Сотни детей, добровольно ослепшие в знак почтения к Карлику Первому, распорют брюхо черным птицам из картона, оттуда вырвется стайка летучих мышей. Из лона каждой женщины посыплются цветные стекла, инвалиды сделают факелы из своих протезов. Праздник новой жизни! Мы крайне гордимся нашим Повелителем и ожидаем втайне, что нарушение функции желез распространится на нас тоже, позволив нам отведать плодов с дерева Жизни — да будет оно благословенно. Покинуть гетто невозможно, но когда Генералу скучно, он посылает за своим шутом. К нам прилетают громадные вертолеты, подхватывают башню при помощи магнитов и доставляют ее в Секретную Крепость. Говорят, будто Генерал забавляется, умерщвляя Карлика всевозможными способами, — от выедания мозга муравьями до небольшого атомного взрыва. Мы с нетерпением ждем, пока Генералу не надоест и он не возвратит нам Карлика. Башня возвращается на место, и мы, исполненные почтения, вновь обкладываем яичной скорлупой ее стены.
Возбуждение толпы нарастает, минута-другая — и случится чудо, и вы отвергнете бесполезное знание — любое знание, ведущее к смерти, бесполезно, — растворитесь в бездумной и счастливой людской гуще, сошьете палатку из крысиных шкурок, осемените пахнущую колбасой самку, попросите у Неба — или того, что от него осталось, — детей-чудовищ. Так будет.
От наших пределов — к твоей бесконечности! От наших корней — к твоей пляске! От нашей безвестности — к твоей славе! От наших костей — к твоей вечности! Ваше Величество, молим вас, возродитесь, дабы настал новый день!
Вылези из кожи, спустись к корням воды, путешествуй в поисках огромного шара, дарящего свет каждой крупинке тени, дающего начало каждому концу, и наконец, рождающему одушевленную форму!
Происходит нечто странное. Карлик не пробуждается, зловонный сгусток закупорил ему рот и ноздри. Он должен быть в живых уже четверть часа. Но он весь холодный и негнущийся. Народ волнуется. Тягостное молчание заражает даже мух. Где же чудо? Перед нашими пораженным взорами идет разложение: из ушей лезут черви, плоть зеленеет, лицо покрывается волдырями, из зада вытекает дурно пахнущая слизь! Невозможно отрицать: Его Величество Карлик Первый разлагается, точно распоследний труп.
Что случилось? Как это так? О чем говорят предания? Кто вы такие? Откуда взяли эту мощь? Нет! Не говорите, что ничего не знаете, что утратили память, что блуждаете бесцельно, что поступили так нарочно! Подонки! За несколько минут вы покончили с мечтами поколений кретинов, уничтожили идеал расы монголоидов, навсегда загнали нас в могилу! Будьте же прокляты! Народ расправится с вами! Не держите меня, дайте открыть бронированную дверь! Святотатцы, не вырывайте балконные прутья, это место священно! Прекратите осквернять останки нашего Величества, не выбрасывайте их в окно, как мешок с мусором! Отцепитесь! На помощь!
Я упал на землю, кости мои переломаны, сердце тает, словно воск, кишки пылают, отбросы дрожат, отравленная пыль превращается в хищную птицу, к нам движутся полчища крыс, сыплются куклы со вспоротым животом, сполохи грозы мешаются с ночью, как горький сироп: вертолеты Генерала!
Эта ночь останется в памяти нашего народа как Горестная Ночь. Мы никогда не забудем гудения магнитов, жалобного скрипа башни, отрываемой от земли, полета яичных скорлупок — спугнутых бабочек, — свинцовых слез, текущих из пустых детских глазниц. Это не слезы, это кровь: они сунули пальцы глубоко в бесплодные дыры, сожалея о том, что отдали зрение ради пустяка. Пусть заберет вас вертолет, пусть заберет вас Генерал, пусть заберет вас дьявол, нам уже неважно, все неважно! Что ж, гордитесь, вы — лучшие из преподавателей: вы научили нас, что Смерть — не любимая сука, а голодная волчица!
Вертолет зачихал, действие магнита прекратилось, и мы полетели над столичным мегаполисом, обширным пепельно-серым лабиринтом, с запада на восток простирающимся от предгорий Анд до гнойных уст океана, а с севера на юг — пожирающим сельскую местность на тысячи километров. Цементный червяк ползет в темно-серой дымке между кислотными тучами, шлейфами дыма, скопищами ласточек, что замертво падают с неба, точно черный град. На высоте пяти метров патрульные корабли лавируют в паутине зданий, направляя прожекторы на все, что движется: бродячую собаку, подхваченный ветром листок, пьяного, борющегося с порывами воздуха. На каждом из пустынных углов — гигантский экран: Генерал, вроде бы мирно спящий, иногда открывает хищные глаза — и с губ его в сопровождении свиста срывается неумолимое: «КОГДА Я СПЛЮ, СПИТ ВСЯ СТРАНА!»
Мы видим сверху темные пятна зачумленных строений, вздувшиеся опухоли на деревьях, гонки озабоченных котов по плоским бронированным крышам и, в центре этого напоенного ядом бескрайнего пространства — алюминиевый шар, красный, увенчанный часами в форме глаза, издающий механический стук, отмеряя время без сущности, пустые скорлупки секунд, для спящих, которым запрещено видеть сны. Наша башня — мошка, попавшая в ненасытную паутину. В ожидании удара мы скрещиваем ноги, соединяем ладони и делаем то, чему научились от ловца червей. Мы с радостью откликаемся на зов земли. Обрезаем нить, связующую нас с небом. Хотим двигаться дальше. Растворяемся в бесконечном мгновении. Наш порыв вниз вечен.
Страшный удар. Башня вертикально вонзается в почву, издавая скрип, похожий на стон оргазма. Толчок отбрасывает нас к окну. Мы вылетаем — головой вниз, медленно двигая ногами, словно крыльями. Падаем, катимся в зловонных травяных зарослях. Воздух чист. Нам хочется смеяться, ходить на руках. С бирюзового неба струится свет, окрашивая в золото дома: теперь они все из белого кирпича, на балконах — цветы и ульи. Наконец-то настал тот самый день! Поющие облака — не облака, а стаи белых кенаров. От легких хлопков крыльями пляшут трехцветные шары, величественно парящие вокруг столба пламени, что поднимается с башни. По улицам, обсаженным вишневыми, персиковыми, яблоневыми, грушевыми деревьями, безбоязненно ходят животные: жирафы с жемчужными ошейниками, толстые коты, королевские павлины, львы. На них восседают дети и старики. На берег накатывают круглые волны, косяки сардинок высовывают серебристые головы, приветствуя голосами певчих птиц — «Добрый день, сеньоры!» — горожан, гуляющих, обнявшись: дети, родители, деды и бабки. Стайки воробьев с мягким оперением массируют виски игрокам в шашки. Из окон несутся крики удовольствия, смех, пение. Играет цирковой оркестр.
Нет, это ни в коем случае не действительность. Но, может быть, другая действительность и есть подлинная? Мы переживаем то, что люди нам внушают — или же люди нам внушают, кто мы есть? Или это мы внушаем себе, что им неведомо, кто они такие? Предмет расследования — что это: наши сны и сны людей? И нельзя верить ни тем, ни другим? Кто пообещает нам, что эти образы, вплоть до мельчайшего, — подлинные? Генерал? Возможно, он видит сон и умножается в невообразимых сновидениях — или это мы выдумываем его? Кто желает, чтобы мы существовали? И если это желание содержит в себе любовь, то какую? Не исключено, что мы бредем по этой грунтовой дороге лишь для того, чтобы встретить загадочную разновидность любви. Любви, которую мы уже испытали однажды — и отправились искать ее сюда.
Двое пьяных кривляк, с пыльцой, прилипшей к носу и желтыми затычками в ушах, падают в объятия друг друга, восклицая: «Как давно я нахожу это — но ни разу не смог его поискать!» Кто они — марионетки, устами которых мы говорим сами с собой? Вот источник, прикрытый навесом; из него крестообразно расходятся четыре ручейка чистейшей пахнущей ладаном воды. Углубляясь в пределы города, они становятся все шире и полноводней. Обращаясь к детям, сидящим на шее ручных горилл, высокая, длинноволосая женщина в маске колдуна рассказывает, как бы от лица первобытного человека, сказку. Сказку настолько прекрасную, что у нас кружится голова:
«Однажды Вождь заметил, что рука его раздулась. 'Меня укусила змея. Я скоро умру'. Он созвал племя и показал свою руку. 'Вы должны найти себе нового вождя. Прежний Вождь мертв. Это уже свершилось'.
Дочь его звали Нимах. 'Ты умираешь', - сказала Нимах и склонила свою голову на головы деда и бабки. В роще кто-то пел. Песня вызвала улыбку у Вождя. 'Я не хочу умереть в печали. Кто поет так, может развеселить меня. Найдите его'. 'Прощай', - сказала Нимах.
Два раза вставало и заходило солнце с тех пор, как ушел Вождь. Нимах, при помощи испарений от влажного дерева, уменьшила головы деда и бабки, так что они напоминали два толстых пальца. Как радостен был Вождь! Он едва сдерживался. Перед тем, как Нимах занесла над ним топор Закона, Вождь сказал: 'Я видел того, кто поет'. Нимах спросила: 'Как это и кто он?'
Вождь потряс своей раздувшейся рукой. И ответил: 'Это птица. Ее зовут Ори'. Дочь ударила его топором. Голова покатилась по земле. Все закричали: 'Ушел!' и принялись бороться за трон».
