— Ты, что ли?
— Нет, Илья, ты что? — испугалась девушка. — Я же ничего в этом не понимаю. Я… ты же знаешь, я по другой части.
— Да не баба это, — сказал Бен. — Я всегда говорил. Мужик как пить дать.
— Я из него бабу сделаю, если найду, — рявкнул Шаневич и вышел.
— А что случилось-то? — спросил Глеб.
Шаневич позвонил Крутицкому, пояснил Андрей, и Влад подтвердил, что пока замораживает все отношения с Шварцером, да и с самим Шаневичем, потому что ни того, ни другого не считает серьезными партнерами. На вопрос, в чем дело, Влад ответил, что нашел в Интернете статьи какой-то девушки, которая писала, что Шварцер фальсифицировал свое портфолио. Совершенно неважно, правда ли это, сказал Крутицкий, но серьезные люди не позволяют таких сливов.
— То есть эта девочка кинула нас на пятьдесят штук грина? — сказал Бен. — Круто. Сила слова.
— Может, еще обойдется, — сказала Катя, но Бен цыкнул на нее: "Хуй-то обойдется", — и она обиженно замолчала.
С горя все пошли пить кофе. Глеб задержался, чтобы просмотреть почту, и нашел письмо от Снежаны. Он удивился — к чему писать письма, сидя в двух метрах от адресата. Снежана спрашивала, свободен ли Глеб вечером. Он написал, что свободен, и пошел на кухню: ясное дело, пока Снежана пьет кофе, ответ не придет.
На кухне обсуждали Крутицкого.
— Странный чувак, — говорил Бен. — Такой весь из себя новый русский, а запал на Нюру Степановну.
— Правда запал? — спросил Глеб. Андрей сообщил, что несколько месяцев назад, когда Нюра только пришла в офис, была какая-то пьянка. Крутицкий зашел случайно, тоже выпил и потом весь вечер просидел с Нюрой в уголке. Ушли они вместе и с тех пор регулярно встречаются.
— Может, у него эдипов комплекс? — предположила Катя.
— Какой эдипов комплекс? — возмутился Бен. — Выучила умных слов и туда же.
— Не, — сказал Андрей, — скорее, ему нравится, что она такая. Все бабы, которых он по работе знает, небось, отрастили себе клыки и когти, а тут что-то тихое, безопасное…
— Я бы с Крутицким не могла, — сказала Снежана, — он такой сладкий-сладкий… Я слышала, как он с Нюрой разговаривает. Называет ее "моя мышка".
— Мышка — это круто, — сказал Бен.
— Ужас, — сказала Снежана. — По-моему, настоящая женщина должна быть немного la famme fatale.
Катя спросила, что это такое, и Снежана объяснила, а заодно сообщила всем, что завтра у нее день рожденья, и она собирается радикально изменить имидж, но, кстати, приглашает всех, часиков в семь, будет крутая тусовка, она уже позвала интересных ребят, всем очень понравится. Тут выяснилось, что все, включая Шаневича, впервые об этом слышат, Снежана заныла, что Илья обещал аж полгода назад, Шаневич, буркнул, чтоб они хотя бы сами за собой убирали, и все вернулись в офис.
Через минуту Глеб получил от Снежаны письмо. Она предлагала поужинать в "Рози О'Грэдис", ирландском пабе неподалеку от редакции. Это, писала она, самое модное в Москве место. Там собирается вся богема и ирландские дальнобойщики. По пятницам не протолкнуться, но сегодня наверняка удастся найти столик.
"Рози О'Грэдис" оказался небольшим людным баром. Блуждая в хитросплетении московских переулков, Глеб вдруг наткнулся на московскую матшколу, где училось множество его шапочных приятелей и несколько уехавших друзей. Примыкавшая к школьному двору стена была сплошь покрыта дифирамбами музыкальным группам и цитатами из песен. Некоторое время Глеб их рассматривал, но среди восхвалений "Гражданской Обороны" так и не нашел старого лозунга "Курянь — дрянь", древнего символа солидарности с его собственной школой.
В "Рози О'Грэдис" было душно и накурено; под плакатом с кружкой темного пива и надписью "Guinness as usual" двое седых мужчин говорили по-английски, прихлебывая из кружек тот самый «гиннес» с постера. Снежана ждала Глеба за маленьким столиком, где стояла бутылка «эвиана» и два стакана: один — полный льда, другой пустой.
— Возьми мне белого вина, — сказала Снежана вместо приветствия. Глеб долго проталкивался к стойке, пытаясь докричаться до бармена. С бокалом вина и маленькой кружкой «гиннеса» вернулся к Снежане.
— Зачем тебе лед? — спросил он.
— Я в Америке привыкла пить воду со льдом. Знаешь, как смешно: когда приезжаешь, полгода просишь, чтобы дали just water, no ice, а потом возвращаешься в Европу и все время просишь со льдом. Ну, и вообще, я лед люблю. И снег.
— Поэтому и сюда приехала? — спросил Глеб.
— Нет, я просто люблю здесь. — Оглядев переполненную комнату, она добавила: — Это самая анархистская страна в мире.
Сегодня Снежана была совсем иной: тихая, спокойная, даже рассудительная какая-то.
— А ты любишь анархию? — спросил он.
— Я не верю в анархию, — ответила Снежана. — Просто все, что не анархия — то фашизм.
И глянула заговорщицки. Глеб улыбнулся и кивнул.
— Я какая-то грустная сегодня, — сказала Снежана. — Старого приятеля встретила…. Днем, в метро. Рассказал, что мой парень — ну, помнишь, про которого я рассказывала, совсем уже… — она вздохнула. — Ну, ты понимаешь… герыч, все такое.
— Грустно, — сказал Глеб.
— Я люблю своих любовников, — сказала Снежана. — По-моему, они все были клевые. Я бы хотела, чтобы они все друг с другом познакомились и знали, что их связывает.
Глеб накрыл ее руку своей. Она не отдернула ладони, но и не подала виду, что заметила его жест.
— Знаешь, есть такая игра, — оживилась она. — Посчитать, сколько рукопожатий отделяет тебя от какого-нибудь великого человека. Скажем, я знала парня, который однажды на парти познакомился с Ричардом Эйвори. Значит, от Тарантино меня отделяют три рукопожатия, ну, а от Умы Турман — четыре.
— А меня — пять, — сказал Глеб. Он подумал, что эту игру наверняка можно описать математической моделью теории графов, но, по счастью, забыл все, что когда-то о теории графов знал: даже школьную задачу про кенигсбергские мосты вряд ли припомнит точно.
— Или меньше. Может, кто-то из твоих друзей сам знает Тарантино. Но я вот думаю, что можно играть в такую же игру про кто с кем спит. И тогда получится любовная сеть, которая весь мир окутывает, представляешь? Я думаю, наверняка были исследования. Ну, из-за СПИДа и всего прочего.
— Ага, — сказал Глеб, отхлебывая «гиннес». — Сложная такая структура. У любовников же могут быть общие любовницы.
— Более того, — прибавила Снежана, — любовницы тоже могут быть любовницами между собой. О бисексуалах почему-то всегда забывают.
— А ты спишь с девушками? — спросил Глеб.
Снежана надула губки.
— Мне кажется, — сказала она, — вопрос имеет смысл, если за ним стоит реальное предложение.
— В смысле? — не понял Глеб.
— Ну, если бы ты был девушкой. А поскольку ты не девушка — замнем. Важно другое: эта сеть любовников, она как арапнет.
— Что?
— Ну, эта фигня, которую военные сделали. С которой Интернет начался.
Пиво было непривычным на вкус, но Глебу нравилось. Ему вообще здесь нравилось: люди больше не раздражали. Никому до него дела нет, но все доброжелательны и улыбаются. Так, вероятно, и должно быть в западном баре, подумал Глеб.
— У них была такая идея, — объясняла Снежана. — Сделать сеть так, что если бомба попадет в один узел, вся сеть не вырубится. Ну, типа компьютерная сеть без единого центра. А потом это рассекретили и сделали Интернет. И я задумала «хрусталь» как такую же сеть, понимаешь? Как место, где компьютерная сеть встречается с любовной.
— Я все хотел спросить, — сказал Глеб. — Что такое #xpyctal?
— Ну, я же говорю. Это канал на IRC, туда ходят только те, с кем я спала. Ну, и я сама. А остальные вроде как о нем не знают. То есть знают, но не ходят.
Глеб улыбнулся. С некоторым запозданием он понял шутки Андрея и Шаневича.
— И много там народу?
— Пока не очень. Я хочу, чтоб хотя бы семь было. Тогда я буду Snowball, а вы — seven dwarfs, как у Диснея.
Она засмеялась. Вина в бокале становилось меньше, и она превращалась в прежнюю Снежану. Глеб пошел за следующим бокалом, на этот раз уже не смущаясь. Когда у них с Таней был роман, бары были такие, что заходить туда не хотелось. А может, он просто был на десять лет моложе.
— А ты почему на канал не приходишь? — спросила Снежана, когда он вернулся.
— Ну, я как-то никогда не пользовался IRC.
— Все просто, — начала объяснять Снежана, — ставишь себе mIRC, просишь кого-нибудь помочь ввести данные — EFnet, канал я сказала. Короче, разберешься — и вперед. Главное, выбрать себе ник.
— А под своим именем нельзя?
— Нет, — сказала Снежана, — это у меня правило. Я хотела всех назвать, как гномов, но они отказались. Я и подумала — а вдруг их больше семи будет? Так что теперь каждый сам себе выбирает. Я тебе сейчас расскажу, кто там есть. — Она полезла в сумочку, порылась там, потом вывалила содержимое на стол. — Смотри, сейчас узнаешь мою душу. Слыхал же? Душа женщины — то, что у нее в сумочке?
