Клавдея замерла, у Кпавдеи жар по ногам прошел, до груди добрался.
– Дорого, – объяснила. – Деньги большие.
– Клавочка, Клавочка, – пообещал. – Все-то вы еще увидите. И Сибирь, и Дальний Восток... Это я вам обещаю.
"Господи! – ахнула, а в голове разор, в голове сумятица. – Он уж и не спрашивает, сам решил. Да откуда ты взялся такой на мою голову?.."
– У меня, – сказала сипло, а взглянуть на него боязно, – отпуск вышел. Теперь на другой год.
А он обхватил за шею, притянул к себе, впился губами в губы. Чуть надвое не переломил.
– Отпуск, Клавочка, нам с вами не помеха. Ушел – вот тебе и отпуск.
Взял гитару, приладил на животе, запел потихоньку, завлекая, привораживая: "Я прижму его к сердцу, прижму, молодыми руками, горячими..." Клавдея так и подалась, так и потянулась к нему. Кровь взыграла буйно, толчком.
– Ох... – выдохнула. – Мочи моей нет...
А он будто не замечает. Потянулся сладко, с хрустом в костях, пропел мечтательно:
– Эх, Клавочка, Клавочка... Счастья своего не видали.
– Да какое там счастье! Горе одно...
Опять притянул к себе, но целовать не стал, а сказал тихо, обдавая крепким водочным запахом:
– Бросайте всех, Клавочка, к чертовой матери. Укатим с вами в дальние края.
Клавдея дернула головой, а он не пускает. Держит близко: губы к губам. Такая силища – и не вырвешься. И не хочется вырываться.
– Чего ж меня-то? – спросила, обмякая. – Молодых нет?
– Сердцу, Клавочка, не укажешь.
– А ну, – задыхаясь, – плесни...
– Заяц моченый! Ай, да Клавочка!
Мужчина легко спрыгнул на пол, прошелся вокруг стола. Крепкий, ловкий, сноровистый. Налил полные фужеры, склонился над ней:
– За нас с вами!
Он залпом, Клавдея – мелкими глоточками. Никогда столько не пила, а тут еще хочется. Тряхнула пустым фужером, вскочила с дивана, будто молоденькая.
– А ну... Спой еще!
– Счас я тебе спою... – обхватил вокруг талии, чуть приподнял, поволок, надсаживаясь, из комнаты.
– Пусти! – заблажила. – От дурной...
А самой приятно – сил нет!
Вырвалась в коридоре, стала причесываться перед зеркалом.
– Сла-а-адко... – сощурился мужчина, огладил ее по могучей спине, по крутым бедрам, по тугому заду: – Виноград!
– Иди, – пихнула боком.
Он усмехнулся и ушел. В другую комнату. В спальню.
Клавдея причесалась, обмахнулась платочком, вытерла жаркое лицо. Встала в коридоре, не знает, чего делать. То ли за ним идти, то ли тут стоять. А там, в спальне, тишина мертвая. Будто нет никого.
Забоялась Клавдея, что девушка, робко вошла в комнату, прислонилась к косяку. Мужчина лежал поперек огромной кровати, прямо на дорогом покрывале, раскидал небрежно руки-ноги, смял пышные подушки. Лежал – глядел молчком на Клавдею.
– Слазь, – приказала грубо. – Не для тебя стелено.
Мужчина глядел тяжело из-под опущенных век, привораживал неумолимо:
– Может, и для меня...
Клавдея впилась в него глазами, спросила враз пересохшим горлом:
– Ты... чего удумал?
– Дверь запри.
Покачала головой.
– Ну!
Пошарила рукой, сослепу накинула крючок.
– Иди сюда.
– Не...
А сама шажок шагнула. Малый шажок, неприметный.
– Иди.
Она и другой шажок, за ним еще... Подошла к кровати, встала перед ним, оторваться от глаз не может.
– Ну!
Она и наклонилась, она и завалилась, легла без звука, рядом, как умело подрубленное дерево. Только кровать охнула под тяжестью.
Ух, и ловок же он оказался! По-звериному ловок. Не успела слова молвить, а он уж пуговицы расстегнул, кофту через голову сдернул, принялся за белье. Клавдея его кулаками по лицу, по груди, куда попало, а он только ухает, только ахает, делает без промедления знакомое дело. Пуговицы с застежками так и отскакивают, так и отскакивают. Вмиг раздел, оголил, уложил, навис сверху... Одно лишь успела – уперлась руками в грудь, закричала тихо:
– Погоди...
– Ну! Чего годить?
– Говори... Законно?
– Клавочка, – заорал мужчина в злой запарке, – на что вы время тратите?
– Говори, пес… – яростно. – Законно?
– Да законно, законно, – взвился. – Хоть в загс, хоть в церковь, хоть к самому черту...
– Побожись!
– Ей-Богу!
– Врешь, поди!
– Пусти!
– Не пущу!
– Ты что? Первый раз, что ли?
– Может, и первый...
– Болтай!
Рвется мужчина, осатанел весь, глаза шальные, вот-вот из глазниц выскочат, а она уперлась в грудь – не пускает. Оба здоровые, распаленные, сил у обоих навалом. Только кровать ухает жалобно.
Перегнулся, заорал в самое лицо:
– Дура! Увезу с собой, жить будем...
– А вещи куда? – заорала в ответ Клавдея. – Мебель?
– Да пропади она пропадом, твоя мебель!
– Ишь ты... Не тобой куплено!
– Пусти!
– Не пущу!
– Да заработаю я, не бойся...
– Заработал, голоштанник... Где оно у тебя, заработанное? Покажь!
– Теперь нет, все прогулял... Но будет! Пусти! Заяц моченый...
– Когда будет, тогда и приходи!
– Дура! Дом выстроим! На деньги всего заведем!
– На мои, что ли?
– Хоть и на твои... Мало, что ли?
– Проговорился, паскуда!..
Тут уж Клавдея зашлась от ярости, долбанула коленом под живот: откатился мужчина в сторону, все желания сами собой отпали.
Вскочила с кровати, стала одеваться под ненавистным взглядом. Ноги дрожат, руки ходуном ходят: никак в рукава не попадет. Сволочь! Шаромыжник! Пришел на готовенькое.
– Ты на мои деньги не зарься, не зарься...
А он оглядывал ее, неодетую, дышал шумно, со свистом:
– Ишь, расперло... Гроши солить будешь?
– И буду!
– Смотри, лопнешь.
– А ты считал? – Клавдея выгнула руки за спину, не могла управиться с застежками. – Ты их заработай, заработай сперва...
– Ладно прибедняться. Платят тебе мужики.
– Платят... – взревела. – Да за этот за пятак столько сраму насмотришься – тошнит потом.
– Ну уж, – не поверил. – Тебя тошнит...
– А то! Ходит всякий, как ему вздумается... Хозяйство свое вывалил – и пошел. Будто я ему не женщина. Тьфу, сволочи!
Распалилась, подскочила к кровати:
– Слазь с покрывала, ты!
А он лежит, бесстыжий, будто в бане, стыда ни в одном глазу.
– Слазь, говорят!
– Но, но... – успокоил. – Не так громко.
– Пошел!.. – Клавдея уж себя не помнила. – Вон из дома!
– Клавочка, – сказал с угрозой, – пробросаетесь. Прогнать легко, воротить трудно.
Клавдея схватила стул, замахнулась:
– Пришибу!
Мужчина спрыгнул с кровати, натянул штаны, заправил рубаху, зло перетянулся ремнем:
– Все, Клавочка. Любовь наша кончилась.
Пошел в другую комнату, встал возле Лехи: сытый, уверенный, водкой напоенный. Приподнял того за голову, показал Клавдее:
– Смотрите, Клавочка, на кого меняете. Шило на мыло.
– А ну, не трожь! – и грудью на защиту. – Получше тебя.
– Вам виднее.
Отпустил Леху: тот носом в клеенку. А он надел пиджак, приподнял за шиворот друга ситного, поволок к двери – даже не проснулся.
– Пошли, пошли... Нехай она с дохляком милуется.
– Без тебя обойдемся... – орала Клавдея вслед. – Иди, кобель, не ворочайся!
– Желаю, – сказал в дверях, – желаю вам, Клавочка, всяческих удовольствий. Годы у вас, Клавочка, молодые, а мозги у вас старые. Вспомните обо мне, ан поздно!
И грохнул дверью.
Клавдея плюнула в сердцах, кулаком по стене ударила:
– Будет и без тебя, пса, жизнь... Будет! Будет!
Подскочила к Лехе, стала трясти за плечо, а он бормочет, не просыпается. Только голова по клеенке елозит, о тарелки стукается. Ухватила за халат, подняла на ноги, он не стоит. Оттолкнула – завалился на пол, на ковровую дорожку. Пьяный Леха, хоть ноги об него вытирай.
Заметалась Клавдея из угла в угол, стулья на пути посшибала. Томили ее взыгравшие силы, толкала буйная кровь, жалила горькая обида. Столько лет спала, желаний не испытывала, для чего было просыпаться? Опять подскочила к Лехе, подняла с пола, а он на руках виснет. Заругала шепотом, затрясла, – дух из него вон! – потащила волоком, по коридору в ванную.
Сидит Леха в теплой воде, привалился щекой к кафельной плитке. Сам тощий, кожа складками, ребра наперечет, лицо серое, совсем неживое. Смотрит на него Клавдея и плачет. Мочалкой трет и слезами обпивается. Голову мылит и ревмя ревет. Жалеет его, как ребенка, сына своего непутевого. Пропал Леха, совсем пропал! Краше в гроб кладут.
А она не сдается. Она за свое борется. Окатила теплой водой, потом – ледяной. Встрепенулся Леха, запыхтел, зафыркал, задрожал в ознобе, стал в себя приходить.
– Все, – говорит. – Прошло...
Она его – поднимать. Она его – растирать насухо. Она ему – белье чистое, домашнее. Подхватила за плечи и в комнату, на кровать. Положила под одеяло, с себя все побросала, по углам раскидала, к нему шмыгнула. Обхватила сильными руками, прижала к необъятной груди.
