — сказал я. — И тогда ты переехала обратно к папочке?
— Простите, доктор, я не настолько ненормальна. После развода отец очень мудро сделал, послав меня в служебную поездку в отдаленные филиалы. И я работала с остервенением. Это было вроде трудотерапии. Внезапно он умер. Я вернулась на похороны и осталась здесь. Временно, сказала я себе. Я знаю, надо было закрыть дом. Но каждое утро я садилась за письменный стол отца, и какой-то рефлекс заставлял меня возвращаться сюда.
— Пусть этот рефлекс всегда будет таким же сильным, — добавил я. Затем я встал, подошел к ее стулу, протянул руку, но не успел перейти к любовным действиям, как появилось привидение! Или, во всяком случае, древняя сморщенная старуха, вся в черном, за исключением белого кружевного воротника и передника.
Привидение заговорило.
— Я стучала, — сказало оно.
— Да, Милдред? — небрежно сказала Марси, пока я пытался спрятать руки.
— Обед готов, — сказала старая карга и исчезла.
Марси улыбнулась мне.
Я улыбнулся в ответ.
Несмотря на странное окружение, я был удивительно счастлив. Хотя бы по той простой причине, что близко от меня находился другой человек. Я уже забыл, какие чувства может пробудить простая близость к биению чьего-то сердца.
— Ты голоден, Оливер?
— Уверен, что буду, когда мы дойдем до кафетерия.
— И мы отправились. По еще одной галерее через будущий теннисный корт, в столовую, наполненную красным деревом и хрусталем.
— Чтобы не вводить тебя в заблуждение, — сказала Марси, когда мы сели за огромный стол, — обед придумала я, а приготовил мой заместитель.
