— Спасибо, Анна Александровна, всего хорошего.
С этими словами Петяша поспешно повесил трубку — мама Димыча, подобно большинству дам младшего пенсионного возраста, отличалась заметно повышенной разговорчивостью и темы для пространных рассуждений находила ежесекундно, так что человеку, не обладающему бесконечным запасом времени, не оставалось иного выхода, кроме как — пресекать эти рассуждения со всей возможной решительностью.
Звонок только утвердил его в принятом решении: появились еще более веские основания считать себя рехнувшимся, причем — солидно, основательно. Если уж галлюцинации так реальны, что поседеть заставляют, это вам не хер собачий.
И — надо же! — ведь только-только нормальная жизнь началась; только-только пруха пошла…
Если вся эта нормальная жизнь и пруха, конечно, не глюк.
Еще раз заглянув на кухню, чтобы поцеловать на прощанье Катю, Петяша наказал ей дверь никому не отпирать, но к телефону подходить: возможно, это он, Петяша, звонить будет. На тревожные расспросы, что за дела такие вдруг приключились, обещал объяснить все потом.
Странно: внезапно поседевших висков его Катя будто бы не замечала.
Выйдя на Съезжинскую, он на несколько секунд замешкался, а затем пошел в сторону Кронверкского проспекта — там киосков газетных много и к метро, на всякий случай, по пути.
В одном из киосков, согласно замыслу, надлежало купить газету рекламных объявлений, что потолще, дабы выбрать из предлагающих посредством оной свои услуги невропатологов и психиатров достойнейшего.
Киоск на углу Введенской оказался закрыт без объяснения причин. Купив в соседнем, продуктовом, ларьке бутылку пива, Петяша направился в сторону Сытного рынка.
Первые глотки прохладного, темного напитка отчего-то здорово стимулировали деятельность мозга, так что буквально минуты через три в голове образовался совершеннейший мысленный бешбармак.
… А если врачи заявят, что он, Петяша, полностью в здравом уме? Тогда ведь, по крайней мере, кое-что из случившегося обычными, естественными причинами не объяснить. Тогда выходит, Борис сначала умер, а потом воскрес, причем напрочь, похоже, не помнит, что умирал, а Димыч одновременно был и в Москве и здесь… Хотя, нет, это же мама его сказала, что он в Москве, он же ей просто соврать зачем-нибудь мог… А почему Катя, как и Борис, тоже о вчерашнем ничего не помнит? Э-э; опять-таки, кто сказал, что не помнит, возможно, просто не хочет говорить…
Бред какой-то!
Окончательно запутавшись, Петяша плюнул и переключил внимание на окружающий мир — так выходило легче всего.
Пиво, вопреки ожиданиям, не помогло успокоиться и расслабиться — настроение, наоборот, сделалось еще более безысходно-мрачным, словно улетучились, осели без следа остатки той эйфорической пены, что вскипела было под черепушкой при резком переходе от нищеты к изобилию.
Люди вокруг — надо же, сколько… — явно злее стали, в сравнении с мирным-то временем, утомились, убегались, глаза едва ль не у всех тусклые… А вон, похоже, кришнаиты шляются, да молодые совсем. Кажется, жажда знаний, присущая прежней молодежи из тех, что поразумнее, прочно сменилась жаждой веры. Вера — замечательный способ все понять, ничего не узнавая. Кришна харе, и вперед! Ну, и Рама тем же порядком. Фиг ли нам, кабанам?..
Вообще Петяша, нужно заметить, хоть и писал интересно закрученные романы со множеством вполне реальных людских характеров и хитрыми взаимодействиями промеж оных, мало задумывался о людях. Люди, окружавшие его, являлись лишь частью окружающего мира, еще одной природной стихией, и потому отдавленную, например, в метро ногу или там шум под окном в неурочное время он воспринимал отнюдь не как злоумышление против себя лично. Не заподозришь же в личной неприязни к себе мокрую, чавкающую грязь под ногами или холодный ветер, что дует навстречу, нанося в лицо мерзкую водяную порошь! Конечно, некоторых очень даже можно уличить в совершенно обратном отношении к человечеству, однако это уж, согласитесь, чистый эгоцентризм вперемежку с антропоцентризмом.
А быть может, такое отношение ко всему прочему человечеству и делало Петяшины писания столь необычными и интересными? Как знать…
Кто это — Чехов, или еще какой Достоевский? — утверждал, будто русский человек любит вспоминать, но не любит жить, продолжал размышлять под пивко Петяша. Да, кажись, доля правды в этом есть: вот он, Петяша, только недавно зажил днем сегодняшним, а так все пробавлялся либо воспоминаниями либо надеждами. И знакомые все, похоже, таким же образом жили. Нет, неправильно «новыми русскими» называют капиталистов-бизнесменов. Новые русские — вот они, уставшие от дня сегодняшнего, и не имеющие оснований тешиться надеждами на будущее либо воспоминаниями о прошлом: вспоминать им почти нечего, надеяться им почти не на что… Хорошо этак, плохо ли, лишь по определению всезнающий хер знает. Но — скучно, наверное, так. Утомительно. Отсюда, наверное, и новая «религия» состоятельных — забота о собственном теле, о своей физической форме, в последнее время, судя по всему, превратившаяся едва ли не в культ. Береги тело, поклоняйся ему посредством разных специальных ритуалов типа «шейпинга», «бодибилдинга» (а чудно ведь выходит, когда аглицкие слова русскими буквами пишут — получается в результате нечто новое, не русское и не английское) и других подобных. Дабы бренная, (она же — тленная) плоть снашивалась не шибко быстро, дольше могла бы послужить нуждам дня сегодняшнего…
Дойдя с такими мрачными мыслями до Сытного рынка, Петяша обрел, наконец, в газетном киоске толстую газету с объявлениями и устроился на ближайшей скамейке ее изучать.
Объявлений от частнопрактикующих врачей подходящего профиля в газете хватало. У всех — лицензия номер такой-то, у всех — услуги по «евростандарту»… Отчаявшись вычленить из всего этого однообразия достойнейшего, Петяша принялся смотреть по первым цифрам телефонных номеров, выбирая того, кто поближе.
— Молодой человек!
Голос звучал хрипловато, надтреснуто, и принадлежал, как оказалось, старушке лет под семьдесят, опрятно, но крайне бедно одетой.
Сейчас денег попросит или бутылку пустую, решил Петяша, подняв на старушку вопросительный взгляд.
— Молодой человек, вы мне не поможете? Холодильник передвинуть… Живу я одна, одной не справиться, а и в дом-то не всякого позовешь, времена теперь такие… А живу я совсем близко — вот дом, напротив…
Тяжело вздохнув, Петяша поднялся со скамейки. Старушка, на ее счастье, не вызывала, подобно множеству нынешних петербургских стариков, естественной брезгливости. Опрятная, чистая, с виду — вроде не пьет, не побирается, по мусорным урнам не шарит… Такая старушка, определенно, заслуживала некоторой помощи и поддержки.
— Ладно, идемте, — согласился он, в два глотка допив пиво и опустив бутылку в стоявшую рядом со скамейкой урну.
Управившись с передвижением пожилого, солидного, и вправду тяжелого «Полюса», Петяша намеревался было выслушать, как полагается, изъявления благодарности и отправиться по своим делам, но старушка, которую обычная перестановка холодильного агрегата из одного угла кухни в другой отчего-то привела в необычайно возбужденное, просто-таки эйфорическое состояние духа, вдруг захлопотала, попросила «еще всего минуточку обождать» и куда-то скрылась.
Пожав плечами, Петяша от нечего делать принялся разглядывать обстановку.
Кухня оказалась обставленным этак пятидесятилетней давности мебелью, просторным помещением о двух довольно больших окнах, выходящих во двор, Поражало обилие самой разной посуды, начиная от огромной, расписной фарфоровой супницы в буфете, окруженной для пущего впечатления фарфоровыми же статуэтками, и заканчивая батареей разнокалиберных бутылок под массивным круглым столом в углу.
— Ну, чего смотришь?
Шагнувший было к буфету, дабы вплотную приняться за изучение фарфоровых собак, гимнасток-акробаток и клоунов, Петяша замер на месте и огляделся.
Кухня была пуста. То есть, никого живого, помимо самого Петяши, в ней не было.
Оглядевшись на всякий случай еще раз, Петяша тупо уставился на буфет. Звук никак не мог доноситься из прихожей или же из-за окна, а потому из квартиры следовало бы, памятуя о событиях последних дней и невнятно-угрожающем предупреждении Димыча, немедленно убираться.
На трезвую-то голову он так бы и поступил не медля, но — все же пол-литра темного пива, да на пустой желудок…
— А чего? — отвечал он вопросом на вопрос.
— А того! — поддержал диалог все тот же непонятно откуда исходящий голос, хрипатый и нахальный. — Жить хочешь? Если хочешь, так выпусти меня и линяй отсюда; мух-хой!
— Кого выпустить? Откуда? — спросил Петяша, безнадежно шаря взглядом по пустой кухне.
